ВОКРУГ СВЕТА
№ 7 ИЮЛЬ 1963 г.
Журнал основан в 1861 году
ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ НАУЧНО-ПОПУЛЯРНЫЙ ЖУРНАЛ ЦК ВЛКСМ


В ЭТОМ НОМЕРЕ:
«...НА КАРТЕ НАШЕЙ СТРАНЫ ПОЯВИТСЯ НОВЫЙ — СТАЛЬНОЙ МЕРИДИАН, ПРОЛОЖЕННЫЙ СОВЕТСКИМИ ЛЮДЬМИ». 
ОЧЕРКИ О МОЛОДЫХ ПОКОРИТЕЛЯХ „ГОЛУБОГО ОГНЯ'*
«И ДЕТИ БУДУТ ЗАВИДОВАТЬ ОТЦАМ — ПРОМЕТЕЯМ XX ВЕКА...»
РЕПОРТАЖ О МЕЖДУНАРОДНОМ ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ КОЛЬЦЕ,
«...117 КИЛОМЕТРОВ БЕГУТ ВОДЫ ДУНАЯ В КАМЕННОМ ЖЕРЛЕ КАТАРАКТОВ».
ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ О ВЕЛИКОЙ РЕКЕ.
«ОСВЕЩЕННЫЕ СОЛНЦЕМ, ВЫСОКО НАД ГОЛОВОЙ, К ДЫМЧАТЫМ ВЕРШИНАМ ПЛЫВУТ ВАГОНЕТКИ».
ОЧЕРК О РОДОПАХ.
«БУДУЩЕЕ МОНГОЛИИ — В ДАРАХ ЕЕ НЕДР».
ЗАМЕТКИ СОВЕТСКОГО ГЕОЛОГА.
«И ВОТ МЫ В РАЮ... СТРАННО, ТЕПЕРЬ ВСЕ ВЫГЛЯДЕЛО ИНАЧЕ».
ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ О МАРКИЗСКИХ ОСТРОВАХ.
«КНИЖНЫЙ МАГАЗИН СТАЛ СВОЕОБРАЗНЫМ КЛУБОМ ДРУЖБЫ С БРАТСКИМИ СТРАНАМИ».
РЕПОРТАЖ ИЗ МАГАЗИНА „ДРУЖБА".
ВЕСТИ ИЗ СТРАН СОЦИАЛИЗМА

РАМАНТИКИ НАШИХ ДНЕЙ

ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЕ ВТОРОГО СЪЕЗДА РСДРП — ПРАЗДНИК НЕ ТОЛЬКО КОММУНИСТОВ, НО И ВСЕГО СОВЕТСКОГО НАРОДА, ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ДАТА В ЖИЗНИ БРАТСКИХ КОММУНИСТИЧЕСКИХ И РАБОЧИХ ПАРТИИ, ТРУДЯЩИХСЯ СТРАН НАРОДНОЙ ДЕМОКРАТИИ, ВСЕХ ПРОГРЕССИВНЫХ СИЛ МИРА. С ИМЕНЕМ ПАРТИИ ЛЕНИНА, ВОПЛОЩАЮЩЕЙ УМ, ЧЕСТЬ И СОВЕСТЬ НАШЕЙ ЭПОХИ, ВСЕ ПЕРЕДОВОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО СВЯЗЫВАЕТ ВЕЛИКИЕ ПОБЕДЫ В СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОМ ПРЕОБРАЗОВАНИИ ОБЩЕСТВА, В БОРЬБЕ ЗА ПРОЧНЫЙ МИР И СЧАСТЬЕ НАРОДОВ.
СТАЛЬНОЙ МЕРИДИАН
ВИЛЕН РАЗИН
Рисунки П. ПАВЛИНОВА

Газлийское месторождение газа — одно из величайших на земном шаре. Точнее, это не одно месторождение, а целый архипелаг газовых «островов». С каждым годом их открывают все больше и больше. Геологи подсчитали, что огромная Бухаро-Хивинская газоносная провинция вместе с другими газовыми месторождениями среднеазиатских республик составляет один из обширнейших в стране газоносных районов. Запасы «голубого топлива» превышают здесь одиннадцать триллионов кубометров.
Основным потребителем газа уникального месторождения будут мартены и домны, химические заводы и электростанции Урала. Для этого и строится газопровод длиной более двух тысяч километров. Газопровод будет двухниточный: одна нитка дойдет до Челябинска, другая — до Свердловска.
Газлийский газ заменит миллионы тонн привозного угля, кокса, мазута. Во много раз сократятся транспортные перевозки. Страна получит почти полмиллиарда рублей экономии в год. Ведь энергетическая мощь уникального газопровода будет равна мощности трех Братских гидроэлектростанций!
Из самого сердца пустыни Кызылкум газопровод устремился на север. Он уже пересек Аму-Дарью, край плато Заунгузских Каракумов, Хорезмский оазис, плато Устюрт, пустыню Большие Барсуки. Впереди степи Казахстана, отроги Мугоджарских гор.
Это строительство взяла в свои руки молодежь. Газопровод Бухара — Урал стал Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Трудная, очень трудная эта стройка! Солончаки, барханы, пятидесятиградусная жара и жестокие морозы, пыльные бури.
О молодых строителях газопровода, об их рабочих буднях, о трудностях и победах рассказывает книга В Разина «У времени на виду». Скоро она выйдет в издательстве «Молодая гвардия». Отдельные главы мы печатаем в этом номере.

«КОН-ТИКИ» ПО-АРАЛЬСКИ
Для подвозки труб был мобилизован весь транспорт, какой только можно было мобилизовать. И все же трубы на трассу подвозить не успевали. К Устюрту, на южное плечо трассы, их приходилось доставлять поездами кружным путем — через Ташкент, Самарканд, Бухару, Кунград. Затем сотни километров везти автомашинами по бездорожью, по сыпучему песку. После двух-трех таких поездок машины становились на ремонт... Нужно было срочно найти какой-то выход...
Теперь уже трудно установить, кому именно принадлежит эта остроумная идея. Да это и не так важно. Трасса проходила вдоль западного побережье Аральского моря. На противоположном, северо-восточном, берегу — железнодорожная станция. Доставка труб по воде сократила бы перевозки на две с лишним тысячи километров. Но транспортировка баржами проблемы не решала: труба — груз основательный, на баржах много не увезешь. Кроме того, для приема барж нужно строить пристань, углублять дно. А это дорого и долго.
Вот почему мысль о плотах сразу всем понравилась.
Думали об одном: кто сумеет ее осуществить?
И вдруг вспомнили: моряк лз Управления подводно-технических работ. Цветков, тот самый...
Был случай под Рязанью. Вели там нефтепровод к нефтеперерабатывающему заводу. Наступила распутица. Как трубы подвозить? К Цветкову: выручай. Цветков — бывший моряк, одно время работал в Карелии на сплаве леса. Взял Цветков сварщиков, вырезали заглушки и плотно с обеих сторон заварили трубы. Столкнули в воду — не тонут! «А теперь, братцы, свяжем-ка их». И катерами за четыреста километров по рекам притащил стальной плот к Сасову.
Обратились к Цветкову.
— Проведете плоты по морю? От этого зависит сейчас успех важнейшей стройки.
— Трудненько... Но постараюсь.
— Попробуйте с резиновыми заглушками.
— Нет, уж я по-своему, если не возражаете.
— Пожалуйста, конечно...
Густой корабельный бас на несколько мгновений заглушил все шумы порта. «Киров» входит в ночь. Уменьшаются, тускнеют береговые огни. Зато над головой, прожигая насквозь темно-синее небо, все ярче вспыхивают искры звезд. На высокой мачте теплохода загораются три светляка-фонарика, расположенных в определенном порядке. Сигнал означает: судно буксирует плот.
На мостике, рядом с капитаном, Цветков — начальник перегона.
Луч прожектора выхватывает из темноты далеко растянувшийся плот, ощупывает его. Как будто все в норме. Плот огромный: три секции, в каждой по километру тыщовки. А тыщовка — это стальная труба, в которой, не сгибаясь, может разгуливать восьмилетний ребенок. Тонны стали плывут за кормой теплохода! Теперь бы только погоду. Перед выходом из Аральска их порадовали хорошим прогнозом. Но, увы, не такое тут море, чтобы уповать на прогноз. Это прекрасно знает проплававший десяток лет по Аралу капитан Строганов, друг по Ленинградскому военно-морскому училищу, знает это и сам Цветков.
— Что, Степаныч? Пока тихо, можно поспать?
— Отдохни, — провожает его капитан. Цветков медлит, не уходит.
— Проскочить бы без шторма...
Цветкову показалось, что он только задремал, когда в дверь каюты постучали.
— Капитан зовет! Штормить начало...
При свете прожектора отчетливо видно, как бегут по морю крупные волны, как ударяют о плот, как летят во все стороны клочья белой пены. Острый глаз Цветкова сразу же приметил: на головной секции — разрыв.
Цветков — к капитану:
— Как поступим, старина?.
— Меняю курс. Будем прижиматься к берегу.
— Добро А я со своими ребятами займусь плотом. Дарить трубы Нептуну не желаю, самим нужны.
Поскрипывает мощная лебедка, установленная на корме, содрогаясь от натуги, подтягивает плот — ближе, ближе.
— Штормтрап!
Первым спускается Геннадий Любимов, старший Цветковской команды. Плот сильно подбрасывает, заливает волной. Звенья труб в движении... Прогулочка! За Геннадием — Николай Колено. Дальше — Цветков и еще один крепыш парень, которого все называют Толиком.
По скользким, пляшущим трубам двинулись в конец секции, где порвало крепеж и разошлись звенья.
Разрыв метров пять, и там черная, в пене, бурлящая вода.
— Держись! — кричит Цветков, когда разъяренная волна окатывает всех с головы до ног.
По одну сторону разрыва Толик и Цветков, по другою — Геннадий и Николай. Теперь с одной стороны
на другую нужно перебросить трос. Сначала бросаег Толик.
— И-и раз!
Неудача: конец троса, не долетев, плюхается в воду... Тяжелый, сатана! Попробуй перекинь его, когда и размахнуться толком нельзя: вон как качает.
Еще попытка Еще. И гут происходит такое, отчего вдруг перехватывает дыхание. Трос, перелетев провал,, ударяется о край трубы, где стоят Николай и Геннадий. Николаю ближе, он устремляется вперед — поймать трос — и, поскользнувшись, срывается, исчезает в темной пучине. Через секунду или две всплывает, но уже не там, где упал, а дальше по ходу-плота, как раз против Геннадия. И тот, бросившись плашмя, успевает протянуть руку.
Вскарабкавшись на трубу, Николай отплевывается: наглотался горько-соленой воды. Потом становится на свое место. ,
— Давай!.. Сильнее!..
Наконец трос переброшен, пойман, заделан. Ручной лебедкой, установленной тут же, подтянули звено к звену. Остается их закрепить — вставить в серьгу железный палец. Когда плот собирают в тихой гавани, это проще простого. Но сейчас, в шторм...
Часов через пять, покончив с головной секцией, Цветковская команда возвращается на судно. Вымокшие, продрогшие плотогоны лезут под горячий душ, переодеваются, обжигаясь, глотают кипяток, снова спускают шлюпку.
Танцуя на высокой волне, шлюпка подходит к средней секции. Так и тянет ее поцеловаться с плотом. О-ой! Цветков и Геннадий — гребцы — начеку. Николай, за ним Толик прыгают на плот. Потом шлюпку заводят в промежуток между второй и третьей секциями, оставляют на привязи.
Быстро светлеет небо. Чернильное море становится синим. На «Кирове» гаснут прожекторы. Еще немного, и на востоке вынырнет из воды румяное, отдохнувшее за ночь солнце...
Работать становится веселее.
— Веселей!
Генка перескакивает с трубы на трубу, всюду поспевает первый, торопит остальных... Николай тоже ловок и скор, но поспеть за другом не может. Вот ведь, думает, как в жизни бывает: родился человек моряком, а пошел в монтажники. Разве не обидно? Удалой был бы моряк... Правда, и монтажник он — поискать такого!
Со второй секцией справились быстрее, часа за три, перебрались на последнюю. Осмотрели: потрудился и тут шторм! Половина креплений разорвана, плети кое-где разошлись...
Снова Геннадий скачет, успевает всем помочь. А скакать тут — что в ледоход реку переходить. Может, и похлестче.
Здесь тоже пришлось стягивать сваренные трубы-плети. Чтобы не поскользнуться, Геннадий лег на трубу и, ухватившись за трос, резко потянул. Потянул, поехал по трубе и плечом — в зеленую воду. Еще мгновение, трубы опять сомкнутся, и руку отсечет, как ножницами. Отпрянув всем телом, Геннадий выдернул руку. И только трос с силой ударил его, до крови ободрал кожу...
Должно быть, наскучило морю буйствовать, малость поутихло. Жаль, поздно надумало: и плот уже изрядно потрепан, и плотогоны измучены,
— Ну, ребята, теперь в душ — и по постелям, — говорит Цветков, когда они поднимаются на борт теплохода.
Проснулись ребята, услышав радостные крики:
— «Морской» пришел!.. «Морской»!..
Катер, который Цветков запросил по радио, шел из Аральска.
И «Морской» пришел как нельзя вовремя: море снова как бешеный конь, сорвавшийся с привязи. А катер надежнее шлюпки.
Ах, как не хочется из-под теплого одеяла да опять в холодную купель!..
— Веселей, братцы, веселей!
В глазах у Геннадия вновь вспыхивают азартные искорки... Ему нипочем все.
Ночью, как ни стерегли хлопцы плот, тяжелые волны выломали в задней секции одну плеть и утащили. Почти до рассвета Цветков и Геннадий носились по морю на катере, искали пропавшую плеть. Нашли все-таки, привели, поставили на место, закрепили наново.
Утром вдали завиднелась желтая полоска берега. Там Устюрт. Скоро конец очередного рейса. Впервые за все плавание ветер перестанет быть врагом. Он дует с моря и поможет катеру подогнать трубы к песчаной отмели, где их ждут не дождутся монтажники-трассовики. 

ВЕТРУ НАВСТРЕЧУ
Все! Ни с места. Засели намертво. Джура растерянно прислонился к радиатору. Чертов бархан! Как зубами прихватил... Нет, самим не выбраться.
— Что делать будем? — Ветер срывает с губ слова, уносит, глушит. — Делать что будем?
— Ждать встречную. Или попутку, — разводит руками водитель.
— Кто в такую бурю поедет? Все кругом перемело, афганец свирепствует. До утра просидеть можно. А то и до завтрашнего вечера. Дай-ка фонарь. Я пешком.
— Ты что? Буран! До Газли еще километров пятнадцать...
Ветер хлещет по лицу, упирается в грудь, будто хочет остановить. Забивает песком глаза, нос, рот, уши.
— Эх, очки забыл!.. Поторопился.
Так все хорошо шло... Задумка верная: если организовать подачу труб бесперебойно, да экономить минуты, да приналечь покрепче, можно укладывать в траншею не двенадцать, а пятнадцать, даже шестнадцать километров труб каждый месяц. А если так идти — всем колоннам по всей тоассе, строительство можно закончить много раньше... И вдруг стала очистная машина, полетел воздухонагнетатель.
Сломалась очистная — всей колонне стоять: она первая движется по трубе, драит ее стальными щетками до блеска. Следом за очисткой — остальные машины: обливают трубу расплавленным битумом, крепко-накрепко бинтуют.
Вгорячах кинулись ремонтировать, потом увидели: ничего не выйдет, нужен новый воздухонагнетатель. В колонне нового нет. А начальник колонны болен. Ребята — Джуре: «Ты комсорг, член штаба. Действуй!» Побежал на рацию, дал в управление радиограмму. Ответа нет и нет. Значит, самому ехать. Не в Ташкент, конечно, в Бухару, к Грише Резниченко, начальнику комсомольского штаба... Поехал, и вот тебе!
Темень. Куда ступаешь, не видно. Над головой — ни звездочки. Да и откуда им взяться: буран крутит тучи песка. Время от времени Джура светит фонариком. Но это мало помогает: дороги-то нет. Главное, не сбиться с направления! Собьешься, и пропасть недолго: пустыня. Ориентир сейчас — ветер, прямо в лицо. Джура идет и идет сквозь ночь, навстречу этому холодному февральскому ветру, кляня его и в то же время радуясь ему.
Только бы добраться до поселка. Оттуда в Бухару ходят машины, довезут А уж в обкоме-то Джура знает, как действовать. «Гриша, колонна стоит, ребята ждут помощи». Гриша сумеет помочь...
Ветер с каждым порывом все резче, все злее. Джура идет, втянув в плечи голову, наклонясь вперед; замри сейчас ветер, и Джура ткнется носом в песок. Песок мягкий, текучий, в нем вязнут ноги. Джура с усилием вытаскивает их... Тяжело... Повернувшись спиной к ветру, Джура стоит секунду-другую, словно решаясь. Потом торопливо шарит по карманам и, сбросив на песок стеганку, шагает дальше. Малость полегче, но двигаться теперь надо без остановок, не то застынешь. И хоть ноги гудят, просят отдыха, Джура гонит себя вперед. Он должен идти...
«Только минуту, одну минуту — и дальше», — говорит себе Джура, опускаясь на студеный песок. Должно быть, он задремал, потому что стало очень зябко... Все тяжелее переставлять ноги, все труднее бороться с ветром. Некстати вспомнилось, как говорили старики: «Птица летит через Кызылкумы — теряет крылья, человек идет через Кызылкумы — теряет ноги». Но где же Газли? Куда запропастился поселок? Только ночь, песок, ветер... Что это, огонек? Или просто померещилось? Шире шаг. Огонек! Даже два. Пять... Газли! Ветер не подвел... Еще каких-нибудь километра три-четыре...
Наперерез Джуре, пронзая вязкую темноту, летят лучи — прожекторы.
— Стой!.. Стой!.. В Бухару? Подвези, друг, вот так надо...
Резниченко сердито бросил трубку на рычаг.
— Подведем итог, Джура... В управлении мы ничего не добились: деталей таких в запасе нет, а с КрАЗа снимать не разрешают. Можно сделать попытку поискать в городе, но надежды мало. Решение принимаем такое: от имени штаба Всесоюзной ударной комсомольской стройки шлем телеграмму в Москву, в Главгаз, министру...
Вечером, когда Джура, еле волоча ноги, после безуспешных поисков возвратился в обком, Резничен-ко встретил его, размахивая бумажкой:
— Джура! Русский обычай знаешь? Пляши!
— Я пожалуйста, но они, — Джура показал на свои ноги, — уже ничего не могут. Всю Бухару облазили... Да не тяни, что там?
— А вот что!.. Новенький воздухонагнетатель летит из Москвы прямо сюда. *
— Да ну?!
— Вот тебе и да ну! Читай сам...

ОСЕДЛАВШИЕ ДЬЯВОЛА
—Новую?.. Ну, хорошо, расскажу новую...
Жил да был в подземном царстве дракон. Могучий и страшный. Но люди решили заставить его работать. Дракон не хотел покориться. Он дышал людям в лицо смертоносным дыханием, ломал их орудия, взрывал под ногами землю. А потом обернулся огнем и хотел все вокруг сжечь...
Убедившись, что дети крепко спят, Мансур прикрывает за собой дверь, идет к столу, на котором лежат чертежи, схемы, стопка исписанных листков — не законченный еще дипломный проект, — и включает настольную лампу. А рано утром ему на буровые.
...В белесом, выцветшем небе плавится осатаневшее солнце. Зарываясь шинами в песок, «газик» ползет по улице.
Улица... Какое непривычное слово для этого поселка — крохотного в робкой зелени островка, затерянного посреди безбрежного желтого океана. Когда в пятьдесят шестом Мансур Ходжаев прибыл сюда с бригадой разведчиков-буровиков, он увидел лишь три-четыре полуобвалившиеся землянки да пару дощатых сараюшек. В стороне одиноко торчал кол с прибитой дощечкой: «Газли».
Еще несколько лет назад не верилось, что в этом царстве песка и ветра возможна жизнь. Когда в Газли насчитывалось уже десятка два-три домиков, кое-кто завел голубей. Это создавало подобие оседлости, налаженности житья-бытья... А потом... налетел ураган, посрывал с домов крыши и унес вместе с голубями...
Но люди не отступили. Рожденный их волей среди песков поселок продолжал жить, расти. И теперь налетают свирепые бури, и теперь нещадно много месяцев подряд палит солнце. Но все это уже не кажется таким страшным: Газли возмужал.
Поселок расчертили улицы. Вдоль улиц — арыки, куда глядятся молодые деревца. Дома с газом и электричеством. По водоводу, проложенному от самой Аму-Дарьи, сюда пришла хорошая пресная вода. Минует несколько лет, и широкая лесная полоса, которая поднимется вокруг Газли, зеленым щитом прикроет городок от знойных ветров, дующих из пустыни.
Поселок позади. Натужный стон перегревшегося мотора уныл и однообразен, как окружающий пейзаж. Вокруг песок, песок..
Далеко впереди, в знойной дымке, будто стадо диковинных животных, мельтешат машины. Это бульдозеры, скреперы, грейдеры строят дорогу. Настоящую, с прочным гравийным покрытием. Скоро она свяжет Газли с буровыми, точно так же как другая дорога связала недавно поселок с Бухарой.
Шофер, молодой смуглолицый узбек, качнул головой в сторону.
— Заедем?
Мансур чуть заметно улыбнулся.
— Давай.
Уткнувшись в ржавый бугор, машина стала: дальше не проехать. Мансур вылез и пошел пешком, переступая через рытвины, колдобины, ссохшиеся глыбы почерневшей от копоти породы.
Мансур приблизился к краю воронки, заполненной темно-коричневой водой. Это было целое озеро: больше двухсот метров в поперечнике. На угрюмых, обрывистых берегах ни травинки. Зловещее озеро одним видом своим воскрешало в памяти все подробности, все детали жестокой битвы...
— На сто восьмой — прорыв газа!..
В течение нескольких минут, будто воинская часть по боевой тревоге, весь поселок был на ногах. Парторг Курган Шадыбов, спеша от телефона к рации, от рации к телефону, отдавал распоряжения:
— Транспорт... Спасательные средства... Воду... Продовольствие... Все на сто восьмую!
А на сто восьмой случилось вот что: мощная струя газа, вырвавшись из подземного плена, ринулась вверх, хлестнула по буровой.
Обычно, чтобы сдержать бешеный напор газа, не дать подняться выше дозволенного уровня, бурильщики подливают в устье скважины тяжелый глинистый раствор... Но на этот раз напор был непредвиденно сильным.
Вахта бросилась к превентеру — задраить устье. Но давление газа мешало закрыть превентер. Ища выход, газ с оглушительным свистом прорывался сквозь щели, бил из боковых отводов. Вот уже сорван превентер, «разъело» крепления, и восемьсот метров бурильных груб с грохотом ухнули в зияющее устье скважины...
Вскоре прибыли аварийные бригады. Накинув на голову брезентовые капюшоны, люди устанавливают насосы, растягивают шланги. Задача ясна каждому: попытаться закачать раствор глины, заглушить скважину.
Но газ пробивается сквозь малейшие трещины в почве. То тут, то там под ногами у людей с шипением выстреливают фонтаны. Сливаясь вместе, они образуют ревущие грифоны, и вскоре вся огромная площадь вокруг скважины кипит, клокочет.
Мансур до сих пор с содроганием вспоминает те минуты. Хотелось уйти, отбежать подальше от этой жуткой коловерти. Но никто не уходил. Люди оттаскивали дизели, спасали оборудование.
Прошли сутки. Другие. Десятые... Борьба продолжалась: вырвавшийся из недр газ, этот сущий дьявол, не поддавался. Там, где еще недавно было неширокое устье скважины, зиял темный провал, кратер в шесть или семь метров диаметром.
В Газли собрался технический совет. Решено было спустить пакер: заткнуть провал огромной резиновой пробкой. Но пока готовились к этой операции, кратер стал еще больше. Тогда стали сооружать искусственное устье с отводами — громадину из металла, труб, цемента. Однако мощная струя газа так быстро обгладывала края кратера, что и от этой идеи пришлось отказаться.
В эти первые недели борьбы с разбушевавшейся стихией Мансур лишь изредка бывал в поселке. На минуту заглядывал домой и бежал в управление разведки.
Начальник управления Азиз Абдураупов, хмурясь, крепко жал ему руку
Мансур тяжело опускался на стул.
— Сколько скважин пробурил, сколько фонтанов задушил, такого не было! Первый такой в Кызылкумах. Ну и силища там, под землей!
— Одолеем его, черта, Мансур! Одолеем.
Специально смонтированную конструкцию — пятидесяти метров длиной и восемнадцати высотой — подтянули к кратеру Спуск труб начали с величайшей осторожностью, мощные потоки воды непрерывно поливали их. Уже исчезла в провале первая секция, потом вторая, третья. Уже хлынул по трубам раствор... Люди облегченно вздыхали: кажется, обошлось...
И вдруг с оглушительным гулом к небу взметнулся огненный смерч высотой с многоэтажный дом, вмиг заполнил все пространство вокруг нестерпимым жаром... Это был вулкан, извергавший потоки кипящей грязи, куски охваченной пламенем породы.
...В просторной палате бухарской больницы, куда поместили Мансура, неестественно тихо.
«Соседи стараются. Знают, откуда меня приволокли...»
Среди ночи, закусив губу, чтобы не застонать от боли, Мансур слез с койки и кое-как дотащился до окна. Далеко-далеко в ночи, притушенные расстоянием, бились красноватые сполохи.
На следующую ночь зарево стало еще ярче...
— Доктор, выпиши меня, будь другом, — попросил Мансур.
— Рано.
— Как же рано? Ты знаешь, что там сейчас творится?..
И все-таки Мансур вышел из больницы раньше времени.
Пожар на сто восьмой бушевал с нарастающей силой. Его гул слышен был в Газли, на расстоянии двадцати километров
Происшествие на сто восьмой давно уже перестало быть частной заботой газлийской разведки. Москва, Киев, Баку, Уфа, Ташкент прислали своих специалистов для борьбы с огнем.
— Надо бы взрывом пламя сбить, — предложил кто-то на совещании у главного инженера Лазарева, где уточнялись детали нового наступления.
— Делают так кое-где, — раздумчиво проговорил главный. ¦— В районах добычи нефти — на Ближнем и Среднем Востоке пускают саламандру...
«Саламандра» — это человек, одетый в асбестовый костюм. Он ползет к горящей скважине, толкая перед собой ящик с нитроглицерином. Если «саламандре» посчастливится не взлететь на воздух, его, потерявшего сознание, вытаскивают веревками, а ящик с нитроглицерином расстреливают из винтовок. Взрывная волна, поднятая в воздух земля сбивают пламя.
— Нет, этот способ не для нас. Кроме того, сбить пламя —  не главное. Газ может снова воспламениться. Надо перегрызть глотку дьяволу.
Мансур со своими людьми бурил наклонные скважины. Первую заложили на расстоянии четверти километра от пожара. Но температура здесь вскоре достигла восьмидесяти градусов, пришлось перебраться подальше. В районе самого пожарища температура была свыше полутора тысяч — хоть плавь металл... Землю, машины, людей постоянно поливали водой из шлангов.
Тут же невдалеке в спешном порядке сооружали глинозавод, насосные станции, создавали запасы воды в специально отрытых котлованах.
Не день, не неделю, не месяц длилась эта подготовка. Но вот началось генеральное наступление.
Мощные насосные установки непрерывно гнали под землю — наперехват газовой струе — тысячи кубометров глинистого раствора. Круглые сутки дежурили бригады, обеспечивавшие бесперебойную работу насосных. Десятки сильнейших брандспойтов заливали пожарище. Вода тут же превращалась в пар, глина горела. Нечем было дышать...
И однажды заметили: столб огня стал приседать, никнуть, гул слабеть. Пожар пошел на убыль.
«Берет. Наша берет!..»
Закопченные лица усталых людей осветились счастливой улыбкой.
Едва пламя упало, замерили глубину кратера: триста метров. Триста!
В работу вступил другой отряд штурмующих. Бульдозеры, тракторы, оборудованные пламегасителями, подтаскивали к краю затухшего, но все еще грозного вулкана землю, сталкивали ее в пропасть. Машины двигались под струящейся водяной крышей... И снова — долгие недели титанической вахты, по своему накалу и напряжению похожей на бой.
Когда количество тысяч сброшенных кубометров земли достигло полусотни и выход газа из кратера полностью прекратился, инженеры сказали: «Хватит».
Дьявол был повергнут...
Много скважин пробурят еще смелые разведчики пустыни, открывая новые и новые месторождения «голубого топлива», одержат немало побед над непокорными фонтанами. Но битву на сто восьмой, выигранную ценой величайшего мужества, запомнят навсегда.
Все дальше на север бежит стальная нить газопровода. Недалек тот день, когда, пройдя по землям четырех республик, он достигнет Урала. И тогда на карте нашей страны появится новый — стальной меридиан, проложенный советскими людьми. Покорители «голубого огня»... Вот они, романтики наших дней! Они всегда там, где есть широкий простор для смелости, выдумки, молодой горячности. Верно поэтому ребята со стройки нередко пишут друзьям: «Проверочку характерам стройка наша дает отличную. Приезжай, не пожалеешь!»

Дружба. Сотрудничество. Взаимопомощь
«ТЕПЕРЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СТРАНЫ ВСТУПИЛИ В ТАКОЙ ПЕРИОД РАЗ-ВИТИЯ, КОГДА СОЗРЕЛИ БЛАГОПРИЯТНЫЕ УСЛОВИЯ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОДНЯТЬ ИХ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО НА НОВУЮ, БОЛЕЕ ВЫСОКУЮ СТУПЕНЬ. НА ЭТОЙ СТУПЕНИ ОСОБОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПРИОБРЕТАЮТ КООРДИНАЦИЯ НАРОДНОХОЗЯЙСТВЕННЫХ ПЛАНОВ, МЕЖДУНАРОДНОЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА, КООПЕРАЦИЯ И СПЕЦИАЛИЗАЦИЯ ПРОИЗВОДСТВА, ОБЕСПЕЧИВАЮЩИЕ УСПЕШНОЕ РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН В ИХ ОРГАНИЧЕСКОЙ СВЯЗИ».
Н. С. ХРУЩЕВ 
(Из статьи «Насущные вопросы развития мировой социалистической системы».)

СВЕТ БЕЗ ГРАНИЦ
АЛЬБЕРТ ПИН, наш спец. корр.
—На перевале опять будет солнце, — пообещал шофер.
А пока длинные космы тумана повисли над Карпатами. Бегут над обрывами синие сосны. Бурливый поток, что несется рядом с нами, журчит весело и неумолчно.
Не первый десяток километров едешь по этой дороге, а все не можешь привыкнуть к строгой красоте здешних мест, изменчивой прелести первых весенних дней, то лазурно-ясных, то хмуро-туманных, к нежной зелени горных скатов, тонкому, едва уловимому запаху прошлогодних коричневых листьев и отдыхающей от снега земли.
И к красоте, созданной здесь руками людскими, тоже трудно привыкнуть. Вот, вырвавшись из недр земных, повисла над говорливой рекой стремительная серебристая труба. Высокая отвесная скала мчится ей и нам навстречу. Как на пьедестале, высится на этой скале могучая мачта электролинии «Мир», по которой ток из Добротвор идет в венгерские города и села. На трубопроводе буквы — русские, чешские, венгерские. На трех языках начертано слово «Дружба». Волжская нефть, пробивая скалистую толщу, спешит к границам стран-братьев.
Снова речка бежит рядом с нами, разливаясь все шире и шире. И горы нехотя раздвигаются, уступают дорогу быстрым водам и длинной изогнувшейся змейке вагонов на обрывистом берегу. Вагоны легко тянет мощный электровоз — от Праги до Львова пролегла электрифицированная железная дорога — еще одна магистраль мира и дружбы...
Свежеет. Все круче становится подъем, все величественнее вырастают горы. Косые длинные облака тумана, гонимые сверху, проносятся теперь совсем рядом и медленно уплывают вниз. А впереди что-то светлеет...
— Перевал, — объявил шофер.
Мы вышли из машины, поднялись еще на несколько метров по заснеженной дороге, над которой высилась громада стальной мачты, и остановились, пораженные простором, открывшимся с высоты.
ФОТО. Центральное диспетчерское управление в Праге — мозг объединенных энергосистем.
В дыму легких облаков развернулась перед глазами бесконечная серо-голубая равнина весеннего солнечного неба. Опоры высоковольтной линии «Мир» сбегали под нами с горной кручи, вереницей растягивались по долине, потом взлетали на новую гору и снова спускались вниз. В отдалении они были похожи на мачты нескончаемо длинного каравана, плывущего по бурному морю к зыбкой грани, где сливались равнина неба и крутой горный вал. Было удивительно хорошо следить за этим чудесным, несущим свет караваном и мысленно представлять все новые и новые дали, которые открывались перед ним.

ПЕСНЯ БРАТСТВА
За несколько минут машина пробегает весь город Мукачево — зеленые улицы, застроенные аккуратными домиками, одноэтажными, разноцветными, с маленькими двориками. Потом сразу начинается прямое как стрела шоссе.
Вдоль дороги тянутся поля — широкие, привольные. Но вот средь зеленой глади вдруг вознесся к небу конус горы со средневековым замком на вершине. Легенда рассказывает, что камни, вложенные в толстые стены замка, скреплены потом и кровью народной. Много мук перенесли труженики, возводившие этот оплот феодалов. Потому-то и город, выросший вблизи ненавистного замка, получил название «Мукачево».
Долгие годы толстые стены мукачевского замка спасали феодалов — венгерских, польских, австрийских— от гнева народных восстаний. Со второй половины XVIII века замок оказался в глубине австрийских владений и на сто с лишним лет стал тюрьмой. В темных казематах замка томились герои национально-освободительного движения Венгрии, Италии, Греции, Чехословакии, Польши, Закарпатской Украины...
Миновав феодальный замок, мы снова едем вдоль бескрайних полей, пока на горизонте не появляется вереница уже знакомых мне стальных мачт. Спокойно подходят великаны к длинной ограде, за которой высится густой лес бетонных колонн, как лианами, увитых проводами, легко перешагивают через нее и, поглядев сверху на большое здание, управляющее могучей энергией, принесенной ими на своих плечах— траверзах, так же спокойно и величественно уходят дальше, на юго-запад.
— Это и есть Мукачевская распределительная подстанция, — говорит мой спутник. — Здесь соединяются энергосистемы: наша и наших соседей — Венгрии, Румынии, Чехословакии...
Мукачевская международная подстанция построена недавно. Она и не могла быть построена раньше — ни сто, ни пятьдесят лет назад. Нужно было, чтобы наступила эпоха, о которой мечтали люди, брошенные в темные казематы мукачевской крепости. Нужно было, чтобы заря новой жизни взошла над этой древней землей, по которой пролегли границы стран, ставших братьями.
...Мы идем мимо бетонных колонн, смотрим и слушаем. Слушаем необычную мелодию, которая звучит здесь, на Мукачевской международной подстанции. Тонко звенят струны-провода линии «Мир», им вторят басы трансформаторов, поддержанные веселым треском электрических разрядов. Славная песня дружбы, которую подхватят скоро новые голоса.
— Новые трансформаторы, опоры, устройства грозозащиты — все это будет здесь. — Мой спутник показывает рукой за ограду подстанции — в поле.
Входим в большой тихий зал управления подстанцией. Половина его пока пустует. В окна бьет яркий солнечный свет.
— Новую аппаратуру, приборы контроля смонтируют здесь. А вот там будет сад... Конечно, к новой линии он прямого отношения не имеет. И все же без сада, по-нашему, обойтись никак нельзя...
Желтая глина. Нежные саженцы. Загорелые люди с лопатами щурятся от солнца.
Передав свою лопату товарищу, к нам подходит сухощавый смуглый человек. Это Василий Иванович Ка-чур, начальник подстанции. Мне уже рассказали, что Василий Иванович легко говорит по-венгерски. У него неплохая практика: по нескольку раз в день переговаривается с венгерским диспетчером в Шайосегеде. Правда, девушка-диспетчер — тоже, видимо, для практики — старается объясняться по-русски, она закончила в Москве Энергетический институт.
— Теперь нужно осваивать румынский и чешский, — улыбается Качур.
Серебристые струны новой международной линии через Мукачево протянутся от румынской электростанции Лудош к чехословацкой подстанции Лемешаны. На заводы и фабрики Чехословакии они принесут румынский ток. В случае необходимости и Румыния сможет рассчитывать на помощь друзей. Ведь здесь, на Мукачевской международной, ее энергосистема подключится к «кольцу» объединенных энергетических систем Венгрии, Советского Союза и Чехословакии. Первое такое «кольцо» — ГДР, Польша, Чехословакия — было построено несколько раньше. Ко второму «кольцу» магистральная лучевая линия присоединит потом, кроме румынской энергосистемы, и болгарскую. Около 120 километров новой линии — от чехословацкой границы и реки Уж до селения Дьяково близ Тисы на румынской границе — проложат строители 34-й механизированной колонны.
Похожие на циркули опоры, уже пришедшие на подстанцию, — это работа линейщиков, стан которых находится неподалеку отсюда, в селе Великие Лучки.

НЕСУЩИЕ СВЕТ
Бледные звезды робко заглядывают в походный вагончик. Мы сидим с Николаем Михайловичем Ле-венцовым, заместителем прораба участка. Он только что вернулся с трассы — линейщики работают уже далеко от Великих Лучек. 250 километров проехал сегодня Левенцов. Молодым парнишкой, сразу после ремесленного училища приехал Левенцов из Киева во Львов. Приехал в командировку и остался в этих местах — только что окончилась война, Западной Украине был нужен свет. Николай Михайлович помнит, как на улицах Львова еще горели газовые фонари. Львовскую ГРЭС, разрушенную гитлеровцами, восстанавливал и этот спокойный, сдержанный человек.
Тонкие, правильные черты лица, широкие брови, ровный голос — он становится чуть глуше, когда Левенцов вспоминает об отце. Отец Ле-венцова не вернулся с войны, он погиб, защищая славный город на Волге. Погиб, чтобы сын его мог стать строителем магистрали «Мир». Время от времени гул сотрясает тонкие стены вагончика. Это возвращаются с трассы «ракетовозы». Так окрестили наши строители могучие трехосные «ЗИЛы», которые возят стойки бетонных опор. Положенные на длинные прицепы, эти стойки и впрямь напоминают грозное оружие. — Если бы эти ракеты сами поднимались,— шутит Николай Михайлович.
Чтобы поднять и поставить на фундамент такую «ракету», нужны опыт и умение целой бригады, сотни метров металлического троса, мощные механизмы. Ведь «запуск» происходит не на ровной площадке, а там, где проходит трасса высоковольтной линии — на крутых косогорах, на раскисших после весеннего таяния или проливных дождей глинистых полях, где не то что нагруженный «ракетовоз» ¦— трактор вязнет. Иной раз приходится строителям взваливать на свои плечи «уголок» опоры весом в несколько десятков килограммов и нести к «стартовой площадке».
То и дело в дверях вагончика появляются линейщики — молодые парни. Левенцов рассказывает, что линию Лудош — Лемешаны строит молодежь. Эти парни прокладывают дорогу свету, а свет прокладывает дорогу им. Многие юноши приходят на работу в мехколонну, не имея строительной квалификации. Они получают ее здесь, на стройке.
Вот бригадир Василий Халус, высокий, черноволосый и... хмурый. Бригаде Халуса сегодня не повезло. Подвел «уголок» уже поставленной опоры. Конечно, сами его и подправили. Но потеряли дорогое время, сбились немного с ритма. А ритм был задан хороший. Его выдерживали почти месяц.
ФОТО. «Мир» и «Дружба» — этими дорогими всем людям словами названы две могучие магистрали, которые пролегли через Карпаты к границам стран-братьев.
Фото автора
Виктор Пргоша, голубоглазый мастер-такелажник, похоже, всегда в бодром настроении. А тем более сейчас, когда погода работает на них, линейщиков. Вот зимою, в мороз, однажды застряли с «ракетовозом» в болоте за 20 километров от дороги. Даже трактор не смог вызволить их из трясины. Ночевали под звездами. А утром пришел на выручку второй трактор.
В Карпатских горах было и потруднее. Здесь-то мачты новой линии идут по равнине, а в горах они карабкаются на скалистые уступы, высятся над стенами глубоких пропастей. Приходилось и строителям вгрызаться в твердь скальной породы, штурмовать дикие горные склоны — порою такие крутые, что тракторы, если и рисковали их одолевать, то только парами, связавшись стальными тросами, словно альпинисты. Один тракторист, на всякий случай открыв дверцу машины, выполнял свой сложный «номер», а другой ставил машину рядом, на уступе, и «подстраховывал» товарища...
Мне очень хочется записать рассказ карпатских «старожилов» о каком-нибудь «интересном» эпизоде, но я слышу в ответ примерно одно и то же:
— Обычная работа. Нелегкая, конечно. Однако что ж тут расписывать...
Пройдут годы, и эти же люди с гордостью смогут сказать своим детям:
— Мы построили в Карпатах международную электролинию «Мир».
— Мы закладывали первые звенья в единое энергетическое кольцо социалистических стран Европы.
И дети будут завидовать отцам — Прометеям XX века...

ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ МОЗГ
Управляющий «Львовэнерго» Кучерук подходит к большому стенду в углу кабинета, поворачивает переключатель, и схема оживает. Мигают рубиновые точки электрических станций, светятся стрелы высоковольтных линий юго-запада нашей страны.
— Видите две зеленые параллельные линии? Это и есть международная магистраль Добротворы — Тиса. По ней мы передаем ток Венгрии. Это линия — звено объединенной энергосистемы социалистических стран.
Управляющий «Львовэнерго» открывает стол и достает несколько фотографий. На одной из них схема, похожая на ту, которую Кучерук мне только что показывал. Разница лишь в том, что мнемоническая схема на снимке дает наглядное представление об объединенном энергохозяйстве не одной области, а нескольких социалистических стран.
Эти снимки сделаны в Праге, в Центральном диспетчерском управлении объединенных энергосистем. Европейские социалистические страны создали этот международный координирующий орган, чтобы лучше использовать все выгоды и преимущества, которые может дать объединение энергосистем.
Смысл этого объединения состоит, во-первых, в том, что страны, в которых свои энергетические ресурсы недостаточны (например, Венгрия, Чехословакия), могут постоянно получать нужную их хозяйству энергию от стран-братьев. Но это далеко не все.
Электричество, не знающее границ, оказывается, и стоит дешевле. Пограничные районы, удаленные от электростанций своей страны, могут получать энергию от расположенной неподалеку электростанции-соседа; не нужно строить дорогостоящих высоковольтных линий, уменьшаются потери, неизбежные при передаче энергии на большие расстояния. Эти преимущества хорошо используют ГДР, Польша и Чехословакия. Тепловые электростанции Мостецкого угольного бассейна в Чехословакии передают энергию в ГДР; в свою очередь, ГДР снабжает энергией польскую Нижнюю Силезию, а другая польская область — Верхняя Си-лезия — возвращает электроэнергию в Остраву — металлургический центр Чехословакии. Благодаря такому «маневру в пространстве» выигрыш получается весьма ощутимый.
Бесконечная цепочка платформ извивается по долинам Карпатских гор. Советские тракторы отправляются «к месту работы» — на поля Венгерской Народной Республики.
Фото АПН
Звонок телефона прерывает наш разговор. На том конце провода — Будапешт.
— Да, это я, Кучерук. У нас все нормально. А у вас?
Да, все нормально. Дежурный в Центральном диспетчерском пункте «Львовэнерго» — в другом крыле этого дома — внимательно следит за тем, чтобы точно соблюдались графики, составленные в Будапеште. Он рассказывал мне, что вчера, как и всегда, добротворский ток передавался в полном соответствии с «расписанием». Слегка вздрагивали стрелки приборов на диспетчерском столе, а там, за пограничной Тисой горели лампочки, варилась сталь, спешили электропоезда.
— Понятно. Рад, что у вас в Будапеште все в порядке. До свидания... Что такое часы «пик» на транспорте, вы, конечно, знаете? — продолжает Кучерук прерванный разговор. — У нас, энергетиков, тоже есть часы «пик». Это время суток, когда потребление энергии наибольшее. Но в нашей стране и, скажем, в Чехословакии, расположенной в другом временном поясе, часы «пик» не совпадают. И это «несовпадение» мы и используем.
Какая страна нуждается в данный момент в электроэнергии, какая страна временно располагает свободными мощностями, — все эти сведения поступают к диспетчерам ЦДУ в Праге. Телетайпы, свои телефонные линии позволяют моментально связаться с Варшавой, Берлином, Будапештом, Львовом. Диспетчеру там, в Праге, нужно лишь нажать кнопку, чтобы свет, тепло, энергия потекли через границы...
Помощь друзей не раз выручала прошлой зимой Польшу, где было особенно морозно и снежно. В январе, когда метели остановили на польских железных дорогах поезда с углем, Чехословакия одалживала соседке свет, тепло и энергию. А в феврале в сильные морозы ток через границу шел из Белоруссии. И ни разу в польских домах не гас свет, как это было, например, той же холодной и снежной зимой на Британских островах.
— А прошлым летом и нам помогли. Молния ударила в нашу высоковольтную линию. Участок Добротворы — Стрый отключился. Добротворская ГРЭС у нас в области самая мощная, так что эта неприятность могла стать весьма чувствительной. Венгрия пришла нам на помощь. Она питала все Закарпатье — ни одна фабрика, ни один завод не приостановили работы, ни на минуту не задержали свой бег электропоезда.

* * *
Этот репортаж был уже написан, когда из Румынии прилетела приятная весть: румынские строители закончили сооружение своего участка международной дороги света Лудош — Лемешаны. Пройдет еще несколько месяцев, и живительная энергия электричества потечет по новой магистрали. Это будет еще одно славное торжество дружбы, которая объединяет страны-братья, плечом к плечу шагающие в будущее.

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ДРУЖБА
М. ПОДГОРНОВ, главный специалист отдела добычи Главного управления нефтяной и газовой промышленности СНХ РСФСР
По равнинам и горам, через реки и новые волжские моря тянется стальная магистраль. История трубопроводного дела не знала такого строительного размаха, охватившего пространство в 5 тысяч километров — от Волги до Дуная и Одера. Даже крупнейшие на земном шаре трансаравийский и американский трубопровод «Большой дюйм», протяженность которых вместе около 4 тысяч километров, теперь уступают этому нефтепроводу. Его строят русские и поляки, немцы, чехи, венгры. Этот нефтепровод, как символ сотрудничества свободных народов, назван именем «Дружба».
Свое начало нефтепровод берет с Ромашкинского месторождения Татарской АССР. Оно расположено в районе тихих заволжских рек Шешмы и Степного Зая. Главный центр татарской нефти Альметьевск — город молодой, почти подросток.
К югу от Альметьевска тянется необозримая, слегка всхолмленная равнина. Летом это разливанное море пшеницы. Только кое-где, меж пологих склонов, вдоль тихих сонных ручьев, стоят зеленые перелески. Верно об этих местах поется в песне: «Далеко, далеко степь за Волгу ушла...»
Более 15 лет назад советские геологи открыли в этих степях нефть. Запасы ее оказались огромными. Немногие нефтяные месторождения мира могут сравниться с Ромашкинским.
Когда говорят о нефтепромыслах, прибегают к сравнению — лес вышек. Может быть, такое сравнение и справедливо, коснись оно месторождения величиной с «пятачок». Но Ромашкинский «пятачок» — это 4 тысячи квадратных километров. По-прежнему в степи колосится пшеница. Ажурные контуры нефтяных вышек дополняют мирный пейзаж заволжской степи.

* * *
На одном из участков Ромашкинского месторождения трудится бригада операторов мастера Григория Соколова.
От скважины до скважины метров 500. Чтобы побывать на всех вышках своего участка, оператору приходится в день проходить много километров. И не просто проходить. Каждая скважина — маленький завод. Здесь и моторное хозяйство, и установки по первичной подготовке нефти, и хитроумные приспособления для очистки труб скважины от оседающего на стенках парафина.
Операторы следят за механизмами, которые работают автоматически. Но мало удостовериться, что механизм по очистке труб, к примеру, работает нормально. Надо быть уверенным, что он не подведет, что не случится аварии через час после ухода оператора. Здесь требуется мастерство, знание, опыт и даже интуиция. Работа оператора — это своего рода искусство.
Бригада Григория Соколова добыла за 6 месяцев прошлого года более 8 тысяч тонн нефти сверх плана.
— Мы работаем для «Дружбы», — говорят рабочие.

* * *
Поднятая на поверхность нефть еще не тот продукт, который течет по трубам в Европу. Одновременно с созданием нефтепромысла родились и установки по очистке «черного золота». В «сырой», как говорят, нефти содержится до 5 процентов воды — 50 килограммов на тонну. Зачем же транспортировать воду? Ее отделяют от нефти нагреванием и другими способами.
В «сырой» нефти есть и много солей.
Поэтому добытая на месторождении нефть хорошо очищается и только тогда поступает в хранилища нефтепровода «Дружба».
Сейчас в Альметьевске полным ходом идет большое строительство новых комплексных установок по очистке нефти.
Нефть советской марки должна быть самой лучшей в мире.

* * *
Реки слагаются из ручьев и ручейков. И тот нефтяной поток, что, пересекая Европу, уже питает промышленность Чехословакии и Венгрии, а в будущем придет в Польшу и Германскую Демократическую Республику, тоже состоит из маленьких ручейков «черного золота». Их дают скважины Ромашкинского месторождения в районе Шешмы и Степного Зая. Каждый этот ручеек нефти бережно поднят из недр и обработан руками советских людей.

ИЗ БЛОКНОТА ХУДОЖНИКА
ГОРОД ПОЭТОВ
В. ВАКИДИН
Веймар... Многие выдающиеся поэты, музыканты, художники, которыми гордится все человечество, жили и творили в этом городе Германской Демократической Республики. Маленький городок вписал замечательные страницы в историю немецкой культуры.
Мы публикуем несколько зарисовок художника В. Вакидина, побывавшего в «городе поэтов».
— Здесь жил Вольфганг Гёте, — поясняет гид. — А там, около «Белого лебедя», — дом Шиллера. Оба поэта часто сиживали в «Белом лебеде» — это очень старый погребок. Направо от нас — церковь, раньше ее еще называли церковью Гердера: дом этого поэта находится как раз за церковью...
РИСУНОК. Здесь сейчас консерватория.
РИСУНОК. Рыночная площадь.
Мы идем дальше по небольшому уютному городу. Узкие прожилки улочек круто взбегают кверху, упираются в тупики. Высокие старинные дома, черепичные крыши, длинные узкие окна, узорные деревянные решетки фасадов. И деревья перед домами тоже кажутся деталью декораций: они сплошь — так что листьев не видно — покрыты розоватыми и оранжевыми цветами.
Гид продолжает свой рассказ:
— Вот рыночная площадь Веймара.* Видите здание напротив ратуши: здесь жил Лука Кранах — его картины в городском музее. Ференц Лист, его дом был на Бельведерской аллее. Поэт Виланд, он тоже жил в Веймаре...

ВЕСТИ ИЗ БРАТСКИХ СТРАН
В 1964 году на польских тракторных заводах появится чехословацкий трактор «Зетор». А когда его производство в Польше будет освоено, сельскохозяйственное машиностроение двух братских стран начнет развиваться на новых, кооперативных началах. Каждая из стран станет специализироваться на выпуске отдельных частей тракторов, а сборка их будет вестись на заводах как Польши, так и Чехословакии.
Необходимое оборудование для выпуска новых тракторов Польша получит в ближайшие годы из Чехословакии.

Венгрия располагает большими запасами бокситов, но не имеет достаточно энергетических ресурсов для производства алюминия.
На помощь пришел Советский Союз. По соглашению, подписанному в конце прошлого года, венгерское сырье будет по Дунаю, Черному морю и Волго-Донскому каналу переправляться на алюминиевый завод возле Волжской ГЭС имени XXII съезда КПСС. А готовый алюминий в слитках возвратится в Венгрию. Разница в стоимости между сырьем и готовой продукцией будет покрываться поставками венгерских товаров в СССР.

В венгерский порт Чепель, лежащий к югу от Будапешта, уже сейчас прибывают суда из Болгарии, Румынии, Чехословакии, СССР, Югославии. В ближайшие годы порт вырастет в несколько раз. В нем будут построены новые причалы, склады, доки. Поднимется новый речной вокзал, будет построена вертолетная станция для перевозки пассажиров. Порт Чепель станет водными воротами Венгерской Народной Республики. Здесь будут причаливать не только речные, но и морские суда.

Строительство Плоцкого нефтехимического комбината в Польше, предназначенного для переработки нефти, которая будет поступать по нефтепроводу «Дружба», вступило в завершающую стадию: начался монтаж оборудования. Место строителей заняли сварщики и монтажники. Все гуще лес стальных конструкций, поднимающихся над стройкой.

Из СССР и Чехословакии поступают машины и механизмы для гиганта польской нефтеперерабатывающей промышленности. В будущем году основные объекты завода будут готовы.
Огромная «шляпа», которую вы видите на снимке, изготовлена в ГДР для дистилляционных колонн комбината. В этих колоннах будет очищаться ежегодно до двух миллионов тонн нефти.
Красавцы лайнеры известной марки «ТУ» плывут в небе над равнинами Польши и над Карпатами, над серебристой лентой Дуная и над монгольскими степями, направляясь в столицы братских стран. С каждым годом расширяется сеть авиалиний между странами — участницами СЭВ. За последнее десятилетие она выросла более чем в два раза.
Фото АПН

У ПОДНОЖЬЯ «АЛСКОГО ДЫМОХОДА»
ГЕННАДИ Й ФИШ
Из книги «Отшельник Атлантики».
Мы ехали из Рейкьявика к Большому Гейзеру и к Гекле.
«Присутствие вулкана, даже потухшего, всегда придает пейзажу нечто поражающее и трагическое, позволяющее смотреть на него с неослабевающим вниманием», — писал Стендаль. Он прав, но как же действует на воображение не потухший, а действующий вулкан, такой, как Гекла, признанный всеми легендами «дымоход ада», не раз на протяжении веков, словно опустошительная война, разорявший исландский народ!
По дороге нам предстояло остановиться в местечке Хверагарди, где мы были приглашены на обед Гуннаром Бенедиктссоном, известным писателем, активнейшим деятелем Социалистической единой партии Исландии.
Машиной, которая несла меня в «Сад гейзеров» — так буквально переводится название местечка Хверагарди, находящегося посредине стокилометрового пути от Рейкьявика до Большого Гейзера, — управлял Эйольфур Ауре-сон, ответственный секретарь общества «СССР — Исландия». Сокращенно, по первым буквам исландского названия, общество это именуется MIR; члены его радуются тому, что, если прочесть его латинское написание по-русски, оно соответствует емкому русскому слову, определяющему и стремление народа и политику нашего государства.
Извилистая гористая дорога ведет на восток. Эйольфур останавливает машину. Перевал... Позади остается горное плато, впереди — плоская равнина. Правый фланг ее граничит с морем, слева же она доходит до полукружья высоких холмов. У подножья их, словно из труб маневровых паровозов, вырываются, клубятся белые дымки. На остекленных стенах депо горит отраженное рыжее солнце...
Но нет, это не дымки паровозов — во всей Исландии нет ни одного метра железной дороги, — это «Сад гейзеров», пар восходит от горячих источников, и закат отражается в стеклах оранжерей.
Гуннар Бенедиктссон встретил нас перед палисадничком своего небольшого дома, усеянным пестрыми цветами. Этот лысеющий высокий семидесятилетний человек с черными мохнатыми бровями, под которыми светятся добрые зеленые глаза, совсем не похож ни на старика, ни на того трибуна, образ которого витал в моем сознании, когда я читал еще в Москве его книгу «Исландия в борьбе за независимость». Он скорее походил на доброго старого учителя, который не может удержаться от шутки. С напускной строгостью ласково журит провинившегося шалуна и считает себя при этом суровым человеком.
Впрочем, не странно, что Гуннар похож на учителя, он и в самом деле учитель и ведет в гимназии два предмета: математику и историю. Может быть, сочетание этих двух наук и отражается в его стиле —¦ одновременно точном и эмоциональном...
Гуннар знакомит нас со своей женой, тоже учительницей, и сразу же ведет нас к горячим источникам, благо они, можно сказать, в двух шагах от дома. В Хверагарди среди жилых домов на улицах струятся и фонтанируют горячие ключи.
— Разве не выглядит скверным анекдотом то, что до недавних пор мы использовали эту великую силу земного тепла, это богатство только для стирки белья... И еще некоторые крестьяне пекли хлеб, закапывая тесто в землю около горячих источников... А между тем уже сейчас используемое тепло земли эквивалентно потреблению восьмидесяти тысяч тонн импортного каменного угля в год!..
Бенедиктссон шагает так быстро, что трудно поспевать за ним...
— Но кое-что мы уже успели сделать. Вот здесь ведутся изыскания, — говорит он, останавливаясь около одного из парящих источников — в жерло его вставлена труба, по которой изливается наружу горячая вода. — Хотим построить местную электростанцию... Температура воды 90 градусов. Можно строить станцию с турбинами низкого давления.
Итак, в Хверагарди будет своя энергия!.. Не только оранжереи.
— Вот первое здание санатория на наших горячих источниках. Вода их целебна. Вроде вашей Ма-цесты. А дебит ее такой, что можно основать курорт мирового значения.
Вы заметили, что на наших картах часто встречаются названия, корни которых «хвер» — горячий ключ или «рейк» — дым, пар: Рейкьявик, Рейкьянес, Рейкхольт, Рейкьяхлид, Хвераведлир, да то же самое Хверагарди, где мы с вами сейчас гуляем. В этих названиях — удивление народа перед жаром земли. Несколько веков потребовалось, чтобы бесплодное чудо природы стало слугой человека! Нас заставляли покупать английский уголь. И если бы не трудности с его доставкой в годы войны, может быть, и до сих пор в Рейкьявике дымили бы трубы... Лишь в 1944 году в дома пошла природная горячая вода. Ею не только отапливают здания, но и пьют, такая она чистая. Но вы уже знаете об этом.
Благодаря этим источникам, — говорит Бенедиктссон, — все исландцы умеют плавать. В школах это обязательный предмет — плавание. Ведь у нас свыше восьмидесяти бассейнов для плавания. Не считая школьных. А раньше даже рыбаки не умели. Попробуй поплавай у берегов Исландии! Море незамерзающее, а сам тут же замерзаешь!
Ну, пора и обедать! — торопит нас домой Гуннар.
Но по дороге, выполняя наказ жены, он должен зайти в оранжерею...
— Сейчас вы увидите исландские бананы! — говорит он.
Исландские бананы!.. Не кажется ли это словосочетание парадоксальным? Ведь прилагательное «исландский» в нашем сознании прочно и привычно сочетается с другими существительными. Всемирно известны: исландские саги и исландская сельдь; исландский мох, этот северный кустистый лишайник, из которого в голодные годы здесь пекли хлеб, и исландский шпат, прозрачные куски которого можно найти в любой коллекции минералов.
Итак, исландская сага, исландская сельдь, исландский мох, исландский шпат... Но исландские бананы? Вслед за Гуннаром входим в большую теплицу — и сразу из влажного приполярья попадаем в еще более влажные субтропики...
На четырехстах квадратных метрах огромными гроздьями желтеют бананы, алеют в зелени увесистые помидоры, топырят ветки карликовые яблони, ежами щетинятся кактусы. Свисающие из-под стеклянного потолка кисти винограда, кажется, только и ждут, чтобы их сорвали. Розы пахнут, как в Никитском саду; из-за огурцов выглядывают хризантемы, за ребристой дынькой построились в каре какие-то незнакомые мне яркие цветы.
— У меня четыреста видов различных растений! — с достоинством говорит Михельсен, взвешивая Бенедиктссону крутобокие, упругие, спелые помидоры, все как на подбор.
Фото П. КУЩА и К. БАУМАНА
Странно, что столетия люди не догадывались строить оранжереи на даровом отоплении, и первые теплицы здесь построены лишь в тридцатом году. Теперь же в Исландии стеклом покрыто тысяч восемьдесят квадратных метров тепличного грунта.
Мы уже приближались к дому Гуннара, когда из огромной лужи .вдруг забил фонтан. Он поднялся на два человеческих роста, но из-за пара, который мгновенно обволок его, и из-за разлетающихся по сторонам брызг казался гораздо выше.
Однако не успели мы добежать до него, как он сник и замолк. Словно где-то внизу быстро закрутили кран.
Известно, что дождевая вода через пористую лавовую поверхность, через глубокие трещины просачивается в толщу горных пород... Обычно каждые новые десять метров глубины повышают температуру земли на один градус. На километровой глубине температура в сравнении с той, что у поверхности, увеличивается на сто градусов, а на двухкилометровой — до двухсот. Нагретая до такой высокой температуры, вода с силой выбрасывается на поверхность. В Исландии же в близких к действующим вулканам местах воде талых снегов и дождей не надо просачиваться так глубоко. Здесь достаточно и ста метров. Здесь не десять метров, а один метр глубины повышает температуру на один градус.

* * *
Немало важных и интересных тем было затронуто за обедом у Гуннара Бенедиктссона.
Мне рассказали о борьбе исландцев за ликвидацию американской военной базы, обосновавшейся километрах в пятидесяти от столицы, на берегу залива в Кьеблавике. О всенародных маршах протеста, начинавшихся у ворот американской базы в Кьеблавике и завершавшихся огромными митингами на центральной площади в Рейкьявике. В этих маршах рядом с седобородыми стариками шагали школьники. Матери катили малышей в колясочках. Рассказывали о том, как проходит сбор подписей под требованием изгнать иностранную военную базу с исландской земли. Во многих округах (по-здешнему — сислах) под этим требованием подписалось уже больше половины населения.
Говорили и о том, что исландские юноши оказались морально «киноустойчивыми» перед потоком бесчисленных американских гангстерских фильмов, и о том, что до сих пор в народе бытует вера в привидения, Рассказывали, что холодное течение приносит к северному берегу много плавника —¦ сосны и лиственницы из Сибири, а ответвление Гольфстрима прибивает порой к южным и западным берегам Исландии сахарный тростник и обломки красного дерева. Речь шла и о землетрясениях и извержениях вулканов. Они здесь стали настолько явлением быта, что, к примеру, когда Гуннар однажды гулял со своей четырехлетней внучкой и девочка увидела, как один рыбак виртуозно на несколько шагов от себя выплевывает табачную жвачку, она воскликнула: «Дедушка, смотри, живой вулкан! Опять извержение!»
Да, о многом было переговорено тогда в беседе. Время приближалось к вечеру. Но все же, провожаемые лучшими напутствиями, мы проехали вперед еще с десяток километров по долине реки
Хьитау, чтобы хоть издали поглядеть на Геклу.

* * *
На зеленом лугу у дороги паслись безрогие разномастные коровы, а вдали за отрогами между двух вершин забелели высоко поднявшиеся над другими горами покрытые снегом ребристые склоны Геклы... Отсюда, из тридцатикилометровой дали, она казалась срезанной. Над ней медленно плыло большое облако, одна сторона которого уже серебрилась по-ночному, а другой бок еще розовел, отражая заходящее, не видимое нам отсюда солнце.
В старинном атласе . на карте Исландии суеверный страх, который внушал этот вулкан, был запечатлен в надписи: «Гекла обречена вечно гореть, из снегов извергая камни с ужасным грохотом».
Но сейчас ничто в этом идиллическом видении не говорило о том, что Гекла — дымоход «адского пекла», из которого расплавленная огненная лава вырывалась, плавя и сжигая все на своем пути, на людской памяти уже двадцать три раза.
А ведь последний раз — это было так недавно, в сорок седьмом году, — Гекла извергла восемьсот миллионов кубических метров лавы. Столб вулканического пепла подымался выше чем на тридцать километров, в стратосферу, и черная пыль оседала у берегов Швеции и Финляндии. В самой Исландии под лавой и пеплом было погребено свыше двухсот пятидесяти квадратных километров лугов и пастбищ, пали тысячи овец...
А сейчас Гекла покоится в тишине и мире, и у подножья ее, на равнине, тянущейся к морю, видны разбросанные в отдалении друг от друга фермы.
Зато у каждого из нас в кармане была и другая Гекла — грозная, клубящая высоко к небу темный столб пепла. Такой она изображена здесь на всех спичечных коробках.
Спички по здешнему заказу сделаны в Чехословакии и оплачены исландской рыбой — треской, сельдью, палтусом, мороженым морским окунем.
И все же в Рейкьявике, через неделю, я увидел Геклу, какой она описана в старинной саге.
«Огонь вырывался из Геклы с такой силой, что гора раскололась, и это будет заметно до тех пор, пока в Исландии будут существовать люди, — рассказывала об извержении в июле 1300 года хроника Логмана. — Огромные скалы проносились в этом пламени, словно угли в кузнечном горне, и сталкивались друг с другом с таким шумом и грохотом, что слышно было даже на северном побережье и во многих других местах... Ветер дул с востока и нес огромные массы песка, и небо так потемнело, что ни один человек не знал, день наступил или ночь, а падающий песок покрыл всю землю... В эти два дня из-за кромешной тьмы никто с северного побережья не отважился выйти на рыбную ловлю...»
Так и передо мной, ослепляя яркостью своего огня, бушевал расплавленный поток, медленно сползая по склону горы. Огромные скалы, теряя тяжесть, переворачивались с боку на бок, как легкая театральная бутафория. И из-под моих ног, покачиваясь, уходила почва, и жаркие хлопья пепла ложились на плечи. Но все это отличалось от саги лишь тем, что происходило в полной тишине: ни шума, ни грохота сталкивающихся скал я не слышал. Только стрекотание проекционного аппарата свидетельствовало, что не из-за моей внезапной глухоты наступило беззвучие. Просто в 1947 году, держа в руках кинокамеру, перескакивая с убегающего из-под ног камня на другой, тоже шаткий, камень, сторонясь от обжигающего кожу дыхания расплавленной, прокладывающей себе путь лавы, оператор Кнудсен не мог таскать с собой и звукозаписывающих приборов.
И когда в затемненном, пустом кинозале этот худощавый немолодой уже человек — единственный кинооператор и кинорепортер Исландии — показывал мне свой фильм, я думал о том, каким отважным, бесстрашным надо быть, чтобы подойти вплотную к раскрытой пасти огнедышащего дракона и самому взгромоздиться на трубу «дымохода ада».
Много дней длилась съемка. Нелегко давалась она. Риск был ежеминутен.
Сорвавшаяся с места каменная глыба насмерть задавила стоящего в нескольких шагах от Кнудсена ученого-вулканолога.
Гибель ученого запечатлена в кадрах этого фильма, который, по-моему, должен пройти по всем экранам мира, чтобы каждый из людей мог не только прочитать в сагах, но и увидеть Геклу во всей ее бессмысленной ярости, во всем ее гневном величии.
ЧИТАТЕЛЬ СПРАШИВАЕТ
Питатель Б. Леонов (Москва) пишет: «В Отечественной войне чудеса героизма проявляли советские подводники. На Балтике, в северных морях, Черноморъе они громили фашистских захватчиков, уничтожая боевые корабли, караваны с оружием. Хотелось бы подробнее узнать об их подвигах, в частности о том, как был торпедирован флагман гитлеровского флота линкор «Тирпиц».
Мы обратились к писателю, капитану второго ранга Юрию Тарскому с просьбой рассказать об этой операции, блестяще проведенной советскими подводниками.
КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ «ТИРПИЦ»
ЮРИЙ ТАРСКИЙ
27 июня 1942 года из Хваль-фиорда (Исландия) в порты советского Заполярья вышел союзный конвой под шифром PQ-17. Он состоял из тридцати четырех транспортов и двадцати одного корабля охранения.
Ночью и днем 4 июля конвой был дважды атакован фашистскими самолетами и понес первые потери. В тот же день британское адмиралтейство получило донесение своей разведки о выходе в море гитлеровской эскадры, состоявшей из линкоров «Тир-пиц», «Адмирал Шеер» и группы эсминцев. Из Лондона в адрес PQ-17 полетела радиограмма, предписывающая боевым кораблям оставить транспорты и срочно идти назад, чтобы усилить охрану английского авианосца, действовавшего в северных водах.
После того как эсминцы конвоя PQ-17 ушли, транспортные суда рассыпались на отдельные группки. Прошло немного времени, и эфир заполнили сигналы о помощи. Фашистские самолеты и подводные лодки расправлялись с беззащитными кораблями. Гибли люди, тонули транспортные суда и тысячи тонн груза.
И вот, когда английские боевые корабли полным ходом мчались от гибнущих транспортов, навстречу «Тирпицу» была послана советским командованием крейсерская подводная лодка «К-21».
...Николай Александрович Лунин сложил листок с боевым приказом вдвое, перегнул еще раз, прогладил пальцами на сгибах. Через открытый люк из центрального поста доносились всхлипы перископной лебедки, шум помпы, отсасывающей воду из трюмов.
Лунин посмотрел на офицеров.
— Нам стало известно, что гитлеровцы разработали операцию «Тир-пиц». Новейший фашистский линкор напал на союзные суда. О том, насколько важна их безопасность, распространяться не буду. Всем известна обстановка. Нам приказано разыскать в море «Тирпиц» и атаковать. Атаковать, — повторил он.
Когда офицеры ушли, Лунин сказал комиссару:
— Только бы не упустить его. Куда он пойдет, этот «Тирпиц», как? — Лунин склонился над картой.
...Четыре дня прошли в непрерывных поисках фашистского линкора. Тщательно прочесывала море подводная лодка, но безрезультатно.
В кормовом отсеке у наполовину вытащенной из аппарата торпеды работали лейтенант Василий Терехов, командир отделения Николай Фадеев и старший матрос Иван Жуков.
— Что он за зверь, этот «Тирпиц»? - - спросил Жуков.
— Броня тридцать сантиметров, — ответил старшина.
Жуков на борту торпеды написал: «За Родину! Гитлеру в пасть!»
В гидроакустической рубке душно. Пахнет йодом и масляной краской Рубка освещена двумя электрическими плафонами и полна приборов, акустических станции, переключателей, реостатов, разноцветных проводов и кабелей. Для людей здесь мало места: два вертящихся кресла с короткими спинками, узкий, крытый линолеумом стол и метровый квадратик палубы.
Спиной друг к другу сидят старшина Веселое и молодой матрос Сметанин. Сметанин несет вахту. Медленно поворачивая рукоятку настройки, он прослушивает горизонт.
Из наушников доносятся короткие всплески волн, стрекот винтов и шелест водяных струй.
Изредка из переговорной трубы раздается голос старшего помощника Лукьянова:
— Что слышите, акустик?
— Море и горизонт чисты! — отвечает Сметанин. И вдруг лицо матроса напряглось. В шум моря
вторгся новый звук. Акустик наклонился к раструбу переговорной трубки:
— Шумы корабельных винтов с большой дистанции. Приближаются. Пеленг на них...
— В перископ ничего не вижу, — откликнулся из рубки старший помощник.
Старшина Веселов взял вторую пару наушников, прислушался. Привычно отсеивая ненужные звуки, он тотчас уловил дробное таканье. Так прослушиваются турбины большого корабля. Еще минуту назад едва слышный, звук усилился, окреп.
«Молодец, салажонок!» — похвалил мысленно Веселов матроса и доложил в переговорную трубку:
— Идут большие корабли. Быстро приближаются...
— Вижу! — крикнул старший помощник.
И почти тут же из конца в конец подводной лодки прозвенели сигналы боевой тревоги. Лунин быстро поднялся в рубку.
— Дистанция сорок пять — пятьдесят кабельтовых, — доложил Лукьянов.
По угрюмому небу плыли тучи. Море было спокойно. Только зыбь с редкими гребешками пены. У самого горизонта Лунин отыскал едва приметную точку.
— Неплохо. Эскадренный миноносец типа «Гальстер». Еще один. Два миноносца. Будем атаковать тот эсминец, который ближе к нам.
Лодка быстро сближалась с кораблями.
Вдруг Лунин заметил, как из-за горизонта выплыло несколько новых точек.
— Над кораблями самолет типа «Арадо». Пожалуй, это «Тирпиц» со свитой..
Действительно, это были «Тирпиц», «Шеер» и шесть эскадренных миноносцев в охране. «Тирпиц» и «Шеер» шли строем фронта, бортом по отношению к лодке. Позади их утюгообразных корпусов белели полоски вспененной воды. Те эсминцы, что шли впереди, были дальней охраной фашистской эскадры. Не дойдя до лодки, эти корабли вдруг повернули и присоединились к эскадре.
Лунин приказал опустить перископ. Он опасался, что лодку могут обнаружить.
В носовом и кормовом отсеках готовили к стрельбе торпедные аппараты. Проверены системы подачи сжатого воздуха, поставлены на боевой взвод курки торпед.
— Противник поворачивает влево, — доложили гидроакустики.
Лунин приказал поднять перископ. Корабли фашистской эскадры, повернув влево на девяносто градусов, шли теперь друг за другом. Между «Тирпицем» и «Шеером» сновали корабли охранения.
Неожиданный поворот эскадры спутал подготовленные расчеты Лунина: «Тирпиц» и подводная лодка оказались почти на встречных курсах. Если прежде линкор был обращен к лодке широким бортом и представлял хорошую мишень для торпед, то теперь Лунин видел в окуляр перископа только узкий нос и раскидистые надстройки «Тирпица».
— Стреляем кормовыми аппаратами. Боевой курс — триста двадцать градусов. Скорость — шесть узлов, — скомандовал Лунин.
Подводная лодка, убрав перископ, смело вошла внутрь кольца вражеского охранения. Сейчас она оказалась между эсминцами и «Тирпицем». Лунин снова поднял перископ и увидел серо-голубые с коричневым борта, ощетинившиеся орудиями.
Когда форштевень «Тирпица» коснулся нитей прицела, Лунин крикнул:
— Залп!
Лодка четырежды содрогнулась. Освободившись от груза торпед, она рванулась вверх, но рулевой-горизонтальщик удержал ее на глубине. Через минуту лодка опустилась и полным ходом стала уходить.
В отсеках наступила тишина. Матросы отчетливо слышали ритмичный шум линкоровских винтов.
— Промазали, — упавшим голосом прошептал торпедист кормового отсека Иван Жуков.
В этот миг до лодки докатился долгий раскатистый гул сдвоенного взрыва.
А еще через минуту матросы услышали новый гулкий раскат.
Шумы на поверхности затухали. Когда они стали едва слышны, Лунин приказал всплыть на перископную глубину.
Гитлеровская эскадра шла обратным курсом. На дно моря ушел эскадренный миноносец, в который попала одна из торпед, а на буксире у «Шеера» волочился поврежденный линкор.
Многие месяцы после этой встречи «Тирпиц» не показывался, не разбойничал на караванных путях.
Отважный экипаж крейсерской подводной лодки «К-21» был награжден боевыми орденами и медалями, командиру Николаю Александровичу Лунину присвоено звание Героя Советского Союза.


СИГИРИЯ
Л. СЕДОВ
Вы мчитесь по дороге из Коломбо в Тринкомали, пересекающей Цейлон с юго-запада на северо-восток. Давно остались позади густонаселенные районы побережья, где деревни сменяют одна другую непрерывной чередой. Проплыли мимо пылающие яркими цветами тропиков долины центрального нагорья. Остался позади Канди. И теперь серая лента шоссе бежит сквозь сплошное море джунглей. Редкими стали поселения. Ландшафт однообразен и безлюден.
Но будьте внимательны. Дорожный знак у деревни Инамалува покажет поворот направо. Сверните с шоссе. Через восемь километров стена джунглей внезапно расступится, и вы очутитесь у подножия лестницы, ведущей к угрюмому гранитному гиганту. Одинокая скала встала во весь свой исполинский двухсотметровый рост над окружающей равниной, покрытой непроходимыми лесами и пятнами скудных полей. Это Сигирия — «Львиная скала».
Древние ступени, стертые подошвами бесчисленных пешеходов укажут вам путь. Прижавшаяся к отвесному склону узкая тропинка, робко проскальзывающая под нависшими глыбами, ведет в царство старинной легенды.
В давние времена в этом ныне обезлюдевшем уголке Цейлона находилось царство Раджарата. В конце V века н. э. им правил царь Дхатусена. У него было два сына — благородный и умный Моггаллана и бессердечный красавец Касьяпа. И еще была у Дхату-сены дочь, в которой он не чаял души. Однажды царю донесли, что с его дочерью жестоко обращается свекровь. Дхатусена приказал сжечь злую женщину на костре. Сын казненной — царский генерал решил отомстить за срою мать царю. Он вступил в заговор с царевичем Касьяпой, который жаждал захватить отцовский трон. Заговорщики устроили переворот и жестоко расправились с престарелым Дхатусеной, замуровав его живьем в стену. Новый правитель хотел убить и брата, но тот бежал в Индию.
Царство досталось Касьяпе, но с тех пор вечный страх ни на минуту не покидал узурпатора. Боясь народной молвы, страшась беглеца брата, пугаясь собственной тени, отцеубийца покинул свой дворец в Анурад-хапуре и, отыскав отвесную скалу, торчащую посреди широкой дикой равнины, приказал выстроить на ней новую столицу. Так возникла Сигирия — неприступная крепость, причудливый мир узких ступеней и нависающих над пропастью галерей.
Лучшие мастера страны трудились над украшением столицы тирана, весь облик которой должен был внушать подданным мысль о безмерном могуществе и богатстве владыки. Отсюда Касьяпа восемнадцать лет правил царством. Но он так и не смог заглушить ужас перед неминуемым возмездием.
И возмездие пришло. Принц Моггаллана вернулся из Индии во главе большого войска. Касьяпа был побежден в битве и, страшась расправы, убил себя.
А Сигирия осталась жить в веках, как окаменевшая сказка, как одно из сокровищ мирового искусства...
Между тем вы уже высоко над землей. Справа пятидесятиметровый обрыв. Древние зодчие позаботились о безопасности посетителей. Тропинка с наружной стороны ограждена кирпичной стенкой высотой около двух с половиной метров. Эта стенка покрыта известковой штукатуркой, которая так искусно отполирована, что и теперь, через шестнадцать столетий, в ней можно видеть свое отражение. Ограда называется Кадапат-павура — «Зеркальная стена».
Не доходя до конца тропы, вы увидите спиральную железную лестницу, выстроенную на месте давно разрушенной временем деревянной. Поднимитесь по ней — на высоте двенадцати метров над тропой в скале есть углубление, где сохранились остатки росписи. Когда-то здесь была, по-видимому, огромная картинная галерея. Но дождь и солнце уничтожили большинство рисунков, и лишь в одном этом углублении сохранилось несколько женских портретов.
Женские фигуры несколько меньше натуральной величины и изображены в три четверти оборота, как бы поднимающимися из облаков. Некоторые нарисованы парами — госпожу сопровождает темнокожая служанка. У всех женщин нарядные прически и много драгоценностей- Одни из них держат в руках плоские корзины с цветами, другие держат цветы в руках, третьи разбрасывают их вокруг себя. На первый взгляд золотистые фигуры кажутся обнаженными выше пояса, однако присмотритесь внимательнее, и вы увидите, что они одеты в тончайшие прозрачные одежды из драгоценных тканей. Эти цейлонские ткани высоко ценились на Востоке в те времена. Китайские поэты называли их сотканными из воздуха.
Чем дольше вы всматриваетесь в фрески на скале, тем больше удивляетесь мастерству художника. Ясность и достоверность деталей сочетается в них с трогательной, почти наивной условностью ракурсов и жестов.
Если хотите, можно ознакомиться с впечатлениями ваших предшественников, побывавших здесь за много зеков до вас. Спуститесь снова к уже знакомой Зеркальной стене. Здесь вы увидите многочисленные надписи, оставленные на ней посетителями VIII, IX, X веков. В большинстве из них авторы выражают свой восторг от увиденного в Сигирии. Все записи в этой «книге отзывов» сделаны в стихах, и среди образцов импровизированной поэзии есть немало тонких лирических произведений. К скептикам, если среди вас есть такие, адресуется взволнованное высказывание одного поэта, жившего в VIII веке: «Для такого, как вы, угрюмого господина не существует и самого рая. Ведь если бы рай положить на одну чашу весов, то эта великолепная скала, положенная на другую, уравновесила бы его». Есть среди надписей на стене и «деловые предложения», облеченные в стихотворную форму. Так, один посетитель IX века, заботясь о сохранности картин, пишет: «Когда отсюда уходят, посмотрев все это, в забывчивости, продолжая думать о картинах, руками задевают стены. Так не задевайте же, спускаясь, стены».
Однако продолжим наш путь: еще не все свои чудеса показала Сигирия. Пройдя немного по тропе, вы попадаете на площадку, расположенную на северной стороне скалы. На ней когда-то высилась сложенная из кирпича фигура огромного сидящего льва. Сейчас от нее остались лишь ступни передних лап, но и они помогут вам представить грандиозность архитектурного замысла и искусность строителей. Когти льва имеют 1,3 метра в ширину и 1,2 метра в высоту.
Внутри скульптуры были проложены лестничные марши, которые вели на вершину скалы. Теперь на их месте выстроены новые железные лестницы. На верхней площадке еще сохранились остатки дворца: большой бассейн, два водоема поменьше и руины стен, некогда сверкавших своей белизной. За ними, как в орлином гнезде, и прятался от мира царь Касьяпа.
Восхождение окончено. Бросьте прощальный взгляд на отвесные гранитные стены, на отражение скалы в зеркале озера, лежащего неподалеку, на повисшую высоко над землей галерею, ведущую к фрескам. Когда-то внизу, у подножия скалы, шумел город, опоясанный крепостными стенами и широким рвом. В нем жили мастера, чьи умелые руки обессмертили себя в сигирий-ских фресках. Время не пощадило дворца тирана и высушило водоемы, оно уничтожило город, и даже о стране под названием Раджарата теперь знают лишь историки. Но оно оставило несколько волшебных настенных рисунков, чтобы напоминать людям о том, что подлинное искусство вечно.


Новые краски Касшена
Кара-ой, Боз-ой. Черная равнина, белесая равнина. Когда то эти казахские названия очень точно передавали картину Каскеленской степи. Темная полынь да желтовато-белый ковыль — больше ничего не росло в тех местах, где ныне раскинулись поля Каскеленского совхоза Алма-Атинской области.
Но вот в 1955 году в далекую казахстанскую степь приехали по призыву партии тысячи юношей и девушек. И степь, безжизненная, немая, стала преображаться со сказочной быстротой.
Когда з 1956 году известный борец за мир Хьюлетт Джонсон посетил Каскелен, он увидел уже ровные ряды домов, сады, фундамент будущей школы. «Это было для меня, — писал Джонсон, — символом народа, решившего строить свое счастье».
На страницах нашего журнала в 1958 году рассказывалось о Каске-ленском совхозе. Но прошло пять лет — и Каскелен выглядит уже совсем иначе.
Сегодня не один час надо потратить на то, чтобы обойти только усадьбу совхоза. На Центральной и Школьной улицах дома прячутся в тени высоких деревьев. В совхозном парке играет детвора. По вечерам музыка зовет целинников на танцплощадку и в клуб.
Развивается, крепнет многоотраслевое хозяйство совхоза. На километры тянутся желтые пшеничные поля и зеленые посевы сахарной свеклы. На обширных лугах пасутся стада совхозных коров. Каждую весну на высокогорные пастбища отправляются с огромными отарами овец каске-ленские чабаны.
Целинники перегородили плотинами здешние речки Каскеленку и Аксай-ку. На образовавшихся прудах захлопали крыльями новые обитательницы степи — утки. Через несколько лет совхоз построит целую каскадную систему прудов. Можно будет выращивать еще больше уток. Заблестит в прозрачной воде зеркальный карп. Хватит воды и на полнз растущих совхозных садов, огородов...
Кара-ой, Боз-ой. Черная равнина, белесая равнина... Эти названия теперь уже не верны. Сегодняшний Каскелен — это белые дома, желтая пшеница, голубые пруды, зеленые деревья. (См. цветной разворот «Новые краски Каскелена»).
Преображенная советским человеком степь запестрела новыми яркими красками.
Л. КАЗАКОВА

МАЛАЯ КОСМИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
ВЕСТНИКИ ДАЛЕКИХ МИРОВ
В. КОМАРОВ
Рисунки А. ГУСЕВА
Когда речь заходит об изучении небесных тел, невольно возникает в памяти одна притча древнегреческого философа Платона. В притче рассказывается о людях, прикованных цепью к каменистым бокам глубокой пещеры. Они могут судить о внешнем мире лишь по теням, которые отбрасывают в солнечный день предметы на заднюю стенку пещеры. Этот способ знакомства с миром в какой-то мере напоминает работу астронома. В самом деле: интересующие его объекты, за исключением упавших на Землю метеоритов, удалены на сотни и тысячи миллионов километров.
Казалось бы, человек может наблюдать лишь чисто внешнюю сторону явлений, происходящих на звездах и планетах.
Однако развитие естествознания показало, что даже далекие области вселенной доступны глубокому исследованию, что большие расстояния — препятствие преодолимое...

КОСМИЧЕСКИЙ СВЕТ
Слушая передачу московской радиостанции, вы можете находиться на большом расстоянии от столицы. Но вас связывают с радиостанцией невидимые электромагнитные волны. В специально преобразованном на передающей станции, как говорят физики, закодированном виде они несут с собой разнообразную информацию: голос диктора, музыку, пение.
Но вложить информацию в электромагнитное излучение может не только человек. Это часто делает сама природа. Ведь электромагнитные волны, поля тяготения, потоки корпускул и элементарных частиц — характер всех этих излучений зависит от тех физических процессов, которые их порождают. Однако чтобы «прочитать» содержащуюся в излучениях информацию, необходимо располагать чувствительными приемниками и знать тот код, с помощью которого природа шифрует свои тайны.
Первым вестником далеких миров, с которым познакомился человек, был световой луч.
Чтобы улавливать и собирать световые лучи, был создан телескоп — одно из самых замечательных изобретений человека. Он и сегодня остается главным оружием астрономов.
Долгое время единственным прибором, который вел телескопические наблюдения, был глаз астронома. Позднее стали применять фотографическую пластинку. Фотография очень скоро приобрела огромное значение в астрономических исследованиях. Это и понятно. Фотопортреты планет, созвездий и т. п. удивительно точны и могут храниться многие годы, а проведенные благодаря им измерения можно повторить в любое время.
К тому же фотографическая пластинка схватывает различные явления и процессы, которые происходят в ничтожные доли секунды.
Наконец, еще одно, пожалуй, самое важное, достоинство фотометода. Глаз человека всегда воспринимает источник света таким, каким он виден в данный момент. Оттого что мы будем смотреть на звезду несколько часов подряд, она не станет для нас более яркой. Иное дело — фотографическая пластинка. Светочувствительная эмульсия во время экспозиции накапливает свет, поэтому, если затвор фотоаппарата долго держать открытым, можно получить изображение слабых звезд. Так, в телескоп с большим зеркалом с помощью пластинки удается обнаружить звезды, в сто раз более слабые, чем видно в тот же телескоп глазом.
Фотографическая пластинка позволила заглянуть и в область «невидимого света» — получить изображение космических объектов в инфракрасных лучах. Это сразу открыло новые возможности, так как инфракрасные лучи хорошо проходят сквозь пыль и туман, сквозь межзвездную среду — там, где видимый свет пройти не может.
Когда свет был «надежно пленен», на помощь разведчикам вселенной пришли физики. Они не только сконструировали всевозможные измерительные и другие точные приборы для изучения космического света, но и разработали методы, которые помогли «расшифровать» информацию, содержащуюся в электромагнитных излучениях.
Физики, например, создали метод спектрального анализа — научились раскладывать световой луч на составляющие его цвета. Они установили, что каждый химический элемент при свечении дает свой особый спектр.
В спектре раскаленных паров натрия, например, можно обнаружить две очень тесные желтые линии, в спектре калия — фиолетовую и желтую линии.
Спектр небесного тела стал его своеобразным паспортом. По расположению линий можно с большой точностью определить химический состав источника излучения. Более того, по яркости отдельных линий можно рассчитать, сколько того или другого элемента содержит светящееся тело.
В спектре Солнца, например, были обнаружены линии натрия, кальция, водорода, около четырехсот линий железа. Человек словно преодолел 150 миллионов километров и получил химические данные нашего дневного светила.
Теперь нам известны более 60 элементов, составляющих Солнце.
Но спектр дает и другую информацию. С его помощью можно определить температуру звезды.
Световой луч — хороший информатор. Но, как показали исследования последних десятилетий, далеко не единственный.

ВСЕЛЕННАЯ «РАЗГОВАРИВАЕТ»
Это произошло в годы второй мировой войны.
Гитлеровская авиация обрушила на Лондон лавины бомб. Первое время фашистские самолеты, неожиданно появлявшиеся со стороны пролива, чувствовали себя безнаказанными. Положение изменилось, когда охрану побережья приняли на себя чуткие антенны радиолокаторов. Невидимыми лучами ощупывали они небо и вовремя сообщали противовоздушной обороне о приближении немцев. Стервятники получали достойный отпор.
И вдруг у фашистов нашелся «союзник». В утренние часы во время воздушного нападения эфир заполнялся неизвестными радиосигналами. Они искажали показания локационных станций, путали операторов.
Тогда английское командование отдало приказ: во что бы то ни стало обнаружить таинственную радиостанцию и любой ценой уничтожить ее. Радиостанция была обнаружена, но разбомбить ее оказалось невозможным. Английским локаторам мешало своими передачами... Солнце.
Этот случай еще раз подтвердил прежние догадки ученых о том, что Солнце и другие небесные тела могут быть своеобразными радиопередатчиками.
Ученые выяснили, что одна из самых мощных космических радиостанций — это Солнце, наиболее близкая к нам звезда. Над поверхностью светила непрерывно перемещаются заряженные частицы, порождающие излучение радиоволн.
Радиоизлучение Солнца обладает довольно беспокойным характером. Когда на поверхности светила нет пятен, радиоизлучение весьма слабо. Но как только появляются пятна, возникает дополнительное, очень мощное и быстро меняющееся радиоизлучение.
Всестороннее изучение солнечных радиоволн стало сегодня неотъемлемой частью астрономических исследований. Оно имеет большое практическое значение. Как известно, активные процессы, происходящие на поверхности Солнца, являются «генератором» целого ряда геофизических явлений: магнитных бурь, полярных сияний и т. п. Ученые заметили, что по временам поток радиоизлучения Солнца неожиданно возрастает в миллионы раз. Эти мощные «всплески» происходят как раз в тот момент, когда на Солнце возникают так называемые вспышки. Примерно через сутки после такого «радиопредупреждения» на Земле начинается магнитная буря.
В последние годы исследователи обнаружили, что и некоторые планеты солнечной системы посылают в космос радиоволны.
Особенно много нового узнали ученые благодаря радиоастрономии о планете Венера. Изучать ее обычным оптическим способом сложно: поверхность Венеры скрыта от нас сплошной пеленой облачности. Астрономы говорят, что на Венере всегда «пасмурная погода». Но для радиоволн облака — не препятствие. Именно радиоволны позволили заглянуть за облачную «паранджу» таинственной планеты.
Радист Венеры, посылающий нам сигналы, — это поверхность планеты. Как известно, всякое нагретое тело — источник радиоизлучения. Свойства посланных Венерой радиоволн зависят от ее температуры. Именно таким, косвенным, путем исследователям впервые удалось измерить температуру поверхности Венеры. Она оказалась весьма велика: 300 градусов Цельсия. Однако есть предположение, что не все радиоизлучение, которое приходит к нам от утренней планеты, имеет тепловую природу. Вполне возможно, что оно частично порождается какими-то электрическими процессами, происходящими в атмосфере Венеры.
Если это предположение будет доказано, то астрономам придется изменить свое мнение о Венере. Планета окажется не такой горячей, температура ее поверхности по некоторым теоретическим расчетам должна быть около +80 — 90 градусов Цельсия.
Приемом и расшифровкой радиосигналов из космоса занимается молодая наука — радиоастрономия.
На вооружении у нее мощные приборы — радиотелескопы. Они обладают большими преимуществами перед обычным телескопом. Современные оптические телескопы — это грандиозные сооружения. И чем больше телескоп, тем сложнее его создать. Изготовить зеркало радиотелескопа проще.
Радиотелескоп Физического института имени Лебедева Академии наук СССР, введенный в строй в 1959 году, имеет зеркало поперечником в 22 метра.
Сегодня крупные радиотелескопы позволяют зондировать космическое пространство на расстояния, в десятки раз большие, чем это удается при помощи оптических телескопов.
Радиоастрономия существенно расширяет границы познания вселенной.

ВЕЛИКАЯ ЧАСТИЦА
Обсерватория мало походила на обычную. Не было ни традиционных башен с вращающимися куполами, ни телескопов, ни даже причудливых антенн радиотелескопов. Вместо всего этого высилось сооружение, отдаленно напоминающее гигантскую бетономешалку. Массивные колонны поддерживали огромный металлический резервуар, с раструбом, обращенным в землю. Резервуар плавно вращался, и его тень медленно ползла по бетонированной площадке.
— Это и есть наш новый телескоп, — сказал один из сотрудников обсерватории, — сейчас мы ведем наблюдение за Солнцем. — И он показал пальцем куда-то в землю, туда, куда был направлен раструб телескопа.
Наблюдать за Солнцем в ночное время да еще сквозь толщу земного шара. Не правда ли странно?
Пока что подобных обсерваторий еще не существует, но вполне вероятно, что они появятся в самом недалеком будущем.
Что происходит в центральной части звезды? В каком состоянии находится ее вещество? Какие ядерные реакции протекают в ее глубинах? Ни один из прежних методов исследований не давал ответа на эти вопросы.
На помощь астрономам теперь приходит особая ядерная частица — нейтрино.
Рождается новый метод изучения вселенной — нейтринная астрономия.
История физики знает немало примеров блестящих теоретических предвидений. Вот одно из них. Изучая процессы радиоактивного бета-распада, физики обнаружили, что нейтрон может самопроизвольно распадаться на протон и электрон. Однако при этом получалось какое-то несоответствие с законом сохранения энергии. В ряде случаев общая энергия продуктов реакции была меньше энергии нейтрона.
Куда же может исчезать энергия?
Ответ на этот вопрос дал известный швейцарский физик Вольфганг Паули.. Закон сохранения энергии, рассуждал ученый, не может не выполняться. Значит, энергию, которая кажется нам исчезнувшей, в действительности уносит с собой какой-то материальный носитель — неизвестная нам частица. Но эта частица неуловима, ее никак не удается обнаружить. Следовательно, она чрезвычайно мала и не должна иметь электрического заряда. В связи с этим знаменитый итальянский физик Энрико Ферми предложил называть новую частицу «нейтрино», что по-итальянски одновременно означает и «маленький» и «нейтральный». Дальнейшие исследования подтвердили предположения Паули —¦ нейтрино было обнаружено.
Современной науке известно около трех десятков различных элементарных частиц. Но нейтрино, пожалуй, самая удивительная из них.
Световые лучи свободно проходят сквозь стекло. Радиоволны беспрепятственно идут сквозь стены домов. Отдельные частицы космического излучения способны проникать на несколько километров в глубь Земли.
Нейтрино совершенно беспрепятственно проходит сквозь гигантские толщи вещества.
Так, нейтрино, вылетевшее, например, по направлению к Земле со звезды Проксима Центавра, удаленной от нас на 40 тысяч миллиардов километров, легко преодолело бы это расстояние даже в том случае, если бы все пространство между Проксимой Центавра и Землей было сплошь заполнено... чугуном. Мало этого, достигнув после столь тяжелого путешествия нашей планеты, неутомимое нейтрино могло бы продолжать свое движение и преодолеть еще несколько подобных препятствий.
Благодаря этим замечательным свойствам нейтрино могут стать незаменимыми вестниками далеких миров.
Расстояния, которые способно преодолеть нейтрино, в миллиарды миллиардов раз превышают радиус доступной современным методам исследования области вселенной.
Эти частицы являются непосредственными участниками ядерных реакций, протекающих в недрах звезд, и могут сообщить нам множество ценнейших сведений. Если бы удалось изучить нейтринные потоки, идущие к нам от Солнца и других звезд, мы, вероятно, узнали бы, какие имейно процессы происходят в глубинах космических тел.
Но для того чтобы заставить нейтрино служить астрономам, надо прежде всего научиться улавливать эту великую частицу. Но как поймать «неуловимое» нейтрино? Ученым удалось разрешить эту сложнейшую задачу.
Нейтрино нельзя наблюдать непосредственно. Но его можно обнаружить, заставив вступить в какое-либо взаимодействие с другими частицами и регистрируя результат реакции.
Работы советских физиков и в первую очередь Бруно Понтекорво, недавно удостоенного Ленинской премии за исследование в области физики нейтрино, открывают реальный путь к созданию нейтринного телескопа» фантастическим описанием которого начиналась эта глава.
Серьезная трудность, с которой придется встретиться нейтринной астрономии, — это другие космические излучения. Однако от этих помех можно, вероятно, избавиться весьма оригинальным способом. В отличие от обычных оптических и радионаблюдений изучение нейтринных потоков Солнца будет вестись не днем, а ночью, когда помех меньше. При этом нейтринный телескоп направят не в небо, а в землю и наблюдения будут осуществляться сквозь толщу планеты. Поглощая все другие излучения, кроме нейтринного, Земля будет служить отличным фильтром.
* * *
С каждым годом вестники далеких миров все более и более становятся подвластными человеку. Космос будет познан!

ПОТОМКИ ТУПАК —АМАРУ 
Фото Поля Альмази (АПН — Камерапресс)
Перу — третье по величине государство Южной Америки — это страна гор, болот, пустынь и тропических лесов.
С XVI по XIX век Перу было центром южноамериканских колоний испанцев. Несметные богатства древнего индейского государства разожгли алчность конкистадоров. Высокая культура инков была уничтожена без следа. Лишь развалины прекрасных городов помогают теперь археологу восстановить прошлое.
Нынешние правители Перу ничего не предпринимают, чтобы улучшить условия жизни перуанского крестьянства, больше половины которого составляют индейцы. Ограбленные до нитки колонизаторами, загнанные на бесплодные плато Анд и в тропические леса, потомки великого народа Солнца — так называли себя инки — живут в нищете, бесправии, невежестве. Однако, воспитанные в суровых, свободолюбивых традициях своих предков, они упорно сохраняют национальную самобытность, национальные обычаи. Они свято чтят имя последнего вождя инков, боровшегося за независимость своей земли, — Тупак-Амару, — имя, которое принимали на протяжении веков многие руководители восставших против угнетателей племен.
Высоко в Андах раскинулось озеро Титикака., Когда-то на его берегах кипела жизнь. Здесь был центр могучего древнего государства Тиауанако.
Бесплодны Западные Кордильеры. Большинство ручьев, стекающих с их вершин, летом пересыхает.
Воду в засушливых районах продают на специальных рынках (один из них вы видите на снимке).
Чужим чувствует себя индеец на улице перуанской столицы Лима. А ведь он идет по своей земле, по земле своих предков.
Индейские ребятишки-малолетки целые дни проводят за спиной у матери, пока она занята хлопотами по хозяйству.
Изготовление шляп — одно из самых распространенных ремесел на верхних плато.
Индейские женщины — искусные вязальщицы и вышивальщицы. Бережно передаются из поколения в поколение узоры вышивок, украшающих национальную индейскую одежду.
Перу — страна несметных богатств: на ее плантациях возделываются сахарный тростник, хлопок, пшеница, кофе, какао, табак; в ее недрах есть золото, серебро, свинец, олово, ртуть, вольфрам и т. д. Но уровень жизни перуанцев едва ли не самый низкий во всей Латинской Америке. Особенно тяжело сводить концы с концами жителям селений в полупустынных районах.


Дружба. Сотрудничество. Взаимопомощь
РАЗДВИГАЯ ГОРЫ
В. ДРУЖИНИН
Дунай проснулся хмурый, озабоченный. Первые лучи солнца не радуют его. Кажется, никогда  он так упрямо не отказывался стать голубым.  Волны свинцово-темные, тяжелые. В далекий и  скалистый берег врезается остро-белое лезвие прибоя.
Впереди поднимается черная зубчатая преграда гор. Это перемычка между Карпатами и Балканами — самое мощное препятствие на всем пути дунайских вод, *"Д? Дунаю нужно будет вгрызаться в теснину.
— Да, суровая река Дунай...
Это мои слова. Я неосторожно произнес их в присутствии нашего штурмана Ивана Васильевича, худощавого юноши, нежно влюбленного в Дунай.
Мне следовало бы знать, что называть Дунай рекой здесь, на судне, не принято. Дунай — это Дунай. А люди, занятые на дунайском транспорте, не речники, а моряки. Да, да, моряки! Иван Васильевич уже разъяснил мне однажды: плавание здесь заграничное, как на море. И глубины не по-речному большие, позволяющие морским судам подниматься высоко вверх по Дунаю. И трудности плавания...
Правда, нет тайфунов, но зато есть Катаракты. Катаракты, в которые мы сейчас войдем.
...Берега разбежались в стороны, Дунай разлился на необъятном просторе, он точно прикрылся перед схваткой широченным щитом, тускло мерцавшим под грозовыми облаками. А клинок Дуная уже рассек горный хребет, но брешь еще узка, и я почти физически ощущаю напряжение, с которым Дунай вдавливается в пролом.
Кажется, напрасно трудится сейчас машина нашего теплохода, зря взбивает воду винт — нас, наверное, попросту несет туда, в проток или на скалы... Штурмана уже нет на палубе — он на мостике, вместе с капитаном. Там сейчас самые опытные, самые зоркие.
Еще несколько минут, и над обрывами, справа и •слева, возникают зубчатые стены и башни — крепости, воздвигнутые людьми. Слева — руины Ласловара, сильно разрушенного войнами и временем, а на правой стороне — замок Голубац — он, видимо, помоложе. Его стены бодро взбираются на кручу. А на самой середине Дуная, над бурунами, торчит каменный зуб, похожий на остаток расколовшейся башни. Но нет, это уже природная скала — Бабакай. Она напоминает судам, что проход в горах еще не расчищен, не сглажен Дунаем и, значит, надо быть начеку...
Дунай пенится, бурлит. Теперь нужно задрать голову, чтобы посмотреть на Голубац, он едва виден на вершине утеса. Невольно ждешь, что Дунай минует сейчас теснину и разольется снова, как бывало раньше, — но нет, за поворотом опять обрывы и выступы в клочках зелени.
Теснина кончится не скоро. Сто семнадцать километров должны пробежать воды Дуная в каменном жерле Катарактов, чтобы достигнуть равнины.

ЧЕМ НЕ МОРЕ?
Я поднялся наверх, чтобы лучше видеть скалистые стены, обступавшие нас. Иногда они так нависали над судном, что закрывали солнце, недавно перевалившее за полдень. Рядом со мной, за стеклом, в ходовой рубке, люди в морских кителях вглядывались в берег. Губы у них плотно сжаты — сейчас не до разговоров.
И все же штурман Иван Васильевич разрешает себе передышку!
— Ну, чем не море! А вы говорили... Знаете, если уж Аральское озеро — море... Морские проливы взять, редкий так опасен. Тут же узкости... И сумасшедшая вода. Сумасшедшая, — повторяет он с ноткой почтения. — Рыба и та теряет силы... Так колотит ее о камни.
Русло извилисто, перед каждым поворотом кажется, что массив берега сплошной и мы в тупике. Просвет открывается внезапно и не там, где его ищешь. Но вот мы окончательно в ловушке! Теплоход окружен горами. Мы точно в котле.
— Верно, — смеется штурман. — Это место так и называется — Казан. Котел, по-турецки...
Он рассказывает, что гитлеровцы собирались взорвать скалы-исполины, обрушить их в Дунай и загородить путь советским боевым кораблям. Югославские партизаны не дали им сделать это. Они прошли по кручам, где редко ступала нога человека, и уничтожили фашистов.
Снова просвет, и Дунай, пенясь, вырывается из котла. С теплохода можно пересчитать листья на кустике, впившемся корнями в камень, у самой воды.
— Дорога императора Траяна! Видите!
Траяна? Вот как? Она вовсе не выглядит такой старой, эта дорога, врезанная в отвесную толщу камня. Ею еще можно пользоваться. Строили дорогу рабы из завоеванных провинций. Рабы и шагали по ней — древние бурлаки, тащившие против течения груженую ладью.
Вспоминаешь изображение бога Дуная на мраморе римских алтарей. Гневный старец, насупленный, в длинных одеждах, пляшущих на резком ветру... Нетрудно представить, как истово возносились моления безжалостному богу, в особенности здесь, в пасти Катарактов.
Не раз пытались люди поспорить с ним. Тысячи рабов по велению Цезаря высекали углубления в русле, в заводях и где помельче — пытались создать удобные для судов каналы. Затею пришлось бросить.
В тридцатых годах прошлого века венгерские инженеры и рабочие с неимоверным трудом взорвали несколько скал. Полвека спустя венгерский инженер Вал-ланд возглавил новое наступление на Катаракты. Оно длилось два десятка лет. Были пробиты судоходные каналы общей длиной в десять километров, насыпаны дамбы, отводящие воду в фарватер.
Этой крепости, которая высится над Дунаем и Братиславой, много лет...
Нам и сейчас служат эти сооружения. Дамба, вот она — длинная гряда из обломков серого гранита. Она словно плывет, рассекая поток, отделяя судоход-
ную его часть от недоступной для плавания. Насыпана дамба на берегу канала и лишь по ней да по плавучим знакам можно уловить его очертания, скрытые в воде.
Иван Васильевич протягивает мне через окно рубки лоцию.
«Мыс Гребень суживает судовой ход, который при низких условиях имеет ширину до 35 метров. У мыса образуются сильные водовороты, поэтому суда плохо слушаются руля. Кроме того, здесь при высоких уровнях скорость течения достигает 18 километров в час».
Наугад открываю другую страницу:
«Канал Излаз — Тахталия. Свальное течение. Затонувшая баржа у камня Влас суживает судовой ход до 35 метров».
Свальное течение, это оно, резко повернув прямо к берегу, норовит отнести нас к утесу. Не шутите и с водоворотами! Они тут так сильны, что высверливают на дне Дуная ямы многометровой глубины. Канал Козло-Дойка буквально кипит от водоворотов — их порождают многочисленные подводные скалы.
Из лоции я узнаю, что даже самые мощные буксиры не всегда могут двигаться против течения. В одном месте им помогает туер. Это курьезный с виду пароход с лебедкой на палубе. Корма у него заострена, маршрут короткий — взад-вперед, без поворотов. Выйдет навстречу судну, отдаст ему конец длинного троса, отойдет назад и наматывает трос, подтягивает судно к себе. Сам же туер прочно стоит на месте — другой конец троса прикреплен к скале.
Туер особенно нужен в пору паводков, когда напор Дуная усиливается.
В другом месте судну нужен паровоз. Да, паровоз, идущий по железной дороге, одной из самых коротких в мире. Наш «Амур» осилит Сипский канал, да и буксир без барж тоже пройдет. Но если он с караваном, тогда впрягается паровоз и вместе с буксиром тянет баржи вверх по реке.
Все-таки река — да простит меня Иван Васильевич!— география настаивает. Одно верно: не речной нрав, не речная силища у Дуная...
Лоция лаконична, деловита. Штурман, наверное, расскажет еще немало интересного после вахты.
Но вот поток расширяется — даже в Катарактах он кое-где делает передышку. Мы миновали один из хребтов, рассеченных Дунаем, горы отодвинулись, тени их отползли, обнажив ясную, на время успокоившуюся водную долину.
И вдруг впереди из воды дунайской рождается остров Ада-Кале.

ОСТРОВ-КРЕПОСТЬ
Он как будто создан здесь специально для нас театральными художниками. Тут и мечеть над киноварью черепицы, над яблоневой чащей, и переулок, убегающий от замшелого лодочного причала бог весть куда, и ветхая, поросшая ивняком стена над водой, вся в черных зевах амбразур, но ничуть не грозная, похожая на добряка дедушку, который только притворяется сердитым.
Однако откуда взялся этот сказочный восточный остров?
Нет, он вовсе не сказочный — здесь и поныне живут турки, мирные потомки завоевателей, ловят рыбу, работают на табачной фабрике и, как говорят, мастерски готовят рахат-лукум.
«Ада-Кале» в переводе с турецкого означает «остров-крепость».
Основал здесь поселение, если верить легенде, бродячий дервиш Мишкин-баба. Ходил он в опорках и богат был одной добротой и лаской к людям — как солнце светили его глаза. По всему свету искал Мишкин-баба место, укрытое от злобы, от притеснений, от жадности, и в конце концов выбрал место здесь, на Дунае, меж пустынных берегов...
Кому же принадлежит остров? Чей это флаг повис в безветрии на здании фабрики?
Сейчас Ада-Кале принадлежит Румынии. А вот чья вода у нас под килем, определить нелегко. Теплоход движется по самой границе. Румыния слева, Югославия справа.
На румынской стороне показались и спрятались за отрогом крыши города Оршова, в окрестностях которого, по преданию, жил Геркулес и омывался после своих подвигов в священных водах. Ныне курорт в селении Беле Геркуланум привлекает тысячи больных. Славится Оршова и на редкость мягким местным климатом, там вызревает инжир, растут эвкалипты.
Встречаем плавучую мельницу на барже, она стоит на приколе у края суши, и течение крутит колесо. Значит, где-то невдалеке, за горой, лежит в долинке село. Сверху, из леса, выбегает тропинка, падает с уступа на уступ, направляясь к крохотным домикам.
Домики, видимо, недавно построены отпускниками. Они приезжают сюда летом, купаются, готовят на костре рыбный паприкаш.
На этих берегах раньше мало кто строил прочный домашний очаг надолго, на всю жизнь. Река-граница не сулила спокойствия. Зато испокон веков вырастали здесь и сметались историей крепости, воинские лагеря. Сперва римские, затем турецкие, австрийские...
Дунай, пробив горные цепи, давал дорогу людям разных племен и народов, а его превращали в крепостной ров, расставляли на его берегах пушки...

ЕСЛИ ТОВАРИЩ В ОПАСНОСТИ
Берега сближаются. Дунай опять вскипает, намереваясь втянуться в теснину. Мы замедлили ход — надо пропустить караван, вышедший навстречу. Наш «Амур» и крепкий, молодцеватый чехословацкий буксир уже условились об этом, поговорив на языке гудков. А там, за тесниной, ниже по реке, кто-нибудь, возможно, стопорит машины, чтобы дать пройти нам. И наш штурман в рубке, застекленной как аквариум, уже знает об этом — ведь, кроме языка гудков, есть еще язык береговых сигналов и язык морзянки, барабанящей уши судового радиста.
В рубке мерцают на солнце и словно переглядываются, проверяя друг друга, приборы. Они послушно измеряют скорость хода и число оборотов винта. Зеркало локатора готово в любую минуту показать рисунок воды и суши. Но приборы не всесильны, и если возникнет опасность, на помощь людям придет другая сила — сила человеческой дружбы.
Мыс Гребень... Вы помните: бешеное течение, водовороты, из-за которых судно плохо слушается руля. Так вот. у мыса Гребень, перед входом в узкий фарватер, стояли на якоре две баржи под венгерским флагом. Дальше они не пошли, так как их настигла ночь — запретное время для плавания в узкостях.



Налетел штормовой ветер, да такой свирепый, что якоря не выдержали, их выдирало из грунта. Буксира не было, он ушел, чтобы подтянуть к входу в канал другие баржи своего каравана, да и застрял где-то в потемках, должно быть, не рассчитал времени. А шквала никто не мог предугадать, он появляется внезапно, и барометр не успевает предупредить моряков.
Вот выскочил один якорь, потом еще один поволокло по дну... Что было делать матросам? Они кричали, размахивали красными фонарями. И ветер относил голоса. К счастью, румынский солдат-пограничник услышал, дал знать на заставу, и по Дунаю разнесся сигнал тревоги. Первым принял его советский буксир «Тамань».
Товарищи в опасности! Весть, не разрешающая ни секунды промедления.
У венгров между тем вырвало все якоря. Баржи понесло. Ночь, сгустившаяся у скал, могла стать последней ночью для людей, если бы не выручка «Тамани». Полетел и упал на баржу спасительный конец троса. До скал оставалось три сотни метров, фарватер суживался, «Тамань» сама рисковала получить пробоину на рифе. Вы ведь не забыли: судно у мыса Гребень плохо слушается руля. Тросы на баржах закреплены, буксир потянул их назад... Но нет, не взять! Силу течения «Тамань» переборола бы, но мешают еще якоря — они волочатся на свернувшихся жгутом цепях, задевают за донные камни. А до скал уже не сотни — десятки метров...
«Тамань» подходит к борту баржи и принимает людей. Маневр опасный, грозящий столкновением, но капитан блестяще выполняет его. Люди спасены. А как быть с баржами? Не бросать же их!
— Рвать цепи! — командует капитан «Тамани» Константин Михайлович Борисов.
Это последний шанс. Кстати, якоря заедает... Буксир отпустил тросы, а затем дал полный вперед. Корпус буксира заскрипел, все, что не было придраено, упало, покатилось. Но якоря оборвались.
«Тамань» отвела баржи на прежнюю их стоянку, и там до рассвета до прихода венгерского буксира, работала ее машина, удерживая на месте эти две тяжелые посудины, лишенные якорей...
...Я наскоро заношу этот эпизод, услышанный от нашего штурмана, в блокнот, а тем временем «Амур» движется по Сипскому каналу. Канал — неширокая дорожка в речном потоке, ограниченная дамбами. Вот и паровоз-бурлак, он попыхивает на берегу комочками пара, ждет караван.
Вскоре берега, уже в который раз, сдвигаются — Дунай расколол здесь последний горный хребет. Два темных кряжа в подтеках красноватой ржавчины образуют знаменитые, отпечатанные на всех туристских проспектах и плакатах Железные ворота.
Вода мечется, набухает и опадает, исходит пеной, как будто на дне ворочается огромное чудовище.
Дальше простор безмятежной, смирной и словно отдыхающей воды. Катаракты позади. Но все мы еще под впечатлением их суровой, непокоренной мощи.
Да, освоение этой части Дуная, в сущности, только началось. До сих пор людям удавалось с помощью ломов, взрывчатки, землесосов добиться у него лишь некоторых уступок. Ныне Катарактам вынесен приговор.
В Железных воротах вырастет плотина высотой с десятиэтажный дом, и Катаракты, затопленные водой, перестанут угрожать судам. Распахнутся ущелья, погрузятся в воду рифы, отмели, узкие тропы — каналы. Гидростанция, которая проектируется здесь, даст массу энергии.
Дунай будет покорен, порукой тому великая сила социалистических стран — сила их дружбы.

УГОЛЬ „ХАЛДЕКСА"
Вокруг Катовице простирается равнина, а дороги пролегают здесь как сквозь ущелья. Со всех сторон высятся горы, но не природные, а созданные рукой человека. На склонах гор нет зелени, они целиком состоят из породы, которая извлечена на поверхность земли вместе с каменным углем. Горы становятся все выше: 26—28 миллионов тонн породы прибавляется к ним ежегодно.
Отвалы породы занимают участки земли, на которых можно было бы построить дома или растить урожаи. В густонаселенных районах Силезии избавиться от этих искусственных гор становится все более необходимо.
На помощь польским преобразователям края пришли венгерские специалисты. Инженеры венгерского города Татабанья предложили свой метод извлечения из породы содержащегося в ней угля и переработки оставшихся минералов для промышленных целей. Этот метод очень экономичен. Уголь, полученный из породы (его там содержится от 15 до 25 процентов), дешевле топлива, добытого в шахте. Но главное достоинство венгерского метода в том, что порода целиком идет в переработку — для изготовления кирпича, цемента и т. д.
В 1959 году Польша и Венгрия по рекомендации СЭВ создали акционерное общество «Халдекс» для эксплуатации польских шахтных отвалов.
К апрелю 1961 года при шахте «Михаил» начало работать первое предприятие общества. За один чес этот завод перерабатывает 100 тонн породы и дает венгерскому и польскому народному хозяйству 10— 12 тонн дешевого угля. Согласно договору половина полученного угля остается в Польше, а другая половина отвозится в Венгрию. В декабре прошлого года вступил в строй еще один завод.
Через два-три года общество будет иметь семь предприятий, перерабатывающих в год два с половиной миллиона тонн породы.
ТОМАШ ПАЛОШ, Венгрия

ФЛАГИ НАД ДЕЛЬТОЙ
Недалеко от того места, где 29-й меридиан скрещивается с 45 -й параллелью, Дунай разделяется на три рукава. Они, в свою очередь, разбиваются на множество протоков, каналов, озер, образуя одну из самых крупных речных дельт.
Дельта Дуная, расположенная на территории Румынской Народной Республики, — очень красивое место, царство птицы, рыбы, камыша. Она имеет большое народнохозяйственное значение. Дельта дает половину рыбной продукции Румынии.
Что касается камыша, заоосли которого в дельте занимают 250 тысяч гектаров, то в прошлом мало кто считал его сырьем, имеющим большую ценность. У местных дельцов до камыша руки не доходили, а иностранные предприниматели, которые хотели было заняться этим делом, так переругались, что о совместной работе не могло быть и речи.
По пути к портовому городу Браи-ле мы увидели дорожный указатель «Кишкань — 6 километров!» Дорога сворачивала влево... Кишкань — для румынской деревни название необычное. Происходит оно от русского слова «киска» — «кошка». Выходцев из России и Украины в этих местах живет много. Так что русскому слову удивляться не приходится. Но почему именно киска? Рассказывают, что в стародавние времена здесь было страшное нашествие крыс и мышей. Чтобы спастись от них. сюда привезли множество кошек. Поэтому, видно, и окрестили деревню Кискань или Кишкань.
Название этой деревушки в последнее время часто встречается на газетных и журнальных страницах. И не мудрено: в Кишкани началось сооружение большого целлюлозно-бумажного комбината. Сырьем для него будет дунайский тростник — материал не только дешевый, но и практически неиссякаемый, ведь камыш растет во много раз быстрее любого дерева. Камыш, собранный только с пятой части тероитории дельты, может заменить 700 тысяч тонн древесины или миллиард кирпичей.
Комбинат полностью построят к 1967 году, он будет выпускать одной лишь целлюлозы 200 тысяч тонн, а кроме того, бумагу, картон, хлор, каустическую соду... Уже работает картонная фабрика, начала давать продукцию фабрика химической целлюлозы. Затем вступят в строй и остальные объекты, в частности большой порт на Дунае.
— Но предприятие дорого нам не только как важный объект большой химии Румынии, — говорил нам Хория Негреску, главный инженер будущего комбината. — Это стройка Дружбы...
Начать ее решили в 1956 году четыре социалистических государства: Румыния, Польша, Чехословакия и ГДР. Было решено, что строительные работы осуществит Румыния, на территории которой расположен комбинат. Проекты целлюлозной фабрики и ряда других важных объектов подготовили специалисты ГДР. Электростанцию и всю энергетическую систему комбината спроектировали чехословацкие инженеры. А польские специалисты занялись портом, складами, всей транспортной системой. Оборудование для того или иного объекта поставляет страна, подготовившая его проект, она же руководит монтажом этого оборудования.
В небольшом двухэтажном доме, перед которым на флагштоках развеваются флаги четырех братских стран, находится управление по монтажу. Руководит им немецкий инженер Отто Бруггер.
— Если бы я сказал вам, что мы не сталкиваемся с трудностями, вы бы мне не поверили — и были бы правы. — Бруггер смотрит на своих коллег по управлению. — Мы строим очень большое предприятие, и, естественно, что перед нами возникают самые разные проблемы, но вместе, дружно мы с ними успешно справляемся. А вот недавно я встретился с одним западногерманским инженером; он рассказал мне о стройке в Южной Африке, которую ведут несколько частных компаний из разных капиталистических стран. У них нет никакого взаимного доверия, искреннего, не продиктованного собственными интересами, стремления помочь друг другу. И если уж там возникает сложность, то справиться с ней очень нелегко.
— Речь идет не только о том, что представители наших четырех стран работают дружно и слаженно, — поддерживает разговор Хория Негреску. — Важно и другое. Хотя построенный комбинат будет принадлежать Румынии, наши друзья тоже считают его «своим», и они стремятся сделать его первоклассным предприятием, вносят много технических новинок... Продукцию комбината мы, в свою очередь, будем поставлять странам — участницам строительства.
3. МИРСКИЙ

ФОТО. Катаракты! Здесь речникам нужно быть на-
ФОТО. В Будапеште. У голубого Дуная.
Фото А. ГОРЯЧЕВА
ФОТО. НОВЫЕ КРАСКИ КАСКЕЛЕНА
См. текст на стр. 21.
Фото Л. РАСКИНА

В КРАЮ ЭДЕЛЬВЕЙСОВ
А. РОГОВ Фото автора

Это путешествие началось от ворот Уралмаш-завода. Шестьдесят свердловчан на месяц оставили грохочущие молоты кузнечных цехов, жаркие блюминги, чертежные доски конструкторских бюро и отправились в поход по южному Казахстану и Киргизии. Наш путь пролегал по дорогам, где когда-то пылили орды Тамерлана и перекрещивались караванные дороги из Китая в Среднюю Азию. Об этом мы знали из путеводителей. А из окон поезда мы видели современные города и поселки, трубы заводов, белые, как облака, хлопковые поля, густые заросли садов. Лишь кое-где, как реликты, поднимались развалины сторожевых башен и минаретов...
Вот и столица Киргизии — Фрунзе. От Фрунзе мы решили пройти до Иссык-Куля — одного из красивейших озер Средней Азии. В домике, где провел детство прославленный советский полководец, мы увидели интересную карту. На ней были обозначены походы юного Фрунзе в горы Киргизии. Один из маршрутов привлек нас.
И вот Иссык-Куль. Все, что было прочитано об этом озере, поблекло перед картиной, которую увидели мы. За горизонт убегала ослепительно синяя водная гладь, серебряным полукольцом вечноснежных вершин обрамлен Иссык-Куль с севера.
На берегу озера установлен памятник Пржевальскому, путешественнику и ученому, посвятившему свою жизнь исследованиям Цент-
ральной Азии. На гранитной скале, над голубым простором расправил крылья бронзовый орел...
Хороша для купания вода Иссык-Куля! Но нас манили его глубины. Местные жители рассказали нам о неспокойном «характере» озера. За тысячелетия несколько раз понижался и повышался уровень — вода устремлялась в долины, разрушая города и селения.
Погружаясь с маской и ластами под воду, мы мечтали найти затонувшее жилище или дорогу, мощенную гранитными глыбами, или крепостные стены древних городов.
Художники из заводской студии не расставались с мольбертами. Они делали зарисовки величественных вершин Ала-Тау, которые искрились сказочными красками. Художники раскрывали мольберты и на берегу холодного озера Иссык, и на склонах гор в долине реки Чарын.
От Иссык-Куля мы пошли в одну из долин эдельвейсов. Так называют в горах Ала-Тау высокогорные альпийские луга, где на тоненьком стебле растут похожие на белую пушистую звездочку цветы эдельвейсы. Только счастливчики находят их. Об этих цветах ходит легенда: если эдельвейс подарить любимой, то любовь будет вечной. Кто знает, сколько сердец согрел этот цветок?
Но о том, что он крепко сдружил всех нас, шестьдесят человек, мы знали твердо. И даже немного переиначили легенду: эдельвейс — цветок дружбы...
Из долины эдельвейсов наш путь лежал в сердце гор, в царство ледников. На подступах к ледникам стояли заповедные тянь-шаньские ели — высокие, стройные, с голубоватой хвоей. Огромный ледяной язык, по которому мы прошли, спускался в ущелье Джеты-Огуз. Голубоватый, припорошенный снегом лед, черные бездонные трещины и ручейки, играющие с галькой. Так вот где рождаются горные реки...
Ледник был последним пунктом нашего маршрута. На берегу речки Чарын, взволновав фазанов в зарослях барбариса и шиповника, устроили мы прощальный вечер.
Прощайте, горы, прощайте, эдельвейсы и лесные тропы, открытые нами! Мы сидели у костра и думали о том, как несправедливы бывают некоторые люди, которые говорят, что путешествовать сейчас не так интересно, как раньше. Открыты будто бы все края, исхожены все дороги. Мы прошли по хоженым, казалось бы, тропам, а наши рюкзаки распухли от «добычи»: образцы камней, гербарии, фотографии, этюды. Мы убедились, что любое путешествие — будь то поход в Подмосковье или на Алтай, в саянскую тайгу или Среднюю Азию — это открытие. Открытие своей прекрасной страны.


РЕГИОН БРАТСТВА

Во время МГГ был образован Европейскс-Азиатский регион, в который вошли социалистические страны. Региональным секретарем является советский ученый, доктор физико-математических наук Ю. Д. Буланже.
На эмблеме Международного геофизического года — земном шаре, опоясанном орбитой спутника, Земля повернута к зрителю своим Южным полюсом. Это не случайно. Именно Антарктиде уделялось во время МГГ особенное внимание. Из социалистических стран экспедиции в Антарктику посылал только Советский Союз. Но ученые других стран региона имели возможность проводить там наблюдения. Советские научные станции были открыты для друзей. В III и IV советских антарктических экспедициях работал видный чехословацкий ученый доктор А. Мркос. В V экспедиции участвовали двое чехов — О. Коста и О. Праус, и трое ученых из ГДР — Г. Скайб, Ганс-Христиан Попп и П. Гольбиг.
В исследовании Антарктиды приняла участие и Польша. В конце 1958 года польские ученые получили от советских коллег s подарок одну из лучших станций — Оазис. Станции присвоили имя Добровольского — польского полярника, участвовавшего в антарктической экспедиции 1897—1399 годов.
Океанологи из ГДР изучали Атлантику вместе с советскими коллегами на борту советского океанографического судна «Михаил Ломоносов», построенного на верфях ГДР.
Советско-немецкая экспедиция вела наблюдения за режимом крупнейшего в Азии ледника Федченко.
Наши ученые помогали алокгольским и чешским специалистам создать сеть сейсмических станций. Когда в 1957 году в Монгольском Алтае произошло сильное землетрясение, первая в этой стране Улан-Баторская сейсмическая станция смогла дополнить общую картину строения земной коры ценными сведениями.
Польские специалисты оказали братскую помощь и молодой науке ДРВ. Институт геофизики Варшавского университета и Вьетнамская метеослужба совместно создали геомагнитную станцию в Ча-Па. Польское оборудование стоит на сейсмической и аэрологической станциях в этом районе. С помощью польских друзей вьетнамцы восстановили разрушенную в годы войны обсерваторию Фу-Льен. Сейчас она действует.
Космические лучи, вестники глубин вселенной, исследуются совместно польскими и чешскими физиками на чешской обсерватории в Ломнице.
На Шпицбергене польские специалисты изучали полярные сияния, применяя камеру советского ученого А. И. Лебединского и согласуя свои наблюдения с советской станцией в Баренцбурге. Там же работают ученые из ГДР.
В конце 1959 года было завершено строительство первой в Болгарии лаборатории космических лучей в горах Рила. Венгерские ученые помогли болгарам создать эту лабораторию, подготовив для нее первоклассное оборудование.
Сейчас страны Европейско-Азиатского региона готовятся к новым международным мероприятиям. С 1 января 1964 года начнется Международный год спокойного Солнца. Будут проведены также Всемирная магнитная съемка, Международная глациологическая программа, продолжатся антарктические исследования и исследования в космосе. Начаты уже Международная индоокеанская экспедиция и исследования по Проекту верхней мантии Земли, конечной целью которого является проникновение в глубокие слои земной коры и ниже — в таинственную мантию, влияние которой на земную кору, на образование полезных ископаемых еще совершенно не изучено.
А. ГАНГНУС, Е. МИЛЮТИНА


ЖЕРТВЫ ОСТРОВА СОКРОВИЩ
Трое на корточках возле россыпи вещей — кладоискатели, люди достаточно редкостной в нашем веке профессии. Правда, поиски сокровищ не основное их занятие. Жан Портелль — журналист и писатель, Клод Шальес — автор детективных романов, а Ро-бер Вернь — спелеолог. Без рации, с одной лопатой, с минимальным запасом еды — жить предполагалось охотой и рыбной ловлей — трое французских робинзонов пустились в погоню за жар-птицей, сказочным кладом острова Кокос.
«Остров сокровищ» — Кокос, крохотный клочок зыбкой земли невдалеке от Коста-Рики, — уже не одно столетие притягивает искателей легкой наживы. Здесь, «по доподлинным», как всегда в таких случаях, свидетельствам, хранили свои сокровища поколения пиратов, начиная с «железного» капитана Моргана и кончая англичанином Томсоном '.
1 См. «Вокруг света» № 1 за 1961 год, статью С. Варшавского «Заманчивые клады и разбитые иллюзии».
«Сейф» флибустьеров — восемь километров в длину и четыре в ширину ¦— до самой воды зарос лесом, берега изрезаны глубокими бухтами, где густо шныряют акулы. На фоне таких «декораций» искали и находили запрятанные пиратами сокровища герои Стивенсона и Эдгара По.
Итак, трое французов, широко разрекламировав свои планы, отправились на остров. А через три месяца коста-риканский сейнер, шедший на лов тунца, заметил над Кокосом столб дыма — сигнал. Капитан остановил судно. От острова отделилась лодочка, в ней греб обросший человек, который отчаянно взывал о помощи. Его подняли наверх, он зарыдал и потерял сознание.
Нашатырь, кофе. Человек открыл глаза и сказал: «Они погибли».
Это был Робер Вернь, единственный кладоискатель, оставшийся в живых.
Что же произошло на острове? Об этом рассказывают сбивчивые записи из дневника Верня.
«...Это случилось в прошлую пятницу, часов в одиннадцать утра. Теперь я один и пытаюсь вспомнить, как это произошло.
Передо мной океан, синий и спокойный. Я один. Шесть дней назад я потерял двух своих друзей и товарищей по экспедиции — они стали жертвой нашей неосторожности, в этом виноваты мы все в равной мере.
В ту пятницу мы плыли в бухту Надежды осмотреть выходящий в море грот. Море было серое и унылое, волны сильно бились о рифы. Клод сказал: «Может, лучше подождем, пока успокоится...»
Лодка была нагружена доверху. Все же мы благополучно вышли из бухты и стали огибать мыс, держась подальше от берега, чтобы нас не кинуло на рифы. Не знаю почему, но я посмотрел на мыс и сказал себе: «Если что-нибудь случится, надо плыть туда».
Нас здорово болтало. Вдруг мотор чихнул и заглох. Я закричал: «Быстрей за весла!» Весла оказались придавленными палаткой. Набежавшая сбоку волна опрокинула лодку. Я закричал, услышал чей-то крик. Следующая волна подхватила меня и с размаху шлепнула о риф. Я цепляюсь за скользкую поверхность и ползу, ползу... Вылезаю и оглядываюсь: «Жан! Клод!» Ничего не слышно, только грохот волн. Мне страшно. Особенно я беспокоюсь за Жана: он ведь едва-едва держится ча воде. Снова кричу им. Никакого ответа. Большая волна чуть не смывает меня обратно. Нашу лодочку выбросило чуть подальше, метрах в пятидесяти. Может, они вылезли с другой стороны мыса? Лезу наверх. Вот сейчас поднимусь и увижу их... Они там, мои товарищи. Ноги у меня избиты до крови, рубашки нет, утонули все вещи.
На берегу никого нет. Туча крылатых муравьев облепила меня со всех сторон. Помню, я долго кричал, плакал. Несколько раз срывался с камней. В лагерь добрался глубокой ночью. Лагерь пуст.
Я вытащил бутылку со спиртом, пил, потом лил на искусанное тело.
Все кончено. Оки погибли».
Вернь остался один на острове. Два месяца каждый день он до рези в глазах вглядывался в горизонт. Пусто. Самой страшной была мысль, что корабль пройдет, когда он будет спать, и Вернь ограничил сон.
Человек оказался один, с глазу на глаз с авантюрой. Фразы дневника становятся все бессвязней, он путает дни.
Раза два показывался корабль, но скрывался за горизонтом, прежде чем Робер успевал зажечь облитую бензином резиновую покрышку.
Начался сезон дождей; шалаш, заменивший затонувшую палатку, протекал как решето.
Так на грани безумия протянулись последние недели. А ведь Робер Вернь — опытный путешественник, спелеолог. Несколько раз ходил он в опасные экспедиции с группой знаменитого исследователя вулканов Гаруна Тазиева...
После возвращения Верня в Сан-Хосе началось расследование обстоятельств гибели двух кладоискателей. Подозрение пало на спелеолога. Оказалось, что незадолго до их отплытия на остров, уже в Сан-Хосе, группа раскололась: Вернь отказался ехать дальше. Как показал хозяин маленькой гостиницы, где они остановились, Вернь возмущался тем, что двое остальных не слушаются его советов и «бездарно, по-мальчишечьи» готовятся к серьезному делу. Вернь даже заявил французскому консулу, что с первым пароходом он возвращается во Францию. В тот же вечер Портелль и Шальес подошли к нему в баре.
— Робер, если ты не едешь, мы завтра же шлем телеграмму в Париж, что ты саботируешь экспедицию, и потребуем от адвоката начать против тебя дело о возмещении убытков.
Этот довод возымел свое действие.
Из дневника Верня выяснилось, что он не виновен в смерти товарищей. Выяснилась и истинная причина катастрофы.
Экспедиция была снаряжена из рук вон плохо. Путешественники взяли с собой дюжину детективных романов, пишущую машинку, магнитофон, ружья и револьверы, но они не захватили ни рации, ни баллона с кислородом для акваланга, ни спасательных кругов. Они забыли второпях сахар и сигареты. Зато Шальес запасся дрожжами, которых хватило бы на выпечку хлеба для всего Сан-Хосе.
Трое робинзонов объявили, что они отправляются за кладом. Действительно ли они верили, что найдут сокровища после трех столетий безуспешных поисков их предшественников? Сомнительно. Они надеялись на другое: вокруг поисков можно создать рекламу. А возвратившись, издать книжку или альбом с фотографиями о веселых кладоискателях, а также выступить с серией рассказов по радио и телевидению. Кроме того, Вернь, специалист по американской керамике доколумбового периода, надеялся отыскать на острове индейские захоронения. Все это обещало надежный бизнес. А средств между тем оставалось мало. Последние доллары путешественники отда\и капитану суденышка, выгрузившего их на остров. Провал экспедиции окончательно разорил бы их.
Сейчас западные газеты и журналы пишут о том, что «тень железного капитана стережет сокровища», что «нельзя шутить с Авантюрой» и т. д. И в этой шумихе, которой, собственно, и добивались отчаянные авантюристы, постепенно растворяется грустная истина: трагичен не только факт гибели молодых французов, вся эта экспедиция за призрачным счастьем была трагедией, отчаянной попыткой отделаться от страха перед разорением.
М. БЕЛЕНЬКИЙ

Дружба. Сотрудничество. Взаимопомощь
БУГД  НАЙРАМДАЛ
Ю. АРСЕНЬЕВ Фото автора
Перед входом в ослепительно белое трехэтажное здание скалят зубы свирепые синие и зеленые львы. Но их вид не пугает даже ребятишек, которые Храбро взбираются на спины сказочных чудовищ. Эти львы стерегут сокровища, размещенные в просторных прохладных залах музея. Громадные скелеты древних хищников, кольчуги, кривые сабли, колчаны с длинными стрелами и пестрые бунчуки — изделия народных мастеров — рассказывают посетителям о далеком и близком прошлом страны.
И тут же рядом будущее Монголии. Оно в дарах ее недр — в тусклом блеске золотых самородков, в мерцании кристаллов топаза и берилла, в невзрачных на вид обломках известняка, гранита и железняка. Едва ли не каждый образец вызывает у меня воспоминания: перед глазами снова встают степи и тайга, бурные реки и выжженные скалы; долгие-долгие километры маршрутов, вечера у костров рядом с монгольскими геологами и рабочими, с которыми связала нас настоящая, крепкая дружба — бугд найрамдал.

ИСТОРИЯ ОБЫЧНОЙ НАХОДКИ
Каш маленький караван — два всадника и вьючная лошадь — пробирался сквозь тайгу. Густая мешанина стволов, веток -и листвы то и дело скрывала и без того едва заметную звериную тропку. Словом, для «движения верхом и под вьюком», как пишут в справочниках, путь этот малопригоден. Колени то и дело больно стукаются о стволы молодых березок, тонкие хлесткие ветки стегают лицо, изломанные сучья норовят попасть в глаз или сорвать с головы шапку. На лицо липнет паутина, растянутая между ветвей; оставшиеся без своих «сетей» толстые пауки назойливо шмыгают по рукам.
Уже третий день мы с восемиадца-тилетним коллектором Бударахчой пробираемся геологическим маршрутом по этой чащобе.
Слева от нас, далеко внизу под крутым берегом изредка тусклой свинцовой синевой блеснет Селенга — самая крупная река Монголии. Мутная от непрекращающихся дождей, она стремительно мчится к далекому Байкалу. К ней тянутся бурные ручьи, несущиеся в узких каменистых руслах.
Мокрые скалы, обнажающиеся среди зарослей, отвесные стены — следы мощных разломов земной коры — нелегкое препятствие для лошадей. И нам они доставляют много хлопот: мокрые породы обретают непривычный для глаза цвет, то и дело приходится спешиваться, чтобы, расколотив молотком каменную глыбу, вглядеться в ее сухой излом. Пока на нашем пути — эффузивные породы, извергнутые древними вулканами в достаточно отдаленное даже с геологической точки зрения время — более 200 миллионов лет назад.
Лишь на следующий день после полудня мы добрались до цели этого маршрута: залесенные горы расступились и раскрыли перед нами совершенно плоскую, зеленую, как бильярдный стол, равнину. Она четко вырисовывается на топографических картах и своей необычностью в этом горном районе давно привлекала наше внимание.
Первые же образцы пород раскрывают загадку: это плато из базальтовых лав более молодого возраста, чем породы, слагающие горные хребты. У самого края плато виднеются конусы небольших вулканов.
Лошади осторожно лавируют между огромными черными глыбами и вдруг останавливаются на краю узкого извилистого ущелья. Его отвесные стены как будто сложены из тысяч огромных черных карандашей. Такие формы принимают базальты в результате выветривания.
По выступам спускаемся на дно ущелья и идем вверх по течению ручья. За крутым поворотом на высокой базальтовой стене четко выделялись три мощных лилово-черных пласта. Это пористые лавы или шлаки — «пена», образовавшаяся у поверхности лавового потока после извержения. Шлаки легки, прочны, просты в обработке, недаром их высоко ценят строители. 
— Если бы поблизости была железная дорога!.. — с сожалением говорит Бударахча.
Да, это далекий от промышленных и обжитых районов уголок. Но у геологов есть правило — не пренебрегать никакими находками. Стоит вспомнить хотя бы создание крупного промышленного района в горах Хэнтея, вблизи Дархана, где монгольские и советские геологи обнаружили и разведали крупные запасы железной руды и каменного угля. Чтобы освоить эти месторождения, нужна была вода и стройматериалы — тут-то и пригодились находки, сделанные раньше во время геологической съемки района. Может быть, скоро придет черед и этих шлаков — прекрасного строительного материала.
Отобрав образцы, мы собирались двинуться в путь, когда деревья, стеной обступившие плато, вздрогнули от резкого порыва ветра. Над потемневшей Селенгой загрохотал гром. Узкий пятнадцатикилометровый распадок Могойн-булак — Змеиный родник, который вел к перевалу, затерялся в длинных космах дождя.
Мы стали на ночевку. Когда чайник, наконец, закипел, Бударахча нырнул в палатку за кружками. Сидя у костра, я услыхал его тихий вскрик: «Могой!» Выхватив фонарик, я осветил палатку: на спальном мешке, свернувшись кольцом и подняв маленькую головку, лежала тонкая серая змейка. Угрожающе свистнув, она скользнула под полог и исчезла.
На руке Бударахчи темнели пятнышки укуса. В холодных брызгах дождя, пробивавшего тонкую ткань палатки, при тусклом свете «севшего» от сырости фонарика я лихорадочно готовил повязку и жгут. Рука Бударахчи синела, темнела и вспухала на глазах. А кругом шумела протяжным ливнем ночь, и до перевала было пятнадцать километров незнакомого пути без тропок и ориентиров.
Ночь мы просидели, не шевелясь и не говоря ни слова. Мокрые лошади жались к палатке.
Дождь кончился, но деревья еще долго роняли тяжелые капли. В сгустившейся предрассветной тьме где-то неподалеку завыл волк, Его поддержал нестройный хор стаи. Лошади захрапели, их копыта зачмокали у самой палатки.
Едва начало светать, когда мы тронулись к перевалу. Бударахчу знобило, укутанная рука висела на груди.
ФОТО. Под обрывами, поросшими густым березняком, тускло поблескивает отражением серого ненастного неба Селенга. 
ФОТО. Последний лагерь. 
ФОТО. Прямо у шурфа часто разгорались споры геологов.
Распадок был завален огромными гранитными валунами, сверху прикрытыми тонким слоем безмятежно-зеленого дерна. Копыта лошадей прорывали дерн, их ноги проваливались между валунами и застревали. Животные пытались высвободиться, но, выбившись из сил, валились набок и закрывали глаза. Приходилось разгружать вьюки, вытаскивать и снова навьючивать тяжелые сумы.
Садящееся солнце уже золотило верхушки деревьев, когда мы, наконец, начали подъем на перевал. Все препятствия пройденного распадка показались нам теперь детской забавой. Крутой склон был покрыт гнилыми стволами упавших елей, серо-сизые бороды мхов и лишайников облепляли лица, ноги скользили по глыбам камней, сырым от сочащейся влаги. От судорожных движений карабкающейся на крутой склон лошади вьюк съезжал назад; приходилось то и дело останавливаться и подтягивать его. Пот лил с нас градом. Ослабевший Бударахча взбирался на кручу, стиснув от боли зубы.
Но вот пройдены последние метры подъема; далеко под нами, за темнеющим на склонах лесом, синеет широкая долина реки Ибинг-гол. Там угадываются белые точки палаток нашего лагеря.
Наступила ночь, когда наша машина увезла Бударахчу в Улан-Батор. Вместе с ним отправили и образцы базальтов. Один из них чернеет сейчас среди пестрых экспонатов на витрине столичного музея.

ВСТРЕЧА НА ПРАЗДНИКЕ
На яркой зелени пойменного луга за ночь вырос белый палаточный городок, плещутся на ветру красно-синие флаги.
Сегодня в долине реки Тэгийн-гол надом: госхоз «Ленинийн зам» — «Ленинский путь» — справляет свое двадцатилетие.
С утра по дорогам и горным тропам потянулись вереницы всадников. Из соседних сомонов прибывали гости на разукрашенных автомашинах.
В больших белых палатках «май-ханах», украшенных синим орнаментом, гостей ждут традиционные угощения: хмельной, прохладный «айрак» — кумыс, творожный сыр, дымящаяся, только что из котла, душистая баранина, сладости и, конечно, чай, без которого не обходится ни одно монгольское застолье.
На площадку, плавно взмахивая руками, подпрыгивая, выбегают борцы.
Схватка окончена. Глава праздника преподносит победителю чашу с кумысом и сладости.
Выходят в круг и ребята монголы из нашей геологической партии, успевшие переодеться в борцовские костюмы — курточку и плавки. Подзадоривают и нас, но мы предпочитаем оставаться зрителями.
Между тем у остроконечной горки, одиноко торчащей среди долины, дан старт скачкам. Всадники — девочки и мальчики 7—12 лет, привстав на стременах, пронзительно кричат, подбадривают коней плетками. Лошади лоснятся от пота, пена, как куски белоснежного поролона, падает в траву.
В стороне толпа окружила старика в выгоревшей фетровой шляпе. Он плавно и сильно натягивает высокий тугой лук. Зорко прищурены его глаза — глаза старого охотника. Короткий свист спущенной тетивы, вздох зрителей и деревянный стук стрелы о мишень сливаются в один звук. Старик, смущенно улыбаясь, принимает почетный приз, а лук уже переходит в руки начальника нашей партии Чултэмсурена...
Вечером, после надома, мы сидели в большой юрте арата госхоза Сур-мажава. Хозяин, добродушный старик с темно-коричневым морщинистым лицом, на котором ослепительно белеют пушистые усы, рассадил нас по старшинству. Пока его миловидная дочь обносила нас чаем, Сурма-жав достал из расписного сундука мешочки и свертки. Он развернул их — и мы ахнули: это была настоящая геологическая коллекция! Лиловые порфириты, черные базальты, розовые и красные граниты, серые диориты. Хозяин, польщенный нашим вниманием, доставал все новые и новые образцы, собранные во время кочевок в горах с отарами. Сур-мажава интересовали названия пород, их ценность для хозяйства и науки.
Не обошлось и без курьеза. «Нурс!» — гордо сказал он, высыпав из мешочка на ладонь щепотку чешуек. Нурс, уголь, — мечта каждого монгола, кочующего со стадами. Ведь столько труда тратится, чтобы собрать сухой навоз — эти «степные дрова» для очага...
Как ни жаль было огорчать Сур-мажава, пришлось объяснить, что чешуйки — не желанный уголь, а слюда-биотит, часто встречающаяся в гранитах. Впрочем, крупные листочки слюды — ценный изоляционный материал, в нем нуждается электротехническая промышленность.
ФОТО. К перевалу пробирались по едва заметной звериной тропе. 
ФОТО. Почетных гостей надома принимали в красивом «майхане», подаренном госхозу в честь его 20-летия.
Наше внимание привлек обломок пористого кварца. В этой белой жильной породе могут находиться самые разнообразные минералы. И действительно, на одном из сколов под лупой блеснула маленькая желтая крупинка — халькопирит, медная руда!
На следующее же утро мы стояли в широком логе, изъязвленном, как оспинами, ямами — следами древних выработок. В небольших отвалах вокруг ям еще сохранились обломки породы с примазками азурита и малахита — окисленной медной руды.
Наши рабочие глубокими шурфами вскрывают старые выработки. Чем глубже шурф, тем больше становилось обломков руды; но слишком далеко проникли древние рудознатцы: рыхлая порода осыпалась, грозила обрушиться. Пришлось отложить работы до следующего сезона.
Окрыленный Сурмажав обещал поднять аратов на поиски руд. Мы с радостью согласились помочь им в поисках, обучить их сбору и простейшему определению минералов.
Чултэмсурен вспомнил старую монгольскую поговорку:
— В горах ветер порывист, да есть где укрыться!
Длинна речь старика, да есть чему поучиться!..

КОМАНДИР КЛАДОИСКАТЕЛЕЙ
На многие сотни километров протянулась безбрежная каменистая равнина Гоби — великая пустыня Центральной Азии.
Просторы ее оживают только весной. На северных склонах пологих холмов появляется редкая жесткая трава, пучки чия выкидывают вверх прямые зеленые стебли-тростинки, низенькие кустарники робко разворачивают крохотные листочки.
Небольшие плоские углубления-блюдца заполняются вешней водой, превращаясь в ослепительно синеющие под безоблачным небом озерца. Когда смотришь на них с холма, кажется, что кто-то обвел эти синие пятнышки широкой полосой белой краски. Берега озер — огромные птичьи базары, где главенствуют гуси и лебеди. Сотни тысяч птиц останавливаются здесь на привал по пути к- северу.
Проходит короткая весенняя пора — и пустыня снова безжизненна. Редко-редко точками мелькнут на горизонте изящные антилопы-дзерешл, пронесутся стремительные сайгаки или пройдет древним путем — глубоко втоптанной тропой — караван верблюдов. Мерно покачиваются вьюки, ползут рядом с караваном раскаленные тени, глухо и надрывно ревут верблюды, словно жалуясь на свою горькую судьбу. Утомленные трудной дорогой погонщики поглядывают на виднеющуюся в мареве цепочку телеграфных столбов; оттуда ветер приносит басовитые гудки тепловозов. По железной дороге, пересекшей Гоби с севера на юг, Дороге Дружбы, как ее называют в Монголии, идут составы с рудой, машинами, станками; мелькают вагоны с разноязыкими надписями; идут длинные вереницы цистерн с бензином из нефтяного города Цзунбаи-на — первого промышленного центра в Гоби.
Наша группа разведывала в Гоби флюоритовое месторождение в самое неприятное для этих мест время года: зимой и ранней весной. Ветер в мороз всегда неприятен, но не легче переносить и песчаные бури холодной весны. Ветер сотрясает стены жилищ, ноет в трубах и щелях, моментально выдувает тепло; тонкая пыль проникает всюду, как бы плотно ни закрывались рамы и двери; песок и камни настойчиво барабанят в стекла. На третий день такого разгула стихии нервы у людей взвинчены до предела.
Но отсиживаться дома некогда: ждет работа. И вот из маленьких домиков, кинутых в безбрежье пустыни, придерживая рвущиеся из рук двери, выбираются люди: геологи, дизелисты, шоферы, буровики, рабочие. Натянув капюшоны брезентовых плащей, грудью ложась на пыльный вихрь, они с трудом двигаются против ветра.
Гудят паяльные лампы, разогревая застывшие моторы машин. Водовозка, несмотря на предохранительные устройства, быстро обрастает толстыми, свисающими до земли сосульками: ветер щедро разбрызгивает драгоценную влагу.
На участке месторождения ветер разгулялся вовсю. Делать зарисовки рядом с шурфом или канавой нельзя — ветер раздирает страницы журнала на тонкие полоски. Залезешь в выработку, но там воздушный поток подымает со дна канавы песок и мелкие камни, швыряет их в лицо, засыпает бумагу снегом, смешавшимся с пылью. Журнал покрывается слоем грязи... Под стать ветру «ведут себя» и жилы с флюоритом, которые необходимо проследить и нанести на планшет. Они прихотливо ветвятся, сливаются и вдруг пропадают: в этой канаве жила есть, да еще большой мощности, а рядом, через десять метров, флюорита нет и в помине!
На участке гудят моторы буровых установок, ритмично постукивают и с шипением выпускают сжатый воздух компрессоры, буровые молотки вгрызаются в твердую породу, подготавливая отверстия-шпуры для узких пакетов с аммонитом.
На минутку останавливаюсь рядом с пожилым рабочим Доржем, укрывшимся за компрессором. Перекур.
— Слушай, Дорж, отчего это у монгольских сапог носки загнуты кверху?
Дорж, наконец раскурив папиросу, хитро прищуривается.
— Это все ламы придумали: монгол не должен прикасаться к земле, тревожить ее. Поэтому раньше мы боялись разводить сады, огороды, потому и носки у сапог загибали, чтобы не взрыть ими случайно землю. Даже руду из земли добывали пришлые старатели.
На соседней сопке показался взрывник с красным флажком и пронзительно засвистел. Мы бросились в укрытие. Когда отгремел последний взрыв, Дорж, отряхивая с ватника землю, кивнул головой в сторону огромных отвалов свеже-взрыхленной земли:
— А теперь от поучений лам остались только загнутые носки «гуту-лов».
Издали к участку быстро приближался «газик», ветер относил далеко в сторону шлейф пыли. Из машины вышел невысокий плотный человек.
— Сайн байна уу! — радостно приветствовали его собравшиеся рабочие.
Товарищ Дугэрсурен не просто геолог: он первый геолог страны.
...В неграмотной, отсталой дореволюционной Монголии некому было искать несметные сокровища, укрытые в ее недрах.
Уже через год после революции, в 1922 году в Улан-Баторе была открыта первая в стране школа, в которой вместо буддийских канонов детей учили родному языку и арифметике. В числе первых сорока учеников, робко вошедших в белый домик школы, был и Дугэрсурен.
Для мальчика началась новая, яркая, не похожая на прежнюю жизнь.
Три класса начальной школы он окончил за год. Следующий этап — семилетка. Дугэрсурен прошел ее программу за три года. Я спрашиваю:
— Что больше всего вам нравилось из школьных предметов?
Дугэрсурен улыбается.
— Конечно, все, что было связано с природой! Мы ходили с преподавателями на экскурсии в горы, степь, собирали коллекции. У нас были очень хорошие учителя!
Даже по скупым, почти анкетным фразам Дугэрсурена можно представить его путь в науку.
Учеба: зимой — за книгами, летом — в экспедициях, направляемых Советским Союзом по просьбе монгольского правительства для изучения сырьевой базы страны. После окончания Московского геологоразведочного института он был назначен главой Геологического кабинета Комитета наук — первого учреждения геологической службы МНР.
«Перспективы Налайхинского
угольного месторождения как основной сырьевой базы столицы Монгольской Народной Республики Улан-Батора» — в этом определении темы кандидатской диссертации Дугэрсурена облик новой, промышленной столицы. Все больше топлива требуют промкомбинат, мясокомбинат, электростанция, железная дорога и десятки других предприятий, выросших в городе за последнее время.
Геологоразведочное управление при Совете Министров МНР решает сейчас очень трудную задачу: осуществляет геологическую съемку всей территории страны, ведя при этом поиски новых, детально разведывая старые месторождения полезных ископаемых. В первую очередь это месторождения угля, нефти и цветных металлов. Многие геологические работы в стране ведутся с помощью советских специалистов. Дугэрсурен, первый геолог страны, идет в первых рядах отряда монгольских геологов. С каждым годом эти ряды растут, в них вливаются все новые и новые молодые силы.


ЗАБЫТЫЕ ОСТРОВА
БЕНГТ ДАНИЕЛЬССОН
Рисунки Г. ФИЛИППОВСКОГО


И самое имя автора и одно название посещенных и описанных им островов должно привлечь внимание читателя. Бенгт Даниельссон — участник  знаменитого плавания на плоту «Кон-Тики», автор увлекательной книги «Счастливый остров», автор другой, недавно изданной книги — «Большой риск», где описываются драматические плавания на плотах по океану, — хорошо известен у нас и как смелый путешественник, и как исследователь, и как искренний друг угнетенных островитян Океании, и как прекрасный писатель-популяризатор. И вот теперь он рассказывает нам о своем последнем путешествии и о жизни на Маркизских островах Полинезии.
Эти «забытые острова» не всегда были такими. Их посещали мореплаватели, в том числе русские. В нашей отечественной литературе можно прочесть немало интересного о Маркизских островах и жизни их обитателей в прошлом. Там побывали в 1804 году русские моряки Крузенштерн и Лисянский. Посетили они и остров Нукухиву (из так называемых Вашингтонских островов, западной группы Маркизского архипелага). В их описаниях очень хорошо видны черты того быта, который когда-то называли «естественным состоянием человечества», не испорченным буржуазной «цивилизацией». Но они не идеализировали его. Так, Ю. Ф. Лисянский в своем рассказе с симпатией отмечает привлекательные стороны нукухивцев: честность, простоту нравов, приветливость и вежливость; но ол говорит и о частых межплеменных войнах, об обычае человеческих жертвоприношений.
Сравнительное изучение разных частей Океании показывает, что жители Маркизских островов к моменту начала европейской колонизации достигли менее высокого уровня общественного развития, чем островитяне других архипелагов Полинезии. Пожалуй, только у маори Новой Зеландии сохранилось столько же архаических черт в общественном быту: племенной строй с его частой межплеменной враждой, слабая внутренняя дифференциация, слабое развитие власти вождей и пр. В других частях Полинезии — на островах Тонга, Таити, Гавайских — разложение общинно-родовых отношений зашло гораздо дальше: от племенного строя почти не осталось следа, классовое расслоение было уже достаточно глубоким, местная аристократия крепко держала в руках народные массы, владела землей, власть вождей была почти абсолютной, ока подкреплялась ореолом религии, жречество пользовалось огромным влиянием среди населения.
Отбросив всякую идеализацию старого быта маркиз-цев и других обитателей Полинезии, на какую не скупились некоторые прежние авторы, надо признать все же, что жизнь их протекала до прихода европейских колонизаторов в благоприятных условиях. Богатая природа, прекрасный климат, отсутствие эндемических болезней, а отсюда и здоровье и поразительное долголетие жителей (по сообщению Лисянского, маркизцы нередко доживали до 100 лет). Поэтому и численность населения на архипелаге была сравнительно велика: во времена Крузенштерна и Лисянского на одном только южном побережье Нукухивы жило до 4 тысяч человек, а на всем архипелаге — несколько десятков тысяч.
Сведения об общественном укладе и самобытной культуре жителей Маркизских островов, об истории открытия этого архипелага читатель может почерпнуть из книг: «Народы Австралии и Океании», под редакцией Токарева и Толстова (Москва, 1956); Ю. Ф. Лисянский «Путешествие вокруг света на корабле «Нева» в 1803—06 гг.» (Москва, 1947). Много интересного этнографического материала содержится в книге Г. Мел-вилла «Тайпи» (Москва, 1958).
Европейская колонизация губительно подействовала на условия жизни островитян. Пожалуй, именно на Маркизских островах наиболее ярким образом сказалась разрушительная сила колониализма как системы. Даниедьссон в ярких красках рассказывает о том, как обездоленных маркизцев «зацивилизовали до смерти». Численность островитян в итоге всех полученных ими от французских колонизаторов «благодеяний» сократилась по меньшей мере в десять раз. Упадок старой самобытной культуры — какова бы она ни была — ничем не компенсирован. «Скука, смертельная скука царит в этих хижинах среди населения, некогда столь веселого и жизнерадостного», — так пишет Луи
Роллэн, французский врач, проживший пять лет на архипелаге.
На Маркизских островах не было ни массового истребления туземцев (как в прошлом в Центральной Америке), ни работорговли, ни принудительной вербовки рабочих (как в Африке или в Меланезии), ни расовой дискриминации и сегрегации (как до сих пор в Южной Африке и США). Нет, внешне тут как будто бы все вполне благопристойно: мирная проповедь миссионеров, попечительные распоряжения властей (запретивших все «языческие» обычаи и традиции), культуртрегерские начинания, торговля... И итог?
На Маркизских островах появление французских колонизаторов, их почти полуторавековое владычество привело к катастрофическим, губительным для коренного населения результатам.
Книга Б. Даниельссона — новое обвинение против колониализма. Рассказывая о трагической судьбе маркизцев, автор разоблачает буржуазный миф о «цивилизаторской» миссии завоевателей.
С. ТОКАРЕВ, доктор исторических наук


НА ПУТИ В РАЙ
— Оля-ля! — удивленно воскликнул художник. — Глядите!
Мы посмотрели туда, куда был направлен его указательный палец, и в нескольких сотнях метров от шхуны высоко-высоко увидели горную гряду. Она четко выделялась на фоне быстро светлеющего летнего неба.
— Да-да, — сказал каггитан, подойдя к нам, — мы у западного берега Тахуаты. Как только солнце поднимется выше, увидите все подробности.
Я скользнул взглядом вдоль гребня в одну, в другую сторону. Неприступная каменная громада... Конечно, я читал про крутые скалистые берега Маркизских островов, но не представлял себе такие крепостные стены!
Рассвело, и нашему взору предстали круто обрывающиеся в море голые утесы. Никакого кораллового рифа (в отличие от Таити, где за коралловым барьером простирается полоска спокойной воды), волны с гулом разбивались о береговые скалы. А ведь мы с подветренной стороны! Что же делается на восточной, наветренной стороне, где без устали дует пассат и со стороны Южной Америки непрерывно катят могучие валы?!
— С наветренной стороны к островам не подойти, — продолжал капитан, — если не считать нескольких глубоких заливов. А жаль — восточные берега зеленее, приветливее. Там выпадает большая часть осадков. Пока тучи перевалят на западную половину, они успевают отдать почти всю влагу. Потому-то горы здесь кажутся такими серыми, сухими.
— А мы зачем сюда пришли, в такое безлюдье?
— Погодите, — ответил капитан, — скоро будет долина Ваитаху.
Шхуна медленно шла вдоль берега на север.
— Эгей, клянусь прахом царя Соломона, да мы в Скалистые горы забрались! — послышался вдруг хриплый голос. — Так и знал, что капитан не в ладах с компасом Стоило ехать в такую даль: горы я могу фотографировать сколько угодно дома, в Айдахо!
Говорил четвертый белый пассажир, американский фоторепортер Ларри, обвешанный снаряжением, — камеры, экспонометры, ш гатив, всевозможные сумки.
— Ну, — обратился он к художнику, отрывая взгляд от каменной стены, — где же твои девушки-плясуньи, где твой райский сад, где плоды, которые сами падают в рот?
— Спокойствие, дорогой, — ответил художник, — ты чересчур нетерпелив. Скоро будем в Ваитаху, сам убедишься...
Нам всем не терпелось скорее добраться до цели. Правда, цель у каждого была своя. Ларри самолетом покрыл огромное расстояние по маршруту Сан-Франциско — Гавайские острова — Фиджи — Папеэте, чтобы по поручению американского журнала сделать несколько репортажей о счастливой жизни островитян на лоне чудной природы Южных морей. В Папеэте он испытал первое потрясение: вместо примитивных дикарей в лубяных юбочках нашел элегантно одетых мужчин. Женщины и впрямь оказались красивыми и пылкими, но их платья были сшиты в соответствии с парижскими модами, и многие носили туфли на высоких каблуках. Он-то думал, что Папеэте — идиллическая деревушка, а увидел город: домишки, лавки и бары. По улицам мчались роскошные легковые машины и шумные грузовики, на каждом углу продавали мороженое. Тогда он бежал в южную часть Таити, подальше от столицы. Но и здесь го опередила так называемая цивилизация: дома из жести, велосипеды, консервы, спиртные напитки, венерические болезни.
Ларри попытался «сделать» несколько кадров, которые устроили бы его журнал. Он даже взял на время в музее Папеэте несколько каменных топоров. Но снимки получились неживые, нарочитые, и репортер стал в барах заливать свое горе.
Думать он был не силен и, наверное, так бы и не нашел выхода из своего затруднительного положения, не помоги один из его новых друзей, который заверил американца, что тот найдет все желаемое на Маркизских островах. Правда, этот друг сам там не был, но зато прочитал множество книг и слышал бесчисленные рассказы об этом крае. Он уверял Ларри, что там есть и настоящие туземные хижины, и лубяные юбочки, и, больше того, сохранились ужасные, варварские обычаи!.. И Ларри клюнул на удочку. Он заранее представлял себе, как привезет оттуда не только отменные идиллические снимки, но и сенсационные сведения.
Уговорил его не кто иной, как художник француз, член нашей компании, который долго трудился, недоедал, копил деньги, чтобы совершить поездку в Полинезию. С детства он залпом читал все книги о Южных морях, мечтал навсегда поселиться на теплом, солнечном островке. Жениться на дочери вождя, по примеру островитян питаться плодами и овощами, ходить на охоту и рыбную ловлю. Но безделье его не прельщало — он будет писать. Подружится с добрыми, веселыми, свободными островитянами, познакомится с их своеобразной культурой, изучит их психологию, и когда созреет наконец, то создаст бессмертные произведения. Почему он выбрал Маркизские острова?.. Но ведь здесь жил Поль Гоген!
Ну, а Мария-Тереза и я? Что занесло нас в эти края? Погрузиться на борт «Теретаи» с нашим багажом и двумя кошками — Белоснежкой и Нефелик-сом — нас побудили чисто практические и экономические соображения 1. Мы уже прожили два года в Полинезии и отлично знали, что не увидим ничего похожего на райские идиллии. Полгода провели на Таити, затем восемнадцать месяцев на Рароиа в архипелаге Туамоту2, где очень хорошо освоились и приобрели много друзей.
Обстоятельства заставили нас покинуть Рароиа. Не потому, чтобы мы вдруг стали несчастливы на нашем счастливом острове, а потому что заболели. Видимо, нас доконала однообразная пища. Коралловый остров беден растительностью. День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем мы ели рыбу, кокосовые орехи и консервы. Ни фруктов, ни овощей, ни яиц, ни свежего мяса на острове не было. Силы истощились. И мы с грустью расстались с островом, с нашими приемными родителями и веселой жизнью.
Вернулись на Таити. Здесь можно было жить со всеми удобствами, потребляя сытную разнообразную пищу. Здесь можно было работать в мире и покое. На отвратительную полуцивилизацию Таити, на уродливый вид Папеэте мы решили не обращать внимания. Но... Было, увы, обстоятельство, которое помешало нам осуществить свои намерения. Дороговизна. На Таити, как и в других уголках земного шара (сколь ни неожиданно это может прозвучать для любителей полинезийской романтики), не хватает жилья, и дома сдают по очень высокой цене. И с питанием нелегко. Фрукты и овощи в диком виде растут не везде. И вся земля на Таити поделена между владельцами. Нельзя просто пойти и собрать, что тебе нужно. Будь любезен, ступай на рынок в Папеэте.
Разумеется, вы не прочтете об этом в путеводителях и не догадаетесь по фильмам, которые столь прилежно стряпает Голливуд. В этих фильмах проблема одна: кому достанется прелестная героиня (побеждает всегда красавец герой). И многие, увы, попадаются на удочку. Каждый год на Таити прибывают сотни искателей земного рая, подобно нашим друзьям Ларри и художнику.
1 Шведский этнограф Бенгт Даниельссон уже много лет изучает быт и культуру народов Южной Америки и Полинезии. Научные исследования и путешествия ученый вынужден предпринимать на собственные средства. (Прим. ред.)
2 Высадкой на этом островке закончился рейс «Кон-Тики». На Рароиа Даниельссон побывал потом еще дважды: с ноября 1949 по апрель 1951 года и с июня по сентябрь 1952 года. Результатом изучения быта островитян явилась этнографическая монография и книга «Счастливый остров». В 1962 году книга вышла в Издательстве иностранной литературы на русском языке. (Прим. ред.)
Но мы уже жили на Таити и знали, на что можно надеяться. Знали также, что наших денег не хватит, как бы нам ни хотелось наслаждаться чудным климатом, великолепной природой и великим покоем. На Рароиа мы не решались возвращаться, боясь, что опять начнем хворать И как только были восстановлены силы и здоровье — для этого оказалось достаточно месячной овощной диеты, — мы стали подыскивать другой остров, где можно было рассчитывать на такую же дружбу и взаимопомощь, как на Рароиа, и вместе с тем питаться более разнообразно. Коралловые островки отпадали. Только гористый островок с плодородной почвой — любой, кроме Таити. Моореа и так называемые Подветренные острова архипелага Общества тоже не годились. Слишком близко от Таити, слишком цивилизованны. Жизнь там была бы нам не по карману. На Австральных островах холодно, и они перенаселены. Мангарева — чересчур далеко. Оставались Маркизские острова. Все говорило за них.
Больше тысячи километров отделяют этот архипелаг от Таити, но на шхуне туда можно было добраться дней за пять-шесть. Только одна шхуна регулярно посещала Маркизский архипелаг, делая один рейс в месяц. Туристы туда не наведывались, белых чиновников и поселенцев было совсем мало, зато фруктов и овощей вдоволь. Обладая необходимым снаряжением, некоторыми средствами и опытом двухлетней жизни в Океании, мы не сомневались, что сумеем хорошо освоиться.
У нас был еще один повод выбрать именно Маркизские острова. Древние предания раройцев говорят, что некогда остров Рароиа был заселен выходцами с Хивануи в Маркизском архипелаге. Потерпев поражение в войне, вождь Тане Арики был изгнан из своей долины. На трех ладьях он и его род вышли в плавание. Две ладьи пропали во время шторма, третья, на которой плыл сам Тане Арики, спаслась и после долгого, полного лишений путешествия вождь открыл два острова. Островки были низкие, лишенные растительности, но он все-таки решил обосноваться на них. Речь шла о Такуме и Рароиа, и потомки Тане Арики живут там до сих пор.
Событие это произошло в начале XV века. Но полинезийцы, которые особенно чтят подвиги предков, все сохранили в памяти, и старик Те Ихо, последний ученый на Рароиа, рассказал мне множество подробностей, перечислил даже названия многих мест на родине Тане Арики — острове Хивануи. Я решил, что будет очень интересно проверить достоверность предания. Ведь названия обычно живучи.
Вот как вышло, что мы очутились в океане на борту шхуны «Теретаи», владелец которой скупал на островах копру.
* * *
— Долина Ваитаху! — вдруг воскликнула Мария-Тереза.
Но она ошиблась. Это была всего-навсего расщелина в скале.
Еще несколько раз мы видели, как скалы расступаются, однако всякий раз показывались только маленькие каменистые бухты — узкая береговая полоска, десяток-другой жалких деревьев. Лишь около полудня капитан, подойдя к нам, указал на приметный мысок: за ним Ваитаху!
Шхуна замедлила ход и поползла (так казалось нам), словно улитка, огибая мыс. И вот долина! Я обвел ее взглядом, прищурился, ослепленный солнцем, снова посмотрел. За всю свою жизнь я еще не видел столь прекрасного зрелища!
На километр протянулся берег с черной галькой, о которую, играя солнечными блестками, разбивались вихрастые волны. Тотчас за галькой была узкая полоска изумрудной травы, а дальше — стройные гибкие пальмы, с пышными кронами всех оттенков: от светло-зеленого до темно-коричневого. Между стволами проглядывали красные крыши и широкая дорога, окаймленная цветущими тиаре и пурау. Дорога терялась в густой, пышной растительности, которая зеленой рекой захлестнула всю долину, упираясь краями в крутой горный склон, образующий почти безупречный полукруг, словно театральная декорация с нарисованным горизонтом, — так гармонична была эта долина. Но больше всего меня поразила атмосфера райской первозданности и покоя. Возможно, тут повинна тишина, которую мы услышали, едва выключили мотор, а может быть, белые птицы, которые, точно голуби мира, парили над пальмами. Не знаю. Так или иначе, долина Ваитаху произвела на нас столь сильное впечатление, что мы смотрели на нее, не в силах вымолвить ни слова, словно боялись: сейчас растает и исчезнет, подобно миражу.
Вдруг тишину нарушил какой-то стрекот. Мы вздрогнули и присмотрелись. По волнам плоской жабой прыгала, идя к шхуне, моторная лодка. В ней было шесть человек — вдвое больше положенного; она то и дело зачерпывала воду бортом. Мы различили впереди троих могучего сложения мужчин в неопрятной одежде, сзади — двух молодых женщин и мальчика. Вид у них был такой унылый, точно они возвращались с похорон.
— Иа ора на!
Это художник, наконец, очнулся от чар и восторженно приветствовал на таитянский лад встречающих.
— Иа ора на! Здравствуйте! Иа ора на! — вопил он, вкладывая всю душу в немногие известные ему полинезийские слова.
Но люди в лодке не отвечали, даже не глядели на него.
— Вы лучше по-маркизски, — иронически заметил суперкарг. — Здесь приветствуют: «Каоха куй!»
Увы, художник не заметил иронии и тотчас стал во всю глотку орать «Каоха нуи!»... Но островитяне продолжали сохранять мрачный вид. Впрочем, это не смутило художника.
— Ну вот, Ларри! — воскликнул он. — Мы нашли то, что искали! Здесь ты сделаешь снимок, который обессмертит тебя.
— Спасибо на добром слове, но учти: ^бессмертием сыт не будешь. Наплевать мне на него, главное — был бы доволен редактор. Если я не сдам хороших кадров с полуобнаженными девушками, мне конец.
И Ларри тяжело вздохнул.
— Каоха нуи! Каоха нуи! — вдруг снова завопил художник.
На этот раз ему неожиданно отозвался чей-то веселый, дружелюбный голос.
Я увидел великолепно сложенного, мускулистого мужчину в набедренной повязке красного цвета. Он медленно огибал шхуну на лодке с аутригером, который во многом отличался от применяемых в архипелаге Туамоту, зато был очень похож на древние маркизские лодки, выставленные в музеях.
Человек в лодке приветливо помахал нам рукой. Мы жестом пригласили его подойти поближе, хотели попросить, чтобы он свез нас на берег. Он мигом смекнул, в чем дело, и закричал по-английски:
— Такси, такси! Давай!
И я понял, откуда такое радушие, почему на нем набедренная повязка, как здесь очутился аутригер... Все специально для туристов. И так как он запросил с нас немалую мзду за доставку, а лодка его выглядела не особенно надежной, мы предпочли судовую шлюпку.
Здесь не было ни пристани, ни защищенной стоянки, матросам оставалось лишь отдаться на волю волн и молиться о том, чтобы нас не слишком грубо вышвырнуло на берег. Если не считать того, что мы промокли насквозь, а Ларри потерял один объектив, то все обошлось хорошо.
И вот мы в раю.
Мы внимательно рассматривали окружающее. Странно: теперь все выглядело иначе. Подобно тому как картина под увеличительным стеклом превращается во множество грязных пятен, Ваитаху вблизи производила удручающее впечатление. Какие-то запущенные кустарники, пальмы старые, невзрачные, обитые кольцами ржавой жести, которые некогда преграждали путь крысам, любительницам кокосовых орехов.
Но еще более жалкой была так называемая деревня. Вдоль заросшей дороги, которая шла от берега под прямым углом, с каждой стороны выстроилось по десятку домов — дощатые лачуги с ржавой железной крышей, старые, грязные развалюхи. Это они казались нам с палубы шхуны веселыми красочными пятнами. Некоторые держались только на подпорках. Повсюду валялись пустые консервные банки, бумага, тряпки.
Мы сели на каменную ограду передохнуть, точно это могло помочь нам одолеть разочарование. За оградой двое голых малышей играли вместе с черными поросятами. Чуть поодаль группа мужчин и женщин завтракала, окружив большое деревянное блюдо. Наши попытки заговорить с ними ни к чему не привели... Мы быстро пресытились этой долиной и решили поскорее убираться прочь. Шлюпка уже ждала, приминая днищем рокочущую гальку. Вот она, борясь с волнами, медленно двинулась от берега. Местный лавочник вошел в воду, подталкивая нас.
— До свидания, — сказал он на ломаном английском языке. — Вы скоро еще приедете?
— Думаю, что мы сюда больше вообще не приедем, — решительно ответил я.
Лавочник кивнул.
— Ну и правильно: здешние островитяне не любят белых...

ЗАЦИВИЛИЗОВАННЫЕ ДО СМЕРТИ
В том, что маркизцы не любят белых, нет ничего удивительного. Для этого есть очень веские основания. Первое же знакомство островитян с представителями нашей «западной» цивилизации положило начало сплошной цепи бедствий. Кстати, произошло это знакомство как раз в бухте Ваитаху, где в конце июля 1595 года бросил якорь первооткрыватель Маркизских островов испанец Менданья.
Несметные сокровища, золото и серебро, огромные земельные участки с тысячами рабов индейцев, которые испанцы присвоили, покорив в 1530-х годах Перу, не удовлетворили завоевателей, они стали искать новых колоний. Особенно их влекли к себе обширные просторы Тихого океана. Молодой офицер Сармиенто де Гамбоа не сомневался, что инки знают много важных секретов. Он стал расспрашивать наиболее сведущих, и ему рассказали удивительную историю об инке Тупаке Юпанки.
Этот могучий владыка жил во второй половине XV века. Во время одного из своих походов он попал в Тумбес (на севере Перу), как раз в то время, когда с запада поишли на больших бальсовых плотах купцы. Они рассказали вождю, что посетили богатые золотом острова Авачумби и Ниньячумби, лежащие далеко в океане. Тупак Юпанки тотчас решил снарядить флот из бальсовых плотов. Предание сообщает, что он вышел в океан с армией в количестве 20 тысяч человек, нашел острова и спустя год вернулся на материк. Его плоты были точным подобием тех, которые местные жители применяли для плавания в прибрежных водах. (Много сотен лет спустя такой же плот был сооружен для экспедиции «Кон-Тики».)
Сармиенто де Гамбоа не менее инкского владыки горел жаждой открытий и предложил вице-королю Перу снарядить экспедицию на поиски островов. Вице-король тотчас одобрил этот план, но назначил начальником не Гамбоа, а своего племянника — Аль-варо де Менданья. Менданья не был моряком и не обладал качествами руководителя, поэтому Сармиенто де Гамбоа сделали его заместителем.
Если бы распоряжался Гамбоа, экспедиция, наверно, открыла бы немало полинезийских островов. А так корабли прошли между Маркизским архипелагом и Туамоту, не заметив ни тех, ни других. Лишь на восьмидесятый день плавания была обнаружена земля — лесистый остров, населенный каннибалами и лишенный каких-либо сокровищ. Менданья поспешил вернуться в Перу, окрестив открытую им землю ироническим (на мой взгляд) именем Соломоновых островов. В те времена было распространено мнение, что золотые копи царя Соломона расположены где-то в тех краях...
На подготовку новой экспедиции у Менданьи ушло... двадцать восемь лет! Зато уже через шесть недель плавания путешественники увидели землю.
Утром испанцы осторожно подошли ближе к высокому скалистому острову. Множество лодок устремилось им навстречу. В каждой лодке было двое островитян, еще несколько человек плыло рядом. Одного взгляда на светлокожих атлетов с европейскими чертами лица было достаточно, чтобы понять — это не Соломоновы острова, а другой, не известный ранее архипелаг. Может быть, здесь есть золото и прочие сокровища? Тогда не надо плыть дальше!
Матросы и солдаты жестами приглашали индейцев
(так испанцы упорно называли всех островитян Тихого океана) подняться на борт. Несколько человек решились, получили какие-то подарки, с любопытством огляделись и явно сочли увиденное потешным, так как разразились хохотом. Потом запели и пустились в пляс.
Менданье не терпелось поскорее войти в гавань. Островитяне ему успели надоесть, и он велел им убираться. Но то ли они не могли поверить, что наскучили ему так скоро, то ли плохо понимали испанский язык — во всяком случае, «индейцы» не подчинились. Такого безобразия Менданья не мог вынести и приказал выстрелить из пушки. Гром выстрела напугал островитян, и они попрыгали в море. А чтобы урок «цивилизованного» поведения лучше запечатлелся в их памяти, Менданья приказал мушкетерам проводить их огнем. Но порох отсырел, и, ко всеобщему недовольству, было убито всего около полдюжины человек.
Итак, островитяне Менданье не понравились. А тут еще не удалось найти защищенной гавани. И корабли пошли на север. (Первый остров получил имя «Магдалина», но он известен под своим полинезийским именем — Фату-Хива.)
На Тахуате Менданью встретили так же радушно, как на Фату-Хиве, но солдаты «на всякий случай» (как сообщает летописец) сразу начали с того, что убили семь человек из числа встречающих.
Не найдя ни драгоценных камней, ни золота, ни других сокровищ, Менданья уже через десять дней отправился дальше на запад, рассчитывая там с большим успехом удовлетворить свои колонизаторские вожделения. А в Ваитаху испанцы на память о своем визите оставили сифилис и двести убитых...
Архипелаг назвали в честь супруги тогдашнего вице-короля Перу — Лас Ислас Маркесас де Дон Гарсиа Уртадо де Мендоса де Каньете. Не удивительно, что последующие мореплаватели и географы сократили столь длинное имя, и архипелаг стал просто Маркизским.
Население Маркизских островов — полинезийцы, представляющие ту же группу, что обитатели Гавайского архипелага, Самоа, Таити и прочих островов восточной части Тихого океана. Покинув много сотен лет назад общую родину — легендарное Гавайки, — маркизцы постепенно развили своеобразную культуру, появились свои особенности в языке. Здесь, как и на других островах, была развитая религия, сложное общественное устройство, однако с присущими только маркизцам преданиями и обычаями, что во многом обусловлено особенностями природных условий.
Во-первых, хребты и горы разделяли отдельные племена. Многие долины вообще не сообщались с соседними, море было единственным путем — единственным и не совсем благоприятным из-за могучего прибоя. Нет ничего удивительного в том, что мало-помалу каждая долина стала маленьким отдельным государством со своим замкнутым обществом. Роль природы станет особенно ясной, если сравнить Маркизские острова с Таити, который почти весь окаймлен широкой полосой равнины. Хотя население разных частей Таити тоже враждовало между собой, обитатели острова могли передвигаться без затруднений. Ничего подобного не было на Маркизских островах.
Вражда усугублялась тем, что маркизцам приходилось вести тяжелую борьбу за существование. Плодородной земли не хватало, к тому же нередки были страшные засухи, которые иной раз длились несколько лет подряд. Случалось, гибли все растения, высыхали все реки. В каждой долине вымирала от голода немалая часть населения, и уцелевшим не скоро удавалось вновь наладить жизнь.
Частый голод, нехватка мяса и множество иных причин породили каннибализм, который здесь принимал самый жестокий характер.
Все члены рода были обязаны мстить за убитого; это, естественно, только поощряло межплеменную вражду.
На Маркизских островах известен особый вид брака: там у каждой женщины было, несколько, мужей. Такая форма брака очень редка; один крупный этнограф считает, что она была вызвана прежде всего частым голодом и большим объемом труда, который выпадал на долю семьи. Одному мужчине было просто не по силам добывать всю необходимую пищу и выполнять иную физическую работу.
Материальная культура отличалась скудостью и бедностью. На простейшие работы уходило много времени и усилий. Впрочем, во всей Полинезии сложная религия и социальная структура уживались с примитивной материальной культурой: ни колеса, ни тканей, ни глиняной посуды, ни металла, ни тягла, ни зерновых растений. Разумеется, маркизцы отлично обходились своими лубяными одеяниями, деревянными коромыслами и мисками, земляными печами, каменным инструментом, фруктами, рыбой и овощами, но затраты труда были очень велики.
Жизнь в старину на Маркизских островах мало чем похожа на романтические представления о Полинезии, присущие многим из нас, и все-таки она была здоровее, радостнее, свободнее, чем теперь.
Европейцы, которые посетили Маркизский архипелаг в пору расцвета местной культуры, всем восторгались; но ведь они и гостили недолго. После короткого и бурного визита Менданьи в 1595 году прошло почти двести лет, прежде чем следующий корабль добрался до этих островов. (Ничего удивительного: испанцы долго держали в тайне свое открытие, а когда раскрыли секрет, то координаты были указаны неверно). Гостем номер два был капитан Кук, он бросил якорь в заливе Ваитаху в 1774 году. Его приняли куда более сдержанно — возможно, потому, что островитяне еще помнили испанцев; как и все полинезийцы, маркизцы в устных преданиях сохраняли память о важнейших событиях. Остались и более наглядные 'следы в виде болезней. Во всяком случае, как только корабль бросил якорь, все женщины попрятались в горах. А мужчины держались так неприветливо, что Кук уже через пять дней отправился дальше.
В конце XVIII века здесь стала появляться новая категория европейцев — китобои.
Визиты китобоев привели к очень печальным последствиям. Многие капитаны, угрожая пушечным обстрелом, заставляли островитян даром поставлять провиант. Но это еще полбеды. Хуже то, что они обманом набирали себе команду среди местных жителей, а если новые матросы, раскусив обман, отказывались работать, то следовало жестокое лечение от строптивости: несколько человек швыряли за борт... Немногие бедняги, которым удавалось вернуться на родину, были в чрезвычайно жалком состоянии, распространяли среди земляков страшные болезни и уж никак не действовали на них облагораживающе.
Появились на островах и беглые матросы, они научили островитян обращению с огнестрельным оружием. Усобицы становились все более кровавыми, причем многие из беглых возглавляли то или иное племя, мечтая стать местными царьками.
В старину здесь не знали алкоголя, единственным хмельным напитком была кава, изготовляемая из кореньев.
Теперь же маркизцы узнали ром и другие спиртные напитки; кава была забыта. А тут еще моряки научили их перегонять пальмовый сок, и всюду появились нехитрые самогонные аппараты. Распространилось пьянство. Одним из популярных обменных товаров был табак. Курить стали все: мужчины, женщины, дети.
Венерические болезни были уже занесены испанцами, а проституция превратила их в подлинное бедствие. Появились и другие инфекции. В ту пору у капитанов было заведено оставлять больных матросов в первом попавшемся порту. Это коснулось и Маркизских островов. Местные жители старались помочь больным и, конечно же, сами заражались. Туберкулез, инфлюэнца, оспа и прочие болезни распространялись, как пожар в степи. Не было ни лекарств, ни иммунитета, и островитяне погибали сотнями, тысячами.
Положение стало катастрофическим. Целые долины вымирали, опустевшие дома разваливались, каменные фундаменты-платформы обрастали зеленью. Лишь на самых уединенных островах, совершенно лишенных удобных гаваней, часть населения уцелела, но старый общественный уклад и здесь распался, жизненные силы народа были подорваны.
Двести пятьдесят лет с"^стя после открытия архипелага маркизцы, несмотря на полувековые усилия множества миссионеров, все еще относились совершенно равнодушно к христианству. Ни один островитянин не был обращен в истинную веру. Ничего удивительного: корабли приносили им только болезни, лишения, смерть, европейцев они считали виновниками всех своих бед.
И маркизцы, наверное, по сей день оставались бы язычниками, если бы не французская оккупация 1842 года. Подобно другим великим державам, Франция в эту пору расширяла сеть военно-морских баз.
Как только был создан опорный пункт на Маркизских островах, понадобилась, естественно, вспомогательная база: ведь до метрополии было очень далеко. Последовала оккупация островов Общества. Затем наступила очередь островов Футуна и Валлис. За третьей базой последовала четвертая — Новая Каледония. И в конечном итоге возникла цепь баз, которые взаимно поддерживали друг друга '.
1 Период «военной оккупации» длился на Маркизских островах с 1842 по 1860 год и сменился периодом «военного управления» (1860—1881), за которым последовал период «гражданского управления» (с 1881). Эта смена режимов нисколько не улучшила, а скорее ухудшила положение островитян. (Прим. ред.)
Французский адмирал Дю-Пети-Туар, командующий эскадрой, которая оккупировала Маркизские острова, действовал со всей тщательностью. Апрельским утром он приплыл в Ваитаху во главе десяти боевых и четырех вспомогательных судов — итого 260 пушек и 3 000 человек. I мая состоялось торжество приобщения острова к числу французских владений. В короне из позолоченного картона и в мантии из красного плюша местный вождь гордо участвовал в процедуре: чтение декларации, подъем флага, богослужение. Затем его пригласили на борт отобедать; играла музыка, подавались лучшие вина. И за все это его попросили всего-навсего нарисовать какие-то каракули.
Оставив гарнизон в составе 200 человек, Дю-Пети-Туар проследовал к другим островам. Его везде принимали очень радушно, получить «подписи» вождей на документе о переходе Маркизских островов в подчинение Франции не стоило никакого труда...
Вскоре на архипелаг прибыл епископ, который пустился на хитроумные маневры, чтобы лучше подчинить себе островитян. Епископ мечтал о едином для каждого острова вожде, посреднике между властями и населением.
Формально обращение маркизцев в христианство завершено, но это не значит, что они стали верующими. Откровенно говоря, островитяне лишь механически подражают показной стороне обрядов. Правда, католические миссионеры не падают духом, возлагают надежды на грядущие поколения. Оптимистическая политика, если учесть, что через сто лет маркизцы могут вообще исчезнуть с лица земли...
В конце XVIII века, во времена повторного открытия архипелага, его население составляло (приблизительно) 50—100 тысяч. А дальше дело развивалось следующим образом:
					1842 . . 		20000
					1856 . . 		11900
					1872....		6 200
					1884....		4 800
					1902....		3 500
					1929....		2 075
Потом цифра возросла примерно до 3 тысяч, но нет никакой гарантии, что эпидемии или иное бедствие не уменьшат ее.
Но даже если маркизцы выживут, (Гудущее не сулит им ничего радостного. Усилия миссионеров привели к полному искоренению исконной культуры. В итоге маркизцы оказались между двух стульев. Они живут в своего рода культурном вакууме. Старые запреты утратили силу; что годилось для предков, нынче не годится. Старый общественный строй разрушен. Новая религия им чужда, новые нормы ими не признаны, культуру Запада они не приемлют.

ТУРИ И ЕГО ЖЕНА
Вообще-то после Тахуаты нам следовало плыть на Хива-Оа, но полинезийские капитаны предоставляют случаю определять курс корабля, и мы направились к Фату-Хиве, самому южному острову архипелага. Нас это только обрадовало, потому что Фату-Хива реже посещается шхунами, и мы вряд ли смогли бы попасть на него в другой раз.
Художник пел, жестикулировал, без умолку говорил, предвкушая прелести Фату-Хивы. А остров уже надвигался скалистой громадой, похожий на те, которые мы видели раньше. И залив был такой же, разве что чуть поменьше.
— Бонжур, мосье! К вашим услугам, — услышали мы чей-то радостный голос. — Извините, что навязываюсь. Разрешите представиться. Меня зовут Альфред Рабуз. Восхищен знакомством с вами. Какая радость, что вы нас навестили!
— Привет, Альфред! — непринужденно ответил капитан.
А тощий пожилой усач с седой головой продолжал жестикулируя:
— Я живу в соседней долине Омоа. Вы можете поселиться у меня, я буду очень рад. У меня много копры, так что шхуна простоит долго. Если пожелаете, можете тотчас пройти в Омоа. Через горы ведет отличная дорога, я пошлю с вами проводника. Вам будет лучше в моем доме, чем на берегу или в Ханававе, — так называется здешняя долина по-маркизски.
Деревня в долине Ханававе выглядела ничуть не чище и не приветливее Ваитаху, но встречные островитяне охотно здоровались и улыбались нам. Мы даже возомнили, что наконец-то обрели свой счастливый остров. А ведь они скорее всего приветствовали не нас, а нашего проводника.
Миновав последние лачуги, мы очутились перед крутым, как стена, горным склоном, и я уже спрашивал себя, как мы переберемся тут без альпинистской веревки и специальной обуви. Вдруг стена раздалась, и через узкий проход мы вошли в живописную долину, протянувшуюся далеко в глубь острова.
В этой долине поселков не было, но иногда нам попадались занятые своими делами островитяне. Мужчины ходили сюда собирать плоды, женщины стирали белье в стремительном ручье. Возле большой заводи на камне сидела, болтая ногами в воде, молодая красавица, облаченная лишь в набедренную повязку.
— О-ля-ля! — воскликнул художник. — Скажите, вас кто-нибудь писал раньше?
— Хаее май, хаее май! — ответила красавица. Художник тотчас расставил свой мольберт, забыв о нас.
И только под вечер Альфред Рабуз неожиданно появился в обществе художника, который вел под руку свою модель. Все трое пели, смеялись и были в отличном настроении.
— Мы договорились: художник остается у меня! — издали закричал Альфред.
Француз подтвердил его слова. Картина еще не закончена, завтра он и Хакапау (так звали красавицу) продолжат работу. Кроме того, у него задумано еще много картин, которые потребуют немалого времени (он влюбленно посмотрел на Хакапау), и он решил задержаться здесь. Может быть, навсегда останется.
— Что Париж! Здесь я наконец-то нашел то, что искал. Мир, покой, славные люди. Построю себе хижину, отведу большое помещение для ателье. И помощник всегда найдется
— Вот и отлично, ¦— горячо подхватил Альфред. — Днем будешь занят в своем ателье, а по вечерам приходи ко мне, будем сидеть на террасе, беседовать. Я покажу тебе место, где европейцы обычно строят себе жилье...
— Обычно строят? — удивился я. — Сколько же европейцев жило в этой долине?
— Сейчас посчитаю... В общем человека три. Со мной даже четыре. Во-первых, мой отец. Он приехал сюда в старое доброе время, когда белому не надо было целыми днями заготавливать копру, чтобы прокормиться. Достаточно было отрастить хорошую бороду.
— Бороду?
— Ну да. Разве ты не слыхал, что в старину из волоса делали браслеты и другие украшения? Среди островитян было мало бородатых, и волос ценился почти так же, как в Европе золото и платина. Отец был матросом на китобойце. Он влюбился в дочь здешнего вождя, который с удовольствием принял его в свою семью. Он был всем обеспечен, а с него спрашивали только, чтобы он брился раз в год и отдавал бороду вождю. До конца своих дней ему больше не надо было работать. Вот жизнь-то! Но так было в прошлом веке. Теперь все переменилось.
Я с сожалением погладил собственную бороду; Альфред продолжал рассказывать:
— Следующий европеец поселился здесь уже в тридцатых годах. Молодой ученый со своей женой. Они собирали насекомых и животных. Им здесь так понравилось, они так полюбили Омоа и нас всех, что решили остаться тут навсегда. Но надо же было так случиться, что перед самой войной они поехали в Европу: навестить родных и приобрести кое-какую мебель. Видно, их убило бомбой — они не вернулись. Мы очень горевали, это были такие милые, славные люди. Все островитяне привязались к ним, устраивали в их честь праздники. Одна семья даже усыновила их и помогала им, как собственным детям. Молодая жена ученого научилась плести отличные циновки из кокосовых листьев, готовила только полинезийские блюда. Ее муж любил ловить рыбу и лазать по горам. Наверно, они были очень бедные — приехали почти без багажа, никаких консервов, никакой еды не привезли.
— Вот • видишь, — подхватил, радостно смеясь, художник. — Здесь можно вести райскую жизнь, пусть даже островитяне не ходят в лубяных юбочках и не строят хижины из веток. Ты все сомневался! Что ж, я согласен: Ваитаху в самом .деле хоть кого может разочаровать. Но здесь, в Омоа, совсем другое дело! Следуйте моему примеру. Ларри безнадежен, пусть возвращается домой. А вы оставайтесь!
— Да-да, оставайтесь! — вскричал Альфред. — Вчетвером мы сможем по вечерам играть в карты! Поставите себе домик на той самой платформе, где жили ученый и его жена, а художник займет соседнюю платформу. Ура! Добро пожаловать!
— Давайте сперва посмотрим участок, — трезво заметила Мария-Тереза, и я поддержал ее разумное предложение.
Солнце уже успело скрыться за высокими гребнями. Деревья росли очень густо, и огромный навес крон лишь кое-где пропускал бледные лучи света. Впрочем, привыкнув к сумраку, я обнаружил нечто такое, что подбодрило меня: подлесок состоял почти исключительно из апельсиновых деревьев. Мы шли через апельсиновый лес, на каждом дереве висели сотни плодов!
Альфред сшиб палкой несколько плодов, и мы с удовольствием отведали их. Тысячи апельсинов гнили на земле вокруг. Я удивленно спросил, почему никто не собирает плоды и не отправляет на Таити, где за них можно получить хорошую цену.
-— Дружище, что ты понимаешь в делах! — рассмеялся он. — Капитаны шхун посылают матросов в лес, и те собирают апельсины бесплатно. Да и то не больше двух-трех ящиков. Привези больше, сразу в Папеэте цена упадет.
— А островитяне? Они ведь могут посылать апельсины багажом.
— И ты думаешь, апельсины дойдут в приличном состоянии? Один чудак попробовал, так все апельсины либо погнили, либо были раздавлены. Доставку он, конечно, вынужден был оплатить.
— Хорошо, но почему островитяне разрешают матросам брать апельсины даром?
— Очень просто: не придет шхуна — не будет сахара, муки, табака, алкоголя. Попробуйте обойтись без этих товаров. Так что лучше быть в дружбе с капитаном и суперкаргом.
— Жаль... Сколько апельсинов пропадает...
¦— Здешними апельсинами можно всю Французскую Океанию обеспечить. После шторма бывает, что вся земля, как ковром, покрыта апельсинами, и у воды в ручье апельсиновый вкус...
Мы шли по скользкой от глины тропе, иногда пересекая ручей с ледяной водой. Воздух влажный, душный. Зелень, зелень — повсюду зелень. Хоть бы один цветочек! Ни одного красочного пятна, которое нарушило бы однообразие. Куда это Альфред ведет нас? Вдруг он остановился и указал рукой на склон.
— Здесь!
Присмотревшись, мы разглядели среди огромных листьев таро большие камни заброшенной платформы. Так это здесь жили молодой ученый и его жена! Альфред вытащил из ножен длинный нож и стал прорубать дорожку в зарослях. Художник тотчас присоединился к нему, вооружившись ржавым перочинным ножиком.
Он мечтал вслух, как построит себе хижину из бамбука. Но мы были слегка озадачены. Бесспорно, давным-давно здесь жили островитяне. Но тогда долина, наверное, выглядела иначе! Она была светлой, приветливой, руки людей расчищали заросли. Или сумрак и влага не так уж опасны? Ведь были же довольны ученый и его жена. Если расчистить немного...
— Конечно, когда тут жили Тури и его жена, здесь все выглядело веселей, — заметил Альфред, точно в ответ на мои мысли. — Если бы вы видели дом Тури!
Тури... Тури... Молодой ученый... Я напряг память. Где-то я уже слышал это имя.
(Продолжение следует)
Сокращенный перевод со шведского 
Л. ЖДАНОВА


ПЁСТРЫЙ МИР

„ВОДА, ПАДАЮЩАЯ С НЕБА"
В 1935 году над горами юго-восточной Венесуэлы на небольшом самолете кружил авантюрист и золотоискатель Джимми Энджел. Он пытался отыскать в лесах какой-нибудь ручей, богатый золотоносным песком.
Золота он не нашел, зато сделал значительное географическое открытие: обнаружил сказочно прекрасный водопад, низвергающийся с плоскогорья Ауян Тепюи (Чертовой горы). В честь первооткоывателя водопад назвали Энджел Фоллс '. И сейчас еще на вершине Чертовой горы стоит самолет Джимми. Энджелу удалось благополучно посадить его на пересеченной местности, но потом самолет завяз в тине. Подняться на нем золотоискатель не смог. Так и остался стоять этот своеобразный памятник в безлюдных горах Гвианского нагорья.
До прошлого года водопад Энджел Фоллс считался самым большим на земле — по некоторым данным его высота 980 метров. Но в 1962 году двое венесуэльцев, возвращаясь на самолете в Каракас от истоков реки Каура, видели по пути, в глухих, непроходимых лесах, водопад, ниспадающий с высоты в полтора километра! Индейцы, живущие
в этой местности, и раньше рассказывали о «воде, падающей с неба». Согласно индейским легендам гора Месета де ла Пава, откуда низвергается водопад, населена таинственными живыми существами, силуэты которых можно видеть на ее вершине в особенно ясные лунные ночи.
В настоящее время ведутся точные измерения нового водопада-гиганта.
1 См. «Вокруг света»  № 12 за 1960 год и № 2 за 1956 год. 

О ПОЛЬЗЕ ПАУКОВ
Мало кому доставляет удовольствие глядеть на паука. А между тем это очень полезное насекомое. Недавно английские энтомологи подсчитали, что пауки уничтожают больше насекомых, чем все остальные их «истребители», включая птиц и животных. Общий вес насекомых, уничтоженных пауками в Англии в течение года, измеряется тысячами тонн.

СТРАНА В МИНИАТЮРЕ
Много иностранных туристов бывает в Польше. Но далеко не каждый из них имеет возможность объехать ее всю. Да и многие поляки хотели бы наглядно представить себе свою страну. Варшавяне решили помочь туристам: на площади около 30 гектаров будет сделан пластмассовый макет страны со всеми ее реками, озерами, городами и даже макетами крупнейших промышленных объектов. Турист сможет пешком «пересечь» всю страну, ознакомиться с главными ее достопримечательностями.

КТО КОГО?
Вот уже около столетия в английском городке Геддингтоне раз в год проходят любопытные состязания. Жители левого и правого берегов Ай-зы — небольшой речушки, разделяющей город, — выставляют по команде из двадцати человек. Они соревнуются в перетягивании каната. По условиям состязания одна команда должна трижды протащить соперников через Айзу. В этом году победа досталась «южанам».

ЖИРАФ-ЗЛОУМЫШЛЕННИК
В городе Честере (Англия) участились жалобы на работу телефонной сети. Виновником оказался... жираф, живущий в городском зоопарке. Телефонная линия проходила как раз через его площадку, и жирафу очень нравилось хватать языком проволоку и то натягивать ее, то отпускать, подобно тетиве лука.
После того как причина помех была обнаружена, в зоологическом саду решили установить столбы на метр выше.

РЫБА-ЕЖ
Эта степенная рыбка живет среди кораллов, питаясь полипами, которые неосторожно высовываются из своих домиков-футляров.
У рыбки нет зубов, но кости челюстей спереди обнажены и срослись в острый клюв. Клюв прочный: им можно откусывать у кораллов ветки и грызть улиток, как орехи.
Помахивая плавничками, рыба-еж плывет вдоль рифа. Спешить некуда: пищи кругом вдоволь, а врагов она не боится.
Если ее проглотит акула, то рыба-еж в ее брюхе раздуется, и острые шипы, которыми усажена кожа малютки, вонзятся в акулий желудок.
Но рыба-еж обычно принимает меры заранее: увидит хищника издали — сейчас же начинает глотать воду и раздувается, как шар.
Вода наполняет особый мешок под кожей ее брюха — вырост пищевода. Бывает, что с водой рыба-еж проглатывает и много воздуха, тогда она переворачивается кверху брюхом, всплывает и повисает у поверхности воды.
Вот опасность миновала — иглокожая рыба с забавным хрюканьем выпускает из глотки воздух и воду.
Все бы хорошо, да донимает рыбу-ежа рыба-муха. Она, правда, беспокоит ее с добрыми намерениями, но от этого не легче. Рыба-муха ловит рачков-паразитов, которые прячутся между иглами на спине у рыбы-ежа. Ну и покусывает ее легонько. Куда только ни прячется рыба-еж, но назойливый санитар везде ее находит.

ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, ЧТО...
...дикие собаки, обитающие в прериях Северной Америки, устраивают свои жилища в норах? Каждое семейство четвероногих располагает индивидуальной пещерой-норой. Иногда эти норы, соединяясь друг с другом, об разуют подземные лабиринты площадью в сотни* квадратных километров. В этих собачьих городах есть главные магистрали, тихие переулки и тупики. Наряду с обычными выходами имеются аварийные лазы и тоннели.

Вести из зоопарков
Прошлой зимой Европа испытала особенно сильные атаки холода. Сильные морозы были даже на крайнем юге континента, на берегах Средиземного моря.
Нелегко пришлось и обитателям европейских зоопарков — не только «южанам», но и «северянам», успевшим привыкнуть к теплому климату. Даже исконные обитатели севера — белые медведи с трудом переносили семиградусные морозы в зоопарке Рима. Им пришлось назначить усиленное питание: сырую печень,, витамины, рыбий жир.

ГРОЗЫ ПО ЗАКАЗУ
Во Франкфуртском зоопарке уже привыкли к... тропическим грозам. Ежедневно в десять утра и восемь вечера гремят записанные на пленку громовые раскаты, потоки воды бьют из специальных кранов, смешиваясь с горячим воздухом. Искусственные грозы устраивают в зоопарке для крокодилов, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.

КАРАУЛ, ПРИВИДЕНИЕ!
,,Господа судьи, господа присяжные заседатели, что бы вы сделали, увидев у себя дома... привидение? Я лично, как адвокат, вызвал бы в таком случае пожарную команду. Именно так и поступил мой подзащитный, и потому я считаю его невиновным».
И суд американского города Мемфисд признз\ невиновным одного из своих сограждан, который всполошил среди ночи всех пожарных города, увидев «привидение». Никто из присяжных так и не усомнился, в реальности призрака.

УВАЖАЕМЫЙ СТУЛ
Финансовое ведомство аргентинского города Тукумана приобрело новую мебель. Как рассказывает один западногерманский журнал, ответственным чиновникам были выданы стулья со спинками, служащим помельче — без спинок, а ученикам не дали никакой мебели вообще. «Каждый посетитель должен с первого взгляда знать, с кем он имеет дело», — рассудили руководители ведомства.

ДВАЖДЫ ОКОЛЬЦОВАННЫЙ
Недавно в Москву, в Центр кольцевания Комиссии по охране природы при Госплане СССР, начальник полярной станции мыса Блоссом П. Я. Клейменов доставил два кольца. Они сняты с гуся, убитого на острове Врангеля. На одном кольце пометка «СССР», на другом — «Вашингтон». Дважды окольцованная птица попадается очень редко.
ХОЗЯЙКА ПОЛЯРНОЙ НОЧИ
Странное, похожее на сказочное чудовище существо — всего лишь сова, «хозяйка полярной ночи».
Два года шведский фотограф Хилдинг охотился за этим кадром. Наконец его поиски увенчались успехом.
Правда, охота с фотоаппаратом не обошлась без жертв: сова спикировала на людей, осмелившихся заснять ее полет. В результате атаки был ранен ассистент Хилдинга.
Рисунки В. ЗНАМЕРОВСКОГО и В. СТАЦИНСКОГО

Дружба. Сотрудничество. Взаимопомощь
БОЛГАРСКМЙ УРАЛ
(Из записной книжки журналиста)
Н. БАБИН
Фото ДАНЧО ДАНЧЕВА
Мое знакомство с Родопами началось раньше, чем я попал в этот край: на свинцово-цинковом комбинате в Пловдиве.
Вместе с главным инженером комбината Милко Ионовым мы долго ходили по широким асфальтированным аллеям, полным света и воздуха цехам.
Комбинат построен с помощью Советского Союза.
Сырье поступает сюда из Родоп.
Мимо меня шли вереницы вагонеток, наполненных родопской «землей». Так я увидел ее впервые...
Теплым осенним днем маршрутный автобус доставил меня в Смолян — это уже Родопы. Старинные его улицы похожи скорее на горные тропинки, а немного ниже по склону вытянулась прямая как стрела новая магистраль. Рядом с горбатым мостиком времен Византии поднялась современная гостиница из стекла и бетона.
В Смоляне я не задерживаюсь. Времени мало, а мне бы хотелось побывать в новом социалистическом городе Рудоземе, на рудниках.
— Мы называем свой район болгарским Уралом, — сказал мне редактор местной газеты «Родопский устрем» Иван Гавазов, который охотно взялся сопровождать меня в поездке.
Отправились мы на следующий день, ранним утром. Дорога, петляя и извиваясь, все круче забирает вверх. По обе ее стороны тянутся одетые лесом склоны.
Иногда горы расступаются и открывают холмистые долины, ближние и дальние горные цепи. Поворот. Еще поворот. Вот внизу, в широком распадке, зеленеет луг. Мирно пощипывают тучную траву овцы. Впереди них вышагивает серый ослик. Из-за купы деревьев доносится заревая песнь пастушьего рожка.
Все выше вьется по склону шоссе. Слева нависли громады скал. Из глубоких расщелин справа тянет смолистым настоем и прохладой. Шумят чуть выглядывающие из теснимы верхушки деревьев...
На перевале Гавазов останавливает машину. Мы выходим на полянку и направляемся к деревянному желобку, устроенному в расщелине. По желобку сбегает прозрачная холодная струя. По очереди прикладываемся к родниковой воде.
Молча вглядываемся в беспредельную даль. Торжественны просторы долин, синеют в прозрачном воздухе хребты гор. Кажется, в это царство тишины еще не проник человек со своими машинами. Кажется, горы девственны и пустынны.
Снова тянется бесконечный серпантин шоссе. И вдруг — Рудозем. Он появлется как-то сразу, когда, привыкнув к тишине окружающих гор, вы меньше всего ожидаете этого. Далеко внизу возникает панорама светлого города. Крутое шоссе словно бы повисает над крышами домов. И, наконец, вы въезжаете на одну из улиц.
Окаймленный горными склонами, он очень живописен, этот молодой город рудокопов. Здесь много солнечного света и воздуха. Солидные многоэтажные дома, кинотеатры, просторные магазины и кафетерии — все это добротно и удобно.
А вот и цехи самой мощной на Балканском полуострове обогатительной фабрики. С дальних и ближних рудников сюда поступает по канатным дорогам свин-цово-цинковая руда. Над воротами алеет полотнище. Большими буквами выведено: «Фабриката е рожба на болгаро-советска дружба». То есть: «Фабрика — детище болгаро-советской дружбы».
— Эти слова вы встретите еще не раз, — поворачивается ко мне Иван Гавазов. — Родопы стали крупнейшим центром цветной металлургии в первую очередь благодаря помощи Советского Союза... О, это хорошо знает каждый болгарин!..
Дорога бежит по ущелью рядом с быстрой мутной Ардой.
Уже за полдень показались домики поселка 2-го рудоуправления. В конторе застаем коренастого подвижного директора рудника Марина Маринова.
— Добро пожаловать! Очень рад советскому гостю, — обращается он ко 'мне на русском языке.
— Вы прекрасно говорите по-русски!
— Ну, не то чтобы прекрасно, — смеется Маринов,—-но с «уральским акцентом». Как-никак, а я ведь «свердловчанин», в пятьдесят четвертом кончил там горный институт.
В распахнутые окна кабинета заглядывают шахтные постройки. Доносится глухой и равномерный гул.
— О родопских богатствах знавали еще древние римляне, — говорит Марин Маринов.— Но только сейчас мы добрались до них.
День клонится к закату, когда мы подъезжаем к поселку Бориево — центру 1-го рудоуправления. По вырубленным в скале ступенькам спускаемся к конторе. Иван Гавазов заходит к директору рудника, я остаюсь наверху. С интересом наблюдаю за работой одного из главных механизмов рудника.
Представьте себе огромное, похожее на вагон сооружение, поднятое на стальных опорах. Одним своим торцом этот «вагон» упирается в склон горы. С противоположной, обращенной к нам и открытой стороны тянутся тросы канатной дороги. Примерно через разные промежутки времени из бункера показываются конусообразные вагонетки с рудой. Освещенные далеким закатным солнцем, они плывут высоко над головой в сторону дымчатых вершин, чтобы вскоре исчезнуть за ними. А оттуда, из-за гор, на фоне тускнеющего опалового неба наплывают порожние вагонетки.
Ночью и днем, зимой и летом, в жару и непогоду плывут эти вагонетки с бесценным грузом на обогатительные фабрики в Кырджали, в Рудозем, в Мадан, в Среднегорцы... Плывут над горами и ущельями, над лесами и реками, мимо рабочих поселков и деревень...
Совсем стемнело, когда мы отправились в обратный путь.
Снова проезжаем Рудозем. У ярко иллюминированного кинотеатра оживленные группы молодежи, доносятся всплески смеха, веселый говор. Светятся большие уютные окна шахтерских домов.
— А это «советский дом», — показывает мой спутник на большое здание. — Тут жили советские специалисты со своими семьями. Теперь в доме поселились рудокопы.
Лучи фар скользят по шоссе. Я думаю о том, как изменилась жизнь Родоп. Вот по этим склонам еще недавно пробивались болгарские и советские изыскатели. И не было здесь никаких дорог, а в горных селениях не знали, что такое радио и электричество.
А теперь здесь выросли гидроэлектростанции и водохранилища. Отличные дороги, тоннели и трубопроводы вдоль и поперек прорезали горы. Молодые города, обновленные села оживили угрюмые ущелья. Десятки рудников углубились в родопские недра...
Вот и сейчас где-то под нами в глубине грохочут отбойные молотки и перфораторы, спешат к местам выгрузки подземные электрические поезда с рудой. А в ночном небе все так же непрерывно движутся цепочкой вагонетки...

ПО СЛЕДАМ ДРЕВНИХ КОСТРОВ
Н. ДИКОВ
Фото автора
КРАЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ * ЗАГАДОК. АРХЕОЛОГУ ПОМОГАЮТ * ФИЗИКИ. СЕМЬ ДНЕЙ НА УСТУПЕ * СКАЛЫ. МАСТЕРСКАЯ ДРЕВНЕГО ХУДОЖНИКА * ГИПОТЕЗА О ЗАСЕЛЕНИИ ЧУКОТКИ.

Короткое лезвие Чукотского полуострова устремлено на восток. Для географа — это оконечность Азиатского материка, решительно вклинившегося между двумя океанами. Для историка Чукотка — район, ранние факты из биографии которого почти неизвестны — лишь глухие упоминания о таинственной древней стране «яджудей и маджудей» да немногие легенды.
Для археолога Чукотский полуостров — хранилище тайн тысячелетий, ключ к решению многих загадок из прошлого человечества. Таких, как пути миграции древних народов, заселение американского континента, изоляция северо-востока Азии, возникновение эскимосской культуры...
Разгадать хотя бы некоторые из них было целью нашей археологической экспедиции, которая работала несколько лет подряд.
Остатки древней культуры Чукотки не были сосредоточены в городах, как, скажем, в Египте или древнем Риме. Редкие стоянки кочевников раскиданы по берегам многочисленных тундровых рек, вдоль огромного морского побережья, следы их развеяны и затерты временем.
Мы искали всюду: и в долине реки Амгуэмы, и на заполярном острове Айон, и на мысе Дежнева, н в самом восточном поселке страны Уэлене. Экспедиции помогали геологи, школьники, учителя, пастухи, комсомольские работники — трудно даже перечислить всех бескорыстных энтузиастов науки. Постепенно перед нашим «археологическим» взглядом возникало прошлое Чукотского полуострова.
РИСУНОК  • Памятники древней культуры, исследованные экспедицией Чукотского краеведческого музея.

Начали мы с изучения берегов Анадыря, крупнейшей реки Чукотки. Огромной серой змеей извивается она среди плоскогорий и сглаженных горных хребтов. С Анадырем связана вся история освоения этого далекого края. Сюда пришел после крушения своих плоскодонных кочей Семен Дежнев. Здесь был основан первый на Чукотской земле острог — опорный пункт землепроходцев. Раскопки, которые вели археологи до нас, заставляют думать, что именно в долине этой многоводной реки надо искать и следы древних обитателей полуострова. Кто они были: оленеводы или бродячие охотники? Откуда пришли, какими путями шла эволюция их жизни?
Нас было четверо: аспиранты Сибирского отделения АН СССР Борис Юдин, Владимир Телегин, моторист Юлий Чекмарев и я, руководитель экспедиции. Пятый «член» отряда носил громкое название «Бегущая по волнам». Это была обыкновенная лодка, снабженная подвесным мотором и парусом.
Мы плыли вниз по реке от поселка Марково до Анадырского лимана. Низкие полузатопленные берега. Под глинистыми обрывами — пятна нерастаявшего снега. Темная вода. Пейзаж мрачноватый, неприветливый.
Но древние жители Чукотки могли оценивать его по-другому. Холм, небольшой мыс, ручей — прекрасное место для охоты. Ведь не исключена возможность, что много веков назад люди били оленей с лодок, когда стада переправлялись через реки. Так позднее охотились юкагиры и чукчи. Если это предположение верно, то мы не уйдем отсюда без находок... Причаливаем к берегу и разбиваем лагерь.
Утром я отправляюсь на разведку. Осматриваю обнаженный склон берегового обрыва. Увы, пусто. Сверху открывается широкая панорама, долины Майна и Анадыря лежат как на ладони. Не могли древние охотники упустить такое место! Но долгие часы поисков проходят безрезультатно. Я уже спускаюсь обратно к лагерю, когда случайно выскочивший из-под ног осколок камня привлекает внимание. Он имеет признаки искусственной обивки. Присматриваюсь — несомненно, это дело рук древнего человека.
Объявляется всеобщий аврал. Мы находим го, что искали,— узкую полоску культурного слоя в желтой супеси на самом верху обрыва. Сантиметр за сантиметром ножами роем землю. И она щедро дарит нам осколки посуды, отщепы кремневых орудий, остатки костров. Теперь уже нет сомнения, что раньше на этом месте находилась охотничья стоянка...
Плывем дальше. Лодка подходит к поселку Усть-Белая. Еще издали на вершине большой сопки видно крохотное светлое пятно: палатка.
Эта точка давно отмечена крестиком на моей маршрутной карте. Здесь поиск ведут наши помощники, ученики одной из анадырских школ. Руководит юными археологами преподаватель А. Ходина.
Я просматриваю собранный ребятами материал. Длинные ноже-видные пластины, нуклеусы>, любопытные поделки из обсидиана и цветного камня. Ничего подобного не встречалось выше по Анадырю. Мы вступаем, очевидно, в область другой древней культуры, с принципиально иной техникой обработки камня. Очень интересно. Но еще раньше в районе поселка Усть-Белая было обнаружено десятка полтора невысоких каменных курганов. Что они расскажут исследователям? Мы начинаем раскопки сообща.
Курганы скрывают в себе золу, угли, осколки древней посуды, наконечники стрел, скребки, медвежьи клыки. Но ни одной человеческой кости.
Наконец в одном из курганов обнаруживаем остатки человеческого скелета. Около него множество мелких дырчатых раковинок — первобытный бисер, украшавший шапки погребенных. В таких шапках хоронили покойников ламуты, тунгусы и другие таежные народы. Но особенно сильное впечатление производят яркие пятна — остатки охры возле черепа и на ребрах грудной клетки. Алый цвет символизировал огонь, который брал с собой умерший человек.
В том же кургане находим обломки глиняных горшков, уже знакомые ножевидные пластины. Мое внимание привлекают десятка два тщательно отделанных наконечников стрел. Они имеют вогнутый насад и поразительно похожи на стрелы, которые изготовляли прибайкальские и приленские жители в конце каменного и начале бронзового века. Но вот совершенно удивительная находка — бронзовое шило, покрытое темной окисью. А еще ниже — новый скелет, сохранившийся гораздо лучше первого. Никаких каменных вещей при нем нет, но зато рядом лежит маленький бронзовый резец. Дух захватывает от таких находок...
Много нового рассказал нам о занятиях и обрядах древних жителей Чукотки щедрый курган у поселка Усть-Белая. Не главное — бронзовые изделия! Бронза в тех местах, где, по нашим представлениям, еще три столетия назад был каменный век! Есть над чем задуматься археологу.
1 Нуклеус — остаток каменной заготовки, сохранивший форму того орудия, которое из нее было сделано.
РИСУНОК. Керамика древней Чукотки.
РИСУНОК. Значок из моржового клыка — стилизованное изображение бобрихи.
РИСУНОК. Здесь была стоянка древнего человека.
РИСУНОК. Загадочный «крылатый предмет», найденный в Уэленском могильнике.
...И снова «Бегущая по волнам» спешит вниз по Анадырю. Теперь уже нет сомнения в успехе экспедиции. Мы нашли ключ к поискам древних стойбищ в речных долинах, у нас в запасе необъятный материал из усть-бельских курганов, а впереди еще новые находки. Приподнятое настроение не могут испортить даже комары. На борьбу с ними бросаются все самые разные средства — от глины до диметил-фТсутта, дым, марлевые пологи, всякого рода проклятия и даже заклинания (зря, что ли, мы занимаемся древностями). В районе ламутской рыбалки Чикаево нашли еще одно древнее кострище. У берегов Красного озера, которое сообщается с Анадырем короткой полноводной протокой, нас ждала богатая россыпь обсидиановых орудий, отщепов, нуклеусов. Видимо, именно здесь, прямо у сырьевых запасов, находилась древняя «фабрика» по изготовлению копий, стрел, ножей и скребков. Никогда еще на Чукотке не встречались такие скопления каменных изделий. Их можно было собирать буквально ведрами.
Вскоре перед нами открылась широкая панорама Анадырского лимана. В поселок Анадырь мы попали не сразу — двое суток пришлось пережидать разгулявшийся шторм. Наконец «Бегущая по волнам» пристала к одному из причалов. Ящики с коллекциями отправили в местный краеведческий музей. Чукчи дали ему доброе имя: «дом, в котором знают все». Теперь нам предстояло заняться камеральной обработкой и обобщением богатого материала.
РИСУНОК. Бронзовый резец, и наконечник стрелы из кремня (находки из усть-бельских курганов).
РИСУНОК. Древний житель Чукотки (реконструкция головы по черепу, найденному в Уэленском могильнике).
Современная археология — это не только сбор древних предметов быта, орудий труда, не только хронологическая аналогия с прежними находками. Это детальнейшее исследование всего собранного материала. И тут на помощь археологам приходят физики. Что скажут они нам, подтвердят ли догадку, мелькнувшую во время раскопок на усть-бельских курганах? Пожалуй, ожидание ответа волнует не меньше поисков. Наконец длинные конверты со служебными штампами пришли в Анадырский музей.
— Да, — говорят физики, — спектральный анализ бронзы подтверждает сходство ее с бронзой из южносибирских могильников.
— Да, — говорят физики, — радиоуглеродный анализ углей из костров усть-бельских курганов показывает, что они были сожжены 2 860 лет тому назад. Допустимые отклонения не превышают плюс-минус 95 лет.
Я достаю свой рабочий блокнот. Вот запись, сделанная еще на раскопе. По нашим предположениям, захоронения относились примерно к началу первого тысячелетия до новой эры. Старушка археология не подкачала! В истории древней «каменной» Чукотки открыта новая, «бронзовая» глава!
Пришел ответ и от антрополога И. И. Гохмана из Ленинграда. Ученый написал, что человек, захороненный более трех тысяч лет назад в районе Усть-Белой, был мужчиной 35—40 лет, имел характерное для монголоидов плоское высокое и широкое лицо со слабо выступающим носом. В целом же череп несколько странный — он сочетает в себе признаки арктической расы с байкальским типом североазиатской расы и близок не столько к юкагирам (байкальский тип), сколько к оленным чукчам. Через некоторое время из Москвы от ученицы известного антрополога М. М. Герасимова Г. В. Лебединской мы получили и готовый скульптурный портрет этого человека. Первые исследования подтверждали мысль о том, что древние жители Чукотки переселились на Анадырь откуда-то с юга. Но для окончательного доказательства верности этой гипотезы нужно было собрать еще много фактов.
Начался новый период поисков — не у костров и курганов, а в музейной тиши. Первые же вечера, проведенные за изучением собранных коллекций, убедили нас, что в цепочке научных предположений не хватает отдельных, весьма существенных звеньев. Наши находки доказывали: уже три тысячелетия назад оленные чукчи знали бронзу. Но что же представляла собой в то время культура их поморских сородичей?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы отправились «в гости» к древним охотникам на моржей и китобоям. Путь лежал на мыс Дежнева — край Азиатского материка.
Пароход «Донец» доставил экспедицию в эскимосский поселок Наукан, расположенный возле самого мыса, неподалеку от знаменитого Уэлена. У нас скромная задача: заняться раскопками вблизи этих с незапамятных времен обитаемых поселков, порыться в уже известных могильниках, побыть среди людей, с предками которых нас постоянно сводит профессия.
Скала Ченлун. По преданиям уэленцев, на вершине ее происходило сражение местных жителей и пришельцев с запада — людей с железными стрелами, людей, угонявших оленьи стада. Если в основе предания лежат действительные события, то здесь археолога ждут богатые находки.
Вельботы подвезли нас к самой скале. Впечатление внушительное — Ченлун грозно уходит вверх трехэтажным уступом. Над нами крутые стенки осыпей. У воды остается крохотная полоска суши, на ней едва умещается палатка.
С трудом одолели подъем. Перед нами — развалины крепости, обрамленные низким каменным валом. Несколько деревянных пластинок от лат, трубчатая кость — да, здесь действительно было побоище. Судя по всему, местным жителям приходилось туговато. Железные стрелы — не каменные наконечники...
Мы работаем несколько дней. Интересных находок много: мо-тыгообразное орудие из моржового клыка, древко от копья, каменные топоры, черепки, амулеты. Кажется, еще немного — и тайна разгадана. Но тут, как назло, заболел мой помощник Сергей. Не прерывать же раскопок! Я отправил Сергея с проводником к врачу, а сам остался один. Конечно, это было неправильно. Но что поделаешь — не всегда азарт поисков подсказывает самое верное решение.
До самой темноты я раскапывал одно интересное жилище. Это была полуземлянка с решетчатым перекрытием из китовых ребер, с нарами из моржовых лопаток и с очагом в нише.
Ночью проснулся от грохота волн. Начинался шторм. Переднюю часть палатки вдруг захлестнуло и прибило к земле. Схватив спальный мешок, я выскочил наружу. Хлестал дождь. Стылые валуны обжигали босые ноги. С обрыва непрерывно летели камни. Огромная волна окатила меня с головой. За ней двигался еще более грозный вал.
Не помню уж, как я вскарабкался на кручу, как прицепил насквозь мокрый мешок к одному из выступов.. Хорошо еще, что я вовремя проснулся! Через минуту огромный валун оторвался от скалы, мячиком пролетел над моей головой и обрушился на палатку.
Здесь, на холодном каменном уступе, я просидел, как мне показалось, целую вечность. Чтобы не совсем обессилеть, жевал водоросли, ловил ртом дождевую воду-Шторм стал утихать лишь на седьмые сутки. Снова вернулась надежда на спасение. До боли в глазах всматривался я в морскую даль. Вот на волне мелькнула точка. Она стала расти. И скоро я понял, что это судно. А еще через час к скале подошел вельбот...
Недельный «пост», конечно, не прошел бесследно, но удачные раскопки в уэленских могильниках помогли мне восстановить силы лучше, чем любое лекарство.
Мы нашли множество предметов домашнего обихода, гарпунов, покрытых орнаментом, каменных топоров, резцов из нефрита. Интересные находки принес семейный склеп и могила первобытного художника. В ней мы обнаружили красный минерал гематит с дощечкой для его растирания и множество каменных инструментов. Были здесь и настоящие шедевры косторезного искусства: темный значок, изображавший бобриху с детенышем, головка от гарпуна, украшенная стилизованными человеческими фигурками, и загадочный «крылатый предмет», похожий на бабочку.
Следы древних обитателей морского побережья повели нас дальше — на берега Северного Ледовитого океана. Пешком, на вездеходе, на резиновой лодке и на чукотских кожаных байдарках мы прошли, проехали многие сотни километров.
Материал, собранный нашими экспедициями, дает возможность представить историю заселения восточной оконечности Азии.
Вот как это могло быть.
Одиннадцать тысяч лет назад льды освободили долины и плоскогорья Чукотки и Северной Америки. Племена бродячих охотников с юга все дальше и дальше расселяются по земле, включая приполярные области. Должно быть, так продолжалось до начала бронзового века. Вероятно, тогда первые поселенцы достигли Чукотского полуострова. Они-то и оставили здесь следы своей материальной культуры.
Потом народы, обосновавшиеся в областях с более мягким климатом, перешли к земледелию и скотоводству. Переселенческое движение в приполярные области, естественно, начинало затухать. Перестали сюда проникать изделия из бронзы. Чукотка оказалась надолго, до времен Дежнева, изолированной от культур Старого Света.
Видимо, отмирание связей шло медленно, как и заселение края. Но через какое-то время первые поселенцы на Чукотке, пришедшие сюда в начале бронзового века, оказались надолго отрезанными от остального мира. История пошла вспять — назад к каменному веку.
Предоставленные самим себе, народы Чукотки нашли средства борьбы с суровой природой, создали новые формы жилищ, от первобытной охоты на диких оленей перешли к их приручению.
Гарпун, найденный в среднем течении Анадыря, позволяет предположить, что культура древних поморских поселений зародилась среди континентальных охотников на диких оленей. Нерпы и лахтаки довольно высоко поднимаются вверх по Анадырю. Возможно, именно охотникам на оленей и рыбакам пришла в голову замечательная идея поворотного гарпуна ' как основного средства добычи морского зверя. Возможно, лишь позднее выделилась уже совершенно самостоятельная культура китобоев,, охотников на моржей и нерп, которая развивалась своим особым путем.
Так продолжалось до тех пор, пока, догоняя соболя, не пришли в этот край первые русские землепроходцы. Их появление положила конец изоляции Чукотки.
Конечно, не все еще доказан» в этой гипотезе. Немало придется потрудиться археологам, чтобы определить конкретный процесс зарождения оленеводства на Чукотке; далеко не до конца исследован и вопрос о возникновении эскимосской культуры.
Но само по себе открытие бронзы на Чукотке еще раз доказывает несостоятельность расистских теорий о неразвитости азиатов. Чукотский народ начал свою эволюцию с тех же этапов, что и остальные народы земли. Но многовековая изоляция не могла не сказаться. Во всяком случае, мы должны отдать дань уважения мужественному отряду человечества, принявшему на себя жестокие удары суровой заполярной природы. В борьбе с ней народы Чукотки победили, сумели создать самобытную культуру. Слова одного эскимоса: «Мудрость рождается в великом уединении и преодолении трудностей» — могли бы служить прекрасным эпиграфом к рассказанной истории из жизни северных народов. К истории людей, зажегших первые костры на Чукотке.
1 Гарпун, который соединялся с древком при помощи ремня.

БАЙКАЛЬСКИЙ ИНКУБАТОР
Еще в прошлом веке байкальские рыбаки стали замечать, что добыча омуля начинает падать.
Пионером искусственного разведения этой ценной рыбы стал опытный рыбовод-энтузиаст К. Пантелеев. В 1919 году на реке Селенге он начал проводить опыты по искусственному оплодотворению икры омуля. Потом продолжил опыты в Верхне-удинске, где была организована рыборазводная станция. Работники
станции доказали, что получить мальков в искусственных условиях можно. В 1933 году был создан единственный в стране Большереченский завод по разведению омуля. Завод стоит на Большой речке, впадающей в Байкал.
Каждую осень большие косяки омуля заходят сюда на нерест. В этом году в аппаратах рыбозавода, инкубируется более 500 миллионов икринок омуля.
Скоро такие заводы появятся на реках Селенге, Сарме, Кичаре и Большой Гивверкутт. На них будут выращивать, кроме омуля, мальков сига и сибирского осетра.
М. БАКУТИН, кандидат
биологических наук,
Улан-Уд»

СРЕДИ КНИГ
КНИГА—ПОСЛАНЕЦ ДРУЖБЫ
Вл. ПРИХОДЬКО
Я стою у прилавка магазина, над входом в который написаны знаменательные слова: «Книга — посланец дружбы». Нетрудно догадаться, что это за магазин. Его знают все москвичи.
Уже много лет я бываю здесь. Магазин стал уже частью моего мира, моей улицы Горького, моей Москвы.
Здесь хозяева — книги. Они присланы из Болгарии и Венгрии, Вьетнама и Германской Демократической Республики, с Кубы, из Кореи и Монголии, из Польши и Румынии, Чехословакии и Югославии

С 1956 года, после организации магазина «Дружба», его оборот увеличился в десять раз. Сегодня, придя сюда, можно выбрать из пятнадцати тысяч названий книг ту, что придется по вкусу.
Польская витрина. Романы, стихи, приключения, учебники, путеводители, философские трактаты.
Спрашивают книги по электротехнике, по металлообработке, покупают многоязычные технические словари.
На прилавке объявление: «Принимаются заказы на «Атлас электронных ламп всего мира», том четвертый. Первые три тома проданы».
Новинки из трех популярных серий географической литературы: «Человек познает мир», «Вокруг света» и «Мир меняет облик». Их выпускает издательство «Искры».
— Этим книгам не приходится долго ждать покупателя, — говорит Руфина Заявлина, старший продавец.
Издательство «Полония» предлагает книгу П. Тщецяка «Путешествие по Польше».
Схемы, фотографии, рисунки. Кривые роста промышленности и сельского хозяйства в последние годы. У причала в Гданьске стоит огромное океанское судно, сделанное по заказу Советского Союза на польских верфях. Руки познанского рабочего монтируют сложный современный станок на машиностроительном заводе. Новый, только что нанесенный на карты город, дымящие трубы только что открытой фабрики. Путешествуя по Польше, о которой рассказывает П. Тщецяк, можно увидеть все многообразие бурной жизни республики. Книга издана на польском, русском, немецком и английском языках.

* * *
Среди книг, присланных из Бухареста, я вижу отлично изданный справочник «Румыния». Он объемист — 875 страниц, отпечатан на высокосортной бумаге, суперобложка украшена народным орнаментом, много цветных рисунков. На брюссельской Всемирной выставке справочник был удостоен Гран-при за оформление.
— Чтобы иметь представление о том, как написана книга, — говорит Таня Макеева из румынского отдела, — прочитайте... ну, хотя бы этот отрывок о столице Румынии.
Она открывает книгу.
«...С большой высоты город кажется красновато-желтым листком яблони, брошенным на огромный лоскут медно-зеленого бархата. Если спуститься ниже, то — словно в чудесных восточных сказках — пожелтевший листок превратится в румынский ковер, богато расшитый геометрическими узорами и ярко окрашенными цветами?.
Марка чехословацкого издательстава «Артия» хорошо знакома покупателям Его великолепные издания — гордость библиофилов. Приходя в магазин «Дружба»* я всегда перелистываю новинки «Артии».
Прекрасно издан альбом фотографий, посвященных Словакии. «Вам. не удастся, — пишет во введении к альбому Ладислав Мнячко, — проехать в Словакии ни по одной из дорог более десяти километров, не увидев новой большой стройки... Словакия — страна стали, химии, электричества. Страна уверенных в завтрашнем дне людей... Все, чем богата Словакия, доступно ее народу, каждому из ее граждан».
Спрашивают покупатели книгу «Летающие ящеры и древние птицы» и «Книгу о мамонтах». Их авторы — профессор Иозеф Аугуста и художник Зденек Буриан. Книги на русском языке. В них можно прочитать ответы на некоторые удивительные загадки Земли. В первой из них Й. Аугуста излагает историю находок в плитчатых известняках Баварии скелетов первоптиц, живших примерно 190 миллионов лет назад. Находки стали событием в палеонтологии. Уже по первым страницам ясно: книга читается с острым интересом, как приключенческий роман. Рассчитывая не на специалиста, а на самого широкого читателя, в том числе школьника, автор рассказывает о происхождении птиц на нашей планете.
В этом году выходят две новые книги й. Аугусты и 3. Буриана — «Жизнь древнего человека» и «По путям развития жизни».
Книжный магазин стал своеобразным клубом дружбы с братскими странами. Дважды в месяц за два часа до открытия здесь собираются книголюбы Проводится постоянный обзор новинок — в сущности, пресс-конференция. На нее приходят кинооператоры, журналисты. Специалисты по разным странам рассказывают о планах зарубежных издательств, о лучших книгах.
В постоянных обзорах горячее участие принимает совет покупателей, или так называемый «совет содействия». Им руководит журналист Витольд Кулеша, библиофил, знаток книги. В совет содействия входят люди разных профессий: медики, инженеры, литераторы. Они помогают проведению декад братских литератур, иногда, если требуется, консультируют покупателей и продавцов. Вместе с руководителями магазина Верой Серебряковой, Автандилом Ру-хадзе и группой консультантов они выбирают литературу для переиздания на русском языке.
Осенью на обзоры приезжают представители фирм. Они узнают о спросе на новинки, получают заказы на издания. Очень многие книги, изданные за рубежом на русском языке, заказаны магазином «Дружба».
Мозг магазина — его библиографическое бюро, где формируется ассортимент. Старший библиограф Лидия Злобина ведает всем его сложным хозяйством. Сотни тысяч книг и покупательских заказов обрабатываются здесь.
Бурной, кипучей жизнью живет магазин. Всегда здесь людно.
И такой же кипучей жизнью живут за рубежом магазины советской книги. Они есть и в Софии, и в Праге, и в Варшаве, и в Лейпциге... По количеству издаваемых книг наша страна уже давно занимает первое место в мире. И каждую неделю «Международная книга» отправляет в страны народной демократии тысячи экземпляров книг.

* * *
Но вернемся в нашу московскую «Дружбу». Много покупателей в отделе, где продается литература ГДР.
Работы Маркса и Энгельса, труды Ленина, переведенные на немецкий язык, документы жизни и борьбы Социалистической единой партии Германии. В этих книгах и брошюрах — бесценный опыт рабочего движения, правдивый рассказ о свободном мире социализма, о путях развития марксизма-ленинизма в наше время.
Большой интерес вызвал учебник немецкого языка с фонетическими пластинками, прямо нарасхват филателистические каталоги «Липсия». В ГДР издается 15-томное собрание «Тысяча лет итальянского искусства», дрезденское издательство «Ферлаг дер Кунст» познакомило читателей с Дрезденской галереей, с частью сокровищ Лувра.
Популярна серия альбомов «По странам света». Греция, Венгрия, Франция, Средиземноморье — широк их тематический круг.
Я с любопытством перелистываю альбом «Побережье Крыма и Кавказа». Ялта, Алупка, Артек, Новый Афон, Севастополь — места, о которых в свое время говорил Маяковский, что им сравниваться не с чем. Десятки отличных фотографий об отдыхе советских людей на замечательных курортах Крыма и Кавказа.
Рядом — книги Монгольской Народной Республики, новинки из Пхеньяна и Ханоя.
Книги из Гаваны — речи Фиделя Кастро, антология кубинской поэзии, стихи великого Гарсиа Лорки и Николаса Гильена, певца своей «сахарной родины»... Уже в первом десятке книг была «География Кубы» Нунье-са Хименеса. С тех пор географическая литература — неотъемлемая часть ассортимента в кубинском отделе.

* * *
Продавец болгарского отдела Ия Витт протягивает повесть Андрея Пиперова и Георгия Кочемидова «Целебный яд». Но я уже успел купить ее и с интересом прочитал. В основу повести легли действительные приключения естествоиспытателя Карла Юстуса Хасскарла, одного из тех отважных людей, кто рисковал своей жизнью, чтобы дать людям благодатные дары хинного дерева.
Хочется купить и великолепно изданную «Казанлыкскую гробницу» Асена Василева. Знаменитая Казан-лыкская гробница была открыта случайно — взрыв бомбы обнажил вход. Через несколько лет она была откопана и обследована. Там оказались потрясающей силы произведения художников тракийских племен, живших в IV — начале III века до нашей эры в теперешней «долине роз». Стенопись, фрески, рисунки поражают воображение гармонией, внутренней свободой, ясностью композиции, лаконизмом.
Если бы даже, не прочитав названия этого довольно большого тома, я открыл его на любой странице, то сразу догадался, о чем он.
«Взять 1 суповую миску (около 300—400 г) зелени петрушки и поджарить с 2—3 столовыми ложками масла...»
Эта «вкусная» книга — «Овощи в современной кулинарии» выпущена издательством «Техника» (София, 1962) на русском языке.
Никогда, признаться, не ел котлет из петрушки! Но уж теперь обязательно попробую. Болгарская кухня — одна из самых замечательных.
Как и в других странах, в Болгарии издается много книг на русском языке. Медицинская, художественная, социально-политическая литература.
Книга профессора Кирилла Лазарева «Экономическое развитие Народной Республики Болгарии» — серьезный, глубокий труд ученого, рассчитанный на самые широкие круги читателей. Автор интересно рассказывает об особенностях социалистической индустриализации Болгарии, подчеркивая роль мировой социалистической системы в развитии страны.

* * *
Из Будапешта недавно прислано трехтомное собрание сочинений великого национального поэта Шандора Петефи в переводах русских поэтов.
Автор и составитель альбома «Новая Венгрия в иллюстрациях» — Эрнё Михайфи. Он пишет: «Мы покажем не только красоту страны, но и красоту жизни, невиданную красоту новой, изменившейся Венгрии наших дней». Что же изменилось? «Другим стал прежде всего человек, который... преобразует вокруг себя мир... Даже два-три года назад многое выглядело по-другому. Везде новое, поэтому и эта книга состоит сплошь из новых фотографий. А те, которые были сделаны раньше, устарели и показывают прошлое».
Большое внимание уделено в альбоме художественному воспитанию детей. Нельзя без волнения глядеть на снимок, на котором крестьянская девочка в изокружке знакомится с картиной настоящего мастера. Венгерские фоторепортеры объездили всю страну. Их книга — это яркая и красочная повесть о преобразовании венгерской деревни, о рождении крупных социалистических предприятий в городах и селах, о новом человеке...
Венгрия выполняет полиграфические заказы на издание советских книг, издает, как и Румыния, малую библиотечку по живописи. Уже вышли очерки о Родене, Эль Греко, Джотто, Боттичелли, Тулуз-Лотреке. Из Венгрии приходит в год 150— 200 тысяч экземпляров книг на русском языке.

* * *
Много новой литературы привезли из Югославии.
...Трогир — город, основанный в третьем столетии до нашей эры дора-нами с острова Вис. Его можно найти на картах еще у старых географов Птолемея и Страбона. Очерк Цвито Фисковича о Трогире, снабженный богатым выбором иллюстраций, рассказывает о его неповторимом искусстве.
Прекрасен архитектурный ансамбль Трогира, городские часы на фасаде ратуши, порталы и капители, созданные одним из самых одаренных средневековых мастеров славянства, Ра-дованом.
Символические изображения месяцев, выполненные им. Вот февраль: молодка готовит на очаге рыбу для своего мужа-гонца, который только что вернулся с пути. Один из весенних месяцев — подрезка виноградной лозы. Холодный декабрь — в образе старца, который греется у очага и варит жирную колбасу.
Древние и вечно новые картины народной жизни...

* * *
«Ваше любимое занятие?» — «Рыться в книгах», — так ответил на вопрос дочери мудрый и великий человек.
Когда видишь людей, тесно обступивших прилавки магазина «Дружба» и листающих книги, невольно вспоминаются эти слова Карла Маркса. Тысячи москвичей и ленинградцев, тбилисцев и львовян входят сегодня в гостеприимно распахнутые двери магазинов, где продаются книги братских стран.
Люди самых разных профессий. Рабочие и инженеры, историки и врачи, «физики и лирики» могут здесь найти книгу с необходимой информацией, опытом, накопленным в дальних и ближних городах и селах социалистических стран. Широкий обмен литературы по всем отраслям знаний ¦— важное свидетельство дружбы, которая крепнет с каждым днем.

ЧИТАТЕЛЬ СООБЩАЕТ
КАКТУСОВЫЕ ПАСТБИЩА
Кактус — растение с мясистым стеблем, без листьев, усеянное колючками. Родиной его считают Мексику — страну с жарким климатом. Теплолюбивые кактусы разводят
у нас в помещениях и оранжереях как декоративные растения. Между тем они могут быть полезными и сельскому хозяйству.
Дело в том, что кактусы, растущие на засушливых землях, очень запасливы: они содержат до 90 процентов воды. Поэтому мясистыми, сочными стеблями можно не только накормить, но и «напоить» скот. Все было бы хорошо, если кактусы не имели бы острых колючек и могли переносить низкие температуры.
Создать кактусовые пастбища в пустынях было давней мечтой ученых. Но опыты, начатые еще в двадцатые годы в Таджикистане, Узбекистане и Туркмении, не имели успеха. Кактус, высаженный в открытый грунт, не переносил зиму.
Но вот на помощь селекционерам пришла сама природа. В Кабардино-Балкарии, в пятидесяти километрах от города Нальчика, в излучине Терека обнаружили небольшой участок, густо заросший кактусами. Это был настоящий подарок природы. Стебли кактусов высотой в пятна-дцать-тридцать сантиметров покрывали не острые колючки, а мелкие щетинки — «глохидии». И главное — найденное растение оказалось морозоустойчивым.
Черенки найденного кактуса высажены в районах Ташкента, Джезказгана, Ашхабада. Работы по освоению перспективных для сельского хозяйства растений продолжаются.
А. ВДОВЕНКОВ,
Москва

ЛЮБОПЫТНАЯ НАХОДКА
На крутой Медвежьей сопке около мыса Дежнева, близ поселка Уэлен, была недавно найдена ржавая гильза от артиллерийского снаряда. На ней, по всей вероятности, стальным бородком выбиты слова: «Турист Вокруг света на велосипеде Глеб Леонтьевич Травин. 3.VIII. 31 г. Псков». Местные чукчи не припоминают, чтобы в самой северо-восточной точке Союза появлялся когда-нибудь велосипедист.
Мог ли человек проехать на столь ненадежном транспорте тысячи километров, особенно по тайге, сопкам и болотам тундры?
Хочется верить, что путешественник действительно доехал до Уэле-на на велосипеде и оставил в память о себе эту надпись.
В. ИВАНОВ,
Москва

НИЛЬСКИЙ КРОКОДИЛ
Р. РОБИНСОН
Рисунки А. КАНЕВСКОГО

Эту историю я услышал от своего приятеля. Не желая называть его имени и фамилии, я все же хочу уверить читателя, что рассказ передается мною со стенографической точностью.
!. # * *
Мы с женой были в туристской поездке. Перед отходом нашего судна на палубе появился смуглый юноша, продавец зоомагазина, и поставил передо мной небольшой террариум. На дне стеклянного ящичка среди желтого песочка удобно устроился маленький, чуть Оольше щуренка, очаровательный крокодильчик.
— Что это? — спросил я.
— Я купила, — сказала жена. — Совсем недорого.
— Ну что ж, — пробормотал я. — Если так... Действительно, очень миленький.
Надо сказать, моя жена большая любительница животных. У нас в доме вечно гостят какие-то бездомные собаки и кошки, нуждающиеся в лечении и уходе. Но крокодил?!.
В течение всего рейса от Александрии до Одессы это дитя Нила было кумиром корабля.
Однажды, поддавшись уговорам друзей, я выпустил его в общий бассейн для купания. Туда немедленно плюхнулось несколько пловцов. Поднялись вой, визг, улюлюканье. Пловцы ныряли и вертелись, как вьюны, но крокодильчик умело избегал их цепких рук. Он крутился, выделывая всевозможные кульбиты, и вышел, наконец, из этой игры непойманным.
Мы стали знаменитостью. С восьми утра и до одиннадцати вечера дверь каюты не закрывалась.
Нечего и говорить, что в Москве Малыш стал достопримечательностью. Наша комната быстро превратилась в проходной двор.
Время шло. Малыш подрос. Террариум для него стал тесноват, поэтому пришлось втащить в комнату корыто, где он и поселился с возможным комфортом.
По роду своей работы я часто бываю в командировках. Вернувшись как-то из очередной довольно длительной поездки, я обнаружил, что в корыте живет существо, сильно смахивающее на приличных размеров полено. Это меня несколько озадачило. Однако, насколько далеко зашло дело, я понял, когда с работы пришла жена.
— Знаешь, это уже черт знает что! — сказала она вместо приветствия и швырнула на стол сумку с продуктами. — Он прожорлив, как Пантагрюэль и Гаргантюа. Если так пойдет дальше, то я не знаю... И потом позавчера он так тяпнул Юрочку. Ты посмотри, какие у него прорезались зубы. Ты должен что-то предпринять!
Я направился к Малышу с намерением проверить новость насчет зубов. Но прежде чем легкомысленно сунуть руку в пасть, вовремя остановился. На столе лежала обыкновенная ученическая линейка. Хр-руст! От линейки остались щепки. Да, это наводило на размышления...
— А что, если его отдать? — нерешительно сказал я.
— Отдать Малыша?
— Подло, конечно, — отыграл я. — Отдать такую прелесть... Шутка ли, нильский крокодил!
Прошло еще примерно с полмесяца. Крокодил взял новую моду. Не наедаясь с вечера, он по ночам начал выбираться из корыта и ползать по комнате в поисках съестного.
Как-то утром мы увидели его лежащим на полу у кроватки сына. Хвост его нетерпеливо подрагивал, а неподвижные глаза внимательно смотрели вверх...
За завтраком мы оживленно обсуждали, куда мы отдадим Малыша для  воспитания.
— В цирк! — говорил я, глотая горячий кофе. — Для дрессировщика это находка, ведь он детеныш!
— Ты прав, дорогой, в цирк. Все-таки не за решетку. — Перемена в настроении жены была очень заметна. — Только не откладывай.
Я поворчал немного, напомнил жене о том, что, прежде чем отрывать звереныша от родных мест и вмешиваться, таким образом, в дела природы, нужно знать ее законы, и отправился в цирк. В ожидании директора бродил до полутемному коридору и с удовольствием вдыхал в себя; знакомый с детства аромат сырых опилок, конского пота и какого-то зверья. У моего крокодила могла бы быть завидная карьера артиста.
В ответ на предложение заполучить молодого, подающего надежды крокодила директор равнодушно спросил:
— А зачем?
— Как зачем? — закипятился я. — Ведь это крокодил-детеныш. Из него можно веревки вить.
— Не было еще такого, — сказал директор.
— И отлично! Хорошо, что не было! Гвоздь сезона! Центральный номер!
— Нет, товарищ. Вот если бы, скажем, морской лев или тигр — другое дело. А с крокодилами в цирке не работают.
Домой я ехал в отвратительном настроении. Орешек оказался значительно крепче, чем я предполагал.
Наутро крокодил вновь лежал под детской кроваткой. Жена ходила мрачнее тучи. Я пошел падать в ноги соседям. У нас замечательные соседи, живем мы в квартире дружно, и я быстро получил от них согласие. Через час крокодил был торжественно помещен в ванну — на день, на два, в крайнем случае до субботы, так мы договорились. Соседи, покидая ванную, посмеивались и перекидывались шутками: они все еще находили крокодила забавным.
На следующий день я поехал в зоопарк.
— Слушайте, я дарю вам крокодила, — закричал я еще с порога, — дарю! Понимаете ли, жертвую науке. Как редкий экземпляр. Если хотите, могу 'даже приплатить.
Но сидевший за столом товарищ не выказывал никакой радости.
— А нам крокодил без надобности.
— Как без надобности? А посетители зоопарка, а дети? О них вы подумали?
— Да поймите вы, у нас штаты. Крокодилов по штату семь штук — все семь налицо! Не можем мы набирать сверх штатов. Быть может, когда будет построен новый террариум... Но он еще не готов.
— Так не можете?
— Не можем!
— Что же мне делать?
— А что хотите. Отдайте куда-нибудь.
— Я и отдаю. Вы не берете.
Собеседник доверительно положил руку на мое плечо.
— Я, пожалуй, могу вам помочь. Видите ли, я знаю одного усыпителя.
— Кого?
— Усыпителя. Ну, лицо, которое усыпляет зверей. На время осмотра или так, для общего успокоения. У них, знаете, бывают периоды, когда нервы шалят. Сном лечим. По новейшим методам.
Он вышел и вскоре вернулся.
— Бюллетенит, оказывается. А какой мастер! Золотые руки! Позвоните денька через два.
— А зачем он все-таки мне, усыпитель?
— Ну как же! Вы его, сонного, вывезете куда-нибудь.
— Кого?
— Конечно, крокодила. У вас есть дача с водоемом?
— Есть, но без водоема.
— Так выкопайте. Пусть пока поживет за городом, подышит свежим воздухом. А вы подыщете для него место. Авось как-нибудь...
Я съездил за город, вырыл водоем и даже зацементировал его. Это потребовало всего лишь двух дней и двух ночей.
Наступила суббота. Я снова позвонил в зоопарк, но «нужный человек» все еще болел. Часть соседей демонстративно отправилась в баню с газетными свертками в руках.
Ночью кто-то из соседей, будучи после бани в состоянии несколько приподнятом, забрел в ванную. Не знаю, что ему там понадобилось. Может, он не нашел собеседника и решил поболтать с крокодилом.
Вопль сбросил меня с постели. Полуодетые жильцы высыпали в коридор. Из ванной доносились звон и грохот. С гвоздей летели тазы и корыта, а крокодил, войдя в раж, метался на полу и молотил своим жестким упругим хвостом по стенам, по ванне, по двери. Он мог вышибить дверь...
Наутро я снова помчался в зоопарк..
— Где живет этот усыпитель? Адрес!
На лестничной площадке пятого, этажа я остановился перевести дыхание. Передо мной была добротная, обитая коленкором дверь. Сверкала медная дощечка с фамилией хозяина.
— Вам кого, уважаемый?
На пороге высился крупный осанистый мужчина, одетый в яркий шелковый халат. Не таким, признаться, я представлял себе штатного усыпителя.
Я объяснил цель моего посещения.
— Не могу, уважаемый, не в форме я нынче. — Он артистическим жестом тронул горло.
Я Почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног. Нет, так было уезжать нельзя. Никогда не говорил я так красноречиво. Наконец лед тронулся.
— Ладно, — сказал мой спаситель. — Согласен. Идите берите такси.
От ворот до дверей нашего дома шпалерами выстроились мальчишки. Жгучим любопытством горели у них глазенки. Мой визитер шествовал невозмутимо, держа в руках черный лакированный чемоданчик. В квартире он не спеша разделся и отправился мыть руки. Затем осведомился:
— Где хищник?
Я показал ему завязанную дверь ванной.
— Давно не ел?
— Со вчерашнего вечера.
— М-да! Детей и женщин прошу удалиться. — Он обернулся к трем оставшимся мужчинам и сказал тоном лектора: — Граждане, работа с хищниками требует особого внимания. Любой хищник опасен, голодный хищник опасен вдвойне. Вот вы, уважаемый, — он повернулся к одному из соседей, — берите эту лыжную палку и становитесь здесь, а вы, — он повернулся к другому, — давайте с лопатой сюда!
Распределив силы, он отвязал веревку и чуть приоткрыл дверь, заглядывая через щелку в ванную. Там загрохотало — дверь мигом захлопнулась. Сонных дел мастер покопался в докторском чемоданчике и вытащил оттуда нечто шарообразное, величиной с кулак.
— Берите, — он протянул мне этот предмет. — Приоткройте дверь и кидайте!
— А вы?
— Кидайте, уважаемый, нашли время спорить! Я в свое время львов усыплял. По восемь часов спали, как дети. Кидайте!
А, была не была! Я приоткрыл дверь, увидел метнувшегося ко мне через тазы крокодила и швырнул ему шаром в морду. Дверь захлопнулась, наступило томительное ожидание. Минут через пятнадцать, пряча в карман часы, специалист разрешил:
— Отворяйте потихоньку.
Мы приоткрыли дверь и увидели ползущего на нас крокодила.
— Затворяй! — заревел руководитель, пятясь назад. Он извлек из чемоданчика второй шар и протянул его мне. — Бросай этот! — Он перешел на «ты», недаром говорят, что опасность сближает людей.
Через полчаса мы снова заглянули в ванную. Крокодил открыл пасть, но бросаться не стал.
— По-моему, он не хочет спать, — сказал я.
— Не хочет? Он же зевает! — возразил деятель из зоопарка.

ФОТО. Рассвет на подмосковном пруду.
Фото Р. СЛОБОДСКОГО, Москва

Он надел пальто с бобровым воротником и, перед тем как откланяться и торжественно удалиться, вручил мне несколько .шаров со снотворным.
— Давайте понемножку, по той же системе.
Соседи и мальчишки разошлись. Утром я должен был вызвать грузовое такси и отвезти сонного, умиротворенного нильского крокодила на дачу. Перед сном я заглянул в ванную. Мой малыш лежал у ванны — от стены до стены. Глаза его были прикрыты. Но кончик хвоста чуть вздрагивал.
Сцену переезда я не берусь описывать. Боюсь, что мне не хватит красок. Сейчас крокодил живет на даче, однако моя жизнь не стала легче. Напротив, каждый день я вожу крокодилу сумки с продуктами...
Положение кажется мне безвыходным. Черт побери, ну зачем, зачем действительно нам понадобился этот крокодил? Ну, что мы с женой — биологи, укротители, звероведы? Ах, сувенир, ах, редкость, ах, что скажут знакомые! Вот оно что — крокодиловы слезы! Время от времени я читаю 23-й том Большой Советской Энциклопедии, раздел, посвященный крокодилам. К сожалению, никаких утешительных сведений не нахожу. Тогда я звоню в зоопарк и справляюсь, не построен ли новый террариум.
И вот вчера произошло событие, вселившее в меня новые надежды. Рано утром в дверь тихо постучали. Я вздохнул: наверно, депутация общественности дачного поселка. Что-нибудь стряслось.
Но нет, на пороге стоял Николай Иванович, мой сосед, всеми уважаемый пенсионер.
— Голубчик, — сказал он, — знаете что, напишите объявление и разошлите по городам. Так и так, мол, имеется крокодил, по случаю отъезда и так далее. Исключительно ценный зверь для передвижных зверинцев и живых уголков.
— Да кто же согласится? — спросил я.
— Найдутся, — философски спокойно сказал бывалый сосед. — Не во всех зоопарках встретишь нильского крокодила. Может, если с ним умело обращаться, он как овца? Откуда вы знаете?
Утопающий, говорят, за соломинку хватается. Я написал объявления и разослал их по всем городам, где только у меня были знакомые, с просьбой вывесить на самом видном месте. Как-то оно обернется?
Я жду у телефона. Вот-вот раздастся звонок и басовитый голос администратора передвижного зверинца ласково скажет:
«Дорогой мой! Это же замечательно — нильский крокодил! Скорее давайте ваш адрес... Да не волнуйтесь, я умею с ними ладить».

«ВОКРУГ СВЕТА»
№7 ИЮЛЬ 1963
СОДЕРЖАНИЕ
ВИЛЕН РАЗИН — Стальной меридиан...............						1
В. ВАКИДИН — Город поэтов..................						12
ГЕННАДИЙ ФИШ — У подножья «адского дымохода».......				15
Л. СЕДОВ — Сигирия.................								20
Л. КАЗАКОВА — Новые краски Каскелена.........						21
В. КОМАРОВ — Вестники далеких миров.............					22
ПОЛЬ АЛЬМАЗИ — Потомки Тупак-Амару............					25
A. РОГОВ — В краю эдельвейсов................						33
М. БЕЛЕНЬКИЙ — Жертвы острова сокровищ........					36
БЕНГТ ДАНИЕЛЬССОН — Забытые острова.......					41
Л. ДИКОВ — По следам древних костров.............						54
Дружба, сотрудничество, взаимопомощь
АЛЬБЕРТ ПИН — Свет без границ ...............						7
М. ПОДГОРНОВ — Здесь начинается «Дружба»..........					11
ВЕСТИ ИЗ БРАТСКИХ СТРАН................						14
B. ДРУЖИНИН — Раздвигая горы..............						29
ТОМАШ ПАЛОШ — Уголь «Халдекса»..............						31
3. МИРСКИЙ — Флаги над дельтой................						32
А. ГАНГНУС, Е. МИЛЮТИНА — Регион братства.........					36
Ю. АРСЕНЬЕВ — Бугд найрамдал.........							38
Н. БАБИН — Болгарский Урал..................						52
Читатель спрашивает
ЮРИЙ ТАРСКИЙ — Конец операции «Тирпиц»..........					18
Читатель сообщает
М. БАКУТИН — Байкальский инкубатор.............						57
A. ВДОВЕНКОВ — Кактусовые пастбища............					60
B. ИВАНОВ — Любопытная находка............						60
Ю. АЛИКИН — Пещерный жемчуг...............						64
Среди книг
ВЛ. ПРИХОДЬКО — Книга — посланец дружбы.........					58
Р. РОБИНСОН — Нильский крокодил............						61
Пестрый мир .........................								50
Фотоконкурс «Вокруг света»...............							63

Главный редактор В. С. САПАРИН Члены редакционной коллегии: В. И. АККУРАТОВ, П. А. АНТРОПОВ, Е. Н. ВАСИЛЬЕВА, И. П. ГЕРАСИМОВ, В. Л. КУДРЯВЦЕВ, Л. Д. ПЛАТОВ, Ю. А. ПОПКОВ (заместитель главного редактора), П. Н. РЕШЕТОВ, Ю. Б. САВЕНКОВ (ответственный секретарь), А. И. СОЛОВЬЕВ, В. С. ЧЕРНЕЦОВ, В. М. ЧИЧКОВ.
Рукописи не возвращаются.
Технический редактор А. Бугрова
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ» Наш адрес: Москва, А-30, Сущевская, 21. Телефоны: для справок Д 1-15-00, доб. 2-29; отделы «Наша Родина»— 2-68; иностранный — 2-85; 3-58; литературы — 3-93; иллюстраций — 3-16; приложение «Искатель» — 3-38.

А07103. Подп. к печ. 19/VI 1963 г. Печ. л. 8,5(8,5). Уч.-изд. л. 10,2. Тираж 250 000 экз. Заказ 876. Цена 60 коп.
Типография
«Красное знамя» изд-ва «Молодая гвардия», Москва, А-30, Сущевская. 21,

ЧИТАТЕЛЬ СООБЩАЕТ
ПЕЩЕРНЫЙ ЖЕМЧУГ
На северной окраине города Кизел в десятиметровом известковом уступе есть пещера. Ее высота — сорок Метров, протяженность — около восьмисот.
Однажды двое исследователей — Ю. Митюнин и В. Армишев — нашли в пещере крупные белые и желтоватые горошины. Это были друзы малоизвестного в нашей стране пещерного жемчуга.
Разрез жемчужинки напоминает «матрешку»: она состоит из полуто-ра-двух десятков малюсеньких шариков, как бы вложенных один в другой. В центре, как и у «настоящего» жемчуга, находится песчинка или кристаллик кальция.
Пещерный жемчуг подразделяют по величине на две группы: оолиты — до двух миллиметров в поперечнике, пизолиты — до восьми и более.
Как же образовался пещерный жемчуг?
Дождевые и снеговые воды, просачиваясь по трещинам известняков, насыщаются известью. Капли, падая на глинистый пол пещеры, образуют крохотное озерко. При испарении вода насыщается карбонатом кальция. Образуются кристаллы кальцита.
Химический анализ жемчужин Ки-зеловской пещеры показал, что они состоят из карбоната кальция, небольшого количества железа, воды и некоторых других веществ. Состав пещерного жемчуга почти такой же, как и жемчуга из раковин. Однако пещерный жемчуг не так красив. Дело в том, что в нем нет минерала арагонита, придающего жемчугу блеск.
В Кизеловском музее имеются два пизолита, найденных школьниками во время экскурсии. Хорошая коллекция жемчуга из Кизеловской пещеры хранится в геологическом музее Пермского университета.
Ю. АЛИКИН,
Кизел
На первой странице обложки: Юный феллах из Нильской долины.
Фото Н. ДРАЧИНСКОГО
На второй странице обложки: Фотоэтюд К. ТОЛСТЯКОВА
Природа — великий скульптор. Эти огромные шары, рассыпанные на побережье Новой Зеландии, — творение моря.
Здесь же демонстрирует свою работу ветер; это он изваял из скал причудливые крепостные башни.


ИМЕЮТСЯ В ПРОДАЖЕ КНИГИ ИЗДАТЕЛЬСТВА 
ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (ГЕОГРАФГИЗ):
На ледяном острове. (Сборник статей.) 1962, 237 стр., цена 64 коп.
Авторы, участники научной экспедиции, на ледяном плавучем острове совершили дрейф через весь Северный Ледовитый океан. В статьях они рассказывают об этом своеобразном плавании, открытиях и наблюдениях. Вы узнаете о причинах образования ледяных островов, о закономерностях влияния речного стока на их дрейф и о других секретах природы, раскрытых учеными. Кроме того, авторы дают описания подводных фотографических работ, знакомят с новыми методами исследований, с уникальными приборами.
СТРЕЛЕЦКАЯ Л. Н., Бельгия (экономико-географический очерк). 1962, 237 стр., цена 86 коп.
На основе изучения новейших материалов автор работы анализирует особенности развития структуры бельгийской промышленности, сельского хозяйства и транспорта, дает обстоятельную характеристику каждой из отраслей экономики. Особая глава посвящена анализу внешних экономических связей Бельгии.
ПУЛЯРКИН В. А., Западный Пакистан. 1962, 260 стр., цена 93 коп.
Этой книгой издательство заканчивает полное и детальное географическое описание Пакистана начатое в 1959 году выпуском работы А. Ф. Тринича «Восточный Пакистан». Автор знакомит читателя с природными условиями района, его населением, хозяйством. Книга рассчитана на географов, преподавателей, научных работников, учителей, студентов, экономистов.
Геохимия степей и пустынь и поиски полезных ископаемых. «Вопросы географии», сб. 59, 1962, 208 стр., цена 77 коп.
Издание посвящено геохимическим методам поисков полезных ископаемых в степных и пустынных районах СССР.
МИЛЬКОВ Ф., ГВОЗДЕЦКИЙ Н., Физическая география СССР. Ч. I. Европейская часть и Кавказ. 1962, 476 стр., цена 1 р. 05 к.
Более четверти объема учебника, предназначенного для студентов университетов и педагогических институтов, посвящено общей характеристике природы Советского Союза. В остальной части излагаются важнейшие сведения о физической географии Европейской части СССР и Кавказа.
Текст дополняется многочисленными картами и картосхемами, оригинальными фотоснимками.
ЭТИ КНИГИ МОЖНО ПРИОБРЕСТИ В МАГАЗИНАХ КНИГОТОРГА И ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ.
С О Ю З К Н И Г А