Ежемесячный научно-популярный и научно-художественный журнал

Издается с 1926 года

«ЗНАНИЕ – СИЛА» ЖУРНАЛ. КОТОРЫЙ УМНЫЕ ЛЮДИ ЧИТАЮТ УЖЕ 77 ЛЕТ!

7 февраля в Екатеринбурге торжественно отмечали значительное событие, имеющее прямое отношение к науке, – вручение четырем академикам Российской академии наук знаменитых Демидовских премий 2002 года. Знамениты они и своей необычной историей, и, конечно же, именами выдающихся ученых, ставших их лауреатами.

Семейство Демидовых – зачинателей горного дела в России – известно с конца XVII столетия. К началу XIX века многочисленные заводы Демидовых давали уже четверть всего производства чугуна в России. Недаром еще в 1726 году семья получила потомственное дворянство. Один из членов этой широко известной семьи, Николай Павлович Демидов, отнюдь не будучи ученым, рискнул обратиться к императору с предложением создать научный Демидовский фонд и вручать премии выдающимся ученым. 17 апреля 1832 года можно считать днем рождения этого начинания. Следует добавить, что, согласно завещанию, фонд был обязан выплачивать премии в течение двадцати пяти лет. Скончался учредитель премий в 1841 году, но до 1862 года его завещание неукоснительно выполняли. Кстати, известный профессор, хирург Николай Иванович Пирогов получил премию трижды.

Кто бы мог подумать, что спустя полтора века, в 1993 году, Демидовские премии будут возобновлены и станут одними из самых престижных, а инициатором этого возрождения станет нынешний лауреат Геннадий Андреевич Месяц. За последнее десятилетие эту награду получили 35 таких выдающихся ученых, как Ю.А. Карпов, Б. В. Раушенбах, С. В. Вонсовский, Н.А. Толстой, В.Л. Янин, П.Н. Кропоткин… Кстати, многие из них были постоянными авторами нашего журнала.

Среди лауреатов 2002 года люди самых разных профессий. Первым юристом, получившим Демидовскую премию, стал академик Владимир Николаевич Кудрявцев, крупнейший специалист в области уголовного права, криминологии, социологии права, автор более пятисот научных работ, многие из которых переведены в Италии, Японии, Венгрии, Польше, Болгарии и Чехословакии. Владимир Николаевич принадлежит к числу тех ученых-юристов, кто в послевоенное время возглавил работу по коренному обновлению отечественного законодательства, ликвидации последствий нарушения законности в сталинское время, возрождению и упрочению демократических начал судопроизводства и уголовной юстиции. Он один из основателей отечественной криминологии, которая до 50-х годов вообще не развивалась.

Сегодня, когда одной из самых острых социальных проблем стал международный терроризм и при этом во всем мире нет никаких разработок по этой теме, он принимает активное участие в недавно созданном Общественном научном совете по проблемам борьбы с международным терроризмом. Очевидно, что одной военной техникой терроризм не победить, нужны целые серии профилактических мер и глубокое понимание основы экстремизма.

Современный Пирогов – гак называют академика Виктора Сергеевича Савельева, получившего премию за выдающийся вклад в развитие кардио- и сосудистой хирургии, а также за решение проблем флебологии, которые он первым в нашей стране начал всесторонне изучать. Виктор Сергеевич создал крупную хирургическую школу, которую отличают подлинное новаторство и постоянный творческий поиск. Им подготовлено более 60 докторов и 150 кандидатов наук.

За выдающийся вклад в развитие математики, квантовой механики, теории струн и солитонов Демидовская премия присуждена академику Людвигу Дмитриевичу Фаддееву, сыну известных отечественных математиков Дмитрия Константиновича и Веры Николаевны Фаддеевых. Ему удалось решить классическую задачу трех тел в квантовой механике – так называемые уравнения Фаддеева. Научные достижения Людвига Дмитриевича получили широкое признание в нашей стране и за рубежом. Он лауреат Государственной премии Российской Федерации, премии имени А.П. Карпинского, премии имени Д. Хайнемана Американского физического общества. Удостоен Золотой медали РАН имени Л. Эйлера, медали Макса Планка, является иностранным членом академий ведущих стран мира: США, Франции, Швеции, Аргентины, Китая, Финляндии и других. Сегодня Людвиг Дмитриевич возглавляет Национальный комитет математиков России и созданный им Международный математический институт имени Л. Эйлера в Санкт-Петербурге.

В протоколе заседания попечительского совета Научного Демидовского фонда заслуги академика Геннадия Андреевича Месяца сформулированы лаконично: за выдающийся вклад в развитие электрофизики. Но вклад этот очень многообразен. Научная карьера Геннадия Андреевича началась еще в стенах Томского политехнического института, который он окончил в 1958 году. Его эксперименты показали, что время коммутации уменьшается с ростом напряженности электрического поля значительно быстрее теоретически предсказанного ранее. Это явление и все, что с ним связано, стало новым направлением в данной области исследований. Именно оно определило всю его дальнейшую научную деятельность. Высоковольтная наносекундная импульсная техника и электроника и по сей день остаются для Геннадия Андреевича сферой его научных интересов. В этой области он один из признанных научных лидеров в мире.

И еще одна немаловажная особенность этого ученого – он замечательный организатор науки. По его словам, от студента до академика он был связан с Томском, где с 1977 по 1986 год возглавлял созданный им Институт сильноточной электроники. Недаром он является почетным гражданином Томской области. В 1987 году по инициативе Г.А. Месяца было основано Уральское отделение АН СССР, которое он и возглавил. В этом же году его избирают вице- президентом АН СССР. Под его руководством созданы новые научные центры и институты в Сыктывкаре, Перми, Ижевске, Челябинске, Оренбурге, Архангельске, Уфе и Екатеринбурге.

Так уж сейчас совпали даты, что вполне можно отмечать юбилей Демидовских премий, причем двойной, поскольку имена нынешних лауреатов впервые были названы в конце 2002 года, спустя 170 лет с зарождения Демидовских премий, а вручали премии уже в 2003 году, через десять лет после их возобновления. С юбилеем вас!

Это явление известно давно. Берется жесткая, но все еще сгибаемая трубка, концы ее соединяются коротким куском более гибкой трубки, образующей петлю, которая заполняется жидкостью. Затем ритмично сжимают и расслабляют гибкую секцию, наблюдая за движением жидкости. Казалось бы, она должна «отпрянуть» в стороны от пережатого участка, а затем вернуться обратно. Но нет, странным образом жидкость начинает двигаться в одном направлении по всему кольцу.

До сих пор никто не понимает, как такое примитивное устройство действует без всяких клапанов. Решить эту загадку попыталась математик из Нью-Йорка Юнок Янг. Еще в бытность студенткой она построила компьютерную модель этого «бесоапанного насоса». Программа имитировала детали тех сложных взаимодействий, которые возникают между жидкостью и стенками трубки, когда ее гибкий сегмент ритмически сжимается и освобождается. Результаты прогонки программы подтвердили ожидания: «жидкость» двигалась в одном направлении, как велогонщик по треку.

Янг меняла на своей модели частоту сжатия трубки. Вначале, как и ожидалось, увеличение частоты сжатий приводило к ускорению движения жидкости. Но затем выявилось нечто удивительное. При дальнейшем росте частоты поток стал замедляться. В конце концов, при скорости порядка трех сжатий в секунду он остановился, а затем начал двигаться в обратном направлении. При более высоких частотах скорость потока снова увеличилась, затем опять упала и при пяти сжатиях в секунду вновь поменяла направление. Так продолжалось и при дальнейшем увеличении частоты сжатия. Это было открытие. За четыреста лет применения бесклапанных насосов никто никогда не сообщал о таком явлении. Следовало проверить его на опыте – только прямой эксперимент мог бы показать, происходит ли то же самое в реальной трубке.

К счастью, Математический институт имени Куранта при Нью- Йоркском университете, где работала Янг, – одно из немногих математических исследовательских учреждений, где есть своя экспериментальная лаборатория. В ней был немедленно собран бесклапанный насос и… эксперимент показал ту же картину: по мере увеличения частоты сжатия резиновой секции насоса жидкость в нем то и дело меняла направление своего кольцевого движения.

Сегодня, перейдя на работу в Национальную лабораторию в Теннесси, Янг продолжает разгадывать тайну удивительного насоса. Как показывает компьютерная модель, каждое сдавливание гибкого сегмента посылает вдоль трубки волну сжатия. Это, полагает Янг, может двигать жидкость по круту подобно тому, как ритмические перистальтические движения мускулов продвигают пищу вдоль кишечника. Но это не объясняет, почему при увеличении частоты сжатий движение жидкости замедляется и затем меняет направление на обратное.

Вскрытие этого механизма стоит того тяжелого труда, который собираются вложить исследователи, поскольку может помочь в решении важных реальных проблем. Так, например, некоторые моллюски – птероподы – используют для плавания метод, напоминающий работу бесклапанного насоса. Биологи до смерти хотели бы знать, как они это делают. Намечается также перспектива применения этих насосов для изучения циркуляции в человеческом организме. Дело в том, что на третьей – четвертой неделе беременности у человеческого зародыша уже происходит циркуляция жидкости, хотя его бьющееся сердце еще не имеет клапанов. «Бесклапанный насос» должен быть как-то замешан и в этом.

Но наиболее заманчивые перспективы его применения относятся к массированию грудной клетки, которое часто составляет единственную надежду на спасение человека, пораженного тяжелым сердечным инфарктом или электрическим шоком. Хотя такое массирование применяется для спасения жизней уже в течение 40 лет, врачи все еще не совсем понимают, в чем состоит его действие. Возможно, при этом сердце играет роль пассивного проводника крови, подобного жесткой секции бесклапанного насоса.

Этот последний вывод делает открытие Янг жизненно важным. При неверно выбранной частоте массированная кровь может совсем остановиться или даже потечь в неправильном направлении – с опасными последствиями для человека. В настоящее время Янг изучает этот процесс на компьютерной модели сердечной деятельности. Если она преуспеет, результатом будут рекомендации по на и лучшему выполнению сердечно- легочной реанимации. И тогда ее странное открытие сможет помочь спасению человеческой жизни.

Ирина Прусс

Через плечо Юрия Александровича Левады я смотрю на девять томов сборников «Куда идет Россия?» и вспоминаю девять международных симпозиумов социологов, историков, экономистов и культурологов, на которых я тоже была и о каждом из которых в свое время писала. «Через плечо» – это, конечно, только фигура речи: Юрий Александрович опубликовал в последнем номере «Мониторинга общественного мнения» статью с анализом девяти томов и девяти заседаний симпозиума – в преддверии нового, юбилейного десятого заседания и тома.

Заседания лучших обществоведов страны, которые каждый год собирались, чтобы попробовать разобраться вместе, какие сдвиги произошли со дня их последней встречи в экономических обстоятельствах в представлениях и нравах наших соотечественников и в обществе в целом.

Сдвиги происходили и в них самих как и во всех нас. Только у них была весьма специфическая задача: уловить, описать и попытаться объяснить все, что происходило с обществом, в то время как то же самое происходило и с ними. В этой шеренге зеркал, отражающих не только реальность, но и друг друга, изображения дробились, плыли, принимали странные очертания и вдруг, как будто навели фокус, становились легко узнаваемыми и понятными…

Десять лет – это не слишком много в частной биографии, если она уже определилась и течет по пробитой когда-то колее: совсем недавно дети пошли в школу – оглянуться не успел, как надо искать репетиторов для последнего рывка перед поступлением в вуз.

Но почему-то десять лет в жизни страны, особенно нашей, – это нечто необозримое, столько туда оказывается впихнутым событий, непременно роковых и судьбоносных. Вспомните десять лет между 1917 и 1927 годом в истории России: превращение монархии в республику и республики в никем не виданное и не слыханное нечто, гибели которого ждали со дня надень, да и прождали семьдесят лет. Гражданская война и военный коммунизм: практическая попытка построения утопии в отдельно взятой стране. Крах утопии; НЭП, соединенный с яростным стремлением оставить политическую власть в руках правящей партии. Конец НЭПа и начало сталинского этапа тоталитарного режима.

Можете взять следующее десятилетие: туда как раз попадет Большой террор. А в следующее – война. Потом – XX съезд, конец сталинской эпохи; потом – шестидесятые с шестидесятниками; потом – семидесятые с застоем… Ну, и так далее: каждое десятилетие поворотное, не в демагогии исторических решений партии и правительства, а на самом деле.

А последние десять лет, 1993 – 2003 годы, которые в истории незримого колледжа обществоведов и рассматривает Юрий Александрович?

Если чуть сдвинуть фокус его оптики, в поле зрения попадут не только обществоведы с ясно обозначенным биением мысли на челе, но и улица, с которой они вошли в этот зал размышлений и споров, и люди, о судьбе которых они спорят, пытаясь определить, куда же идет Россия. На этом фоне описанная и осмысленная Левадой эволюция постсоветского обществоведения становится особенно интересной для непосвященных.

Зримая жизнь незримого колледжа, отлитая позже в первый том тезисов, началась в 1993 году, после чего не прерывалась ни разу, мерной поступью двигаясь от года к году. Юрий Александрович увидел в ней этапы, отличавшиеся друг от друга и основным предметом интереса ученых, и подходами к нему, и всей атмосферой научных обсуждений.

«На первом той задавала критика гайдаровских реформ и президентского переворота 1993года».

Другими словами, тон задавали сами события, происходившие за стенами Академии народного хозяйства, где шли заседания симпозиума. Ученые переживали эти события точно так же, как и все остальные люди. Они успели отмитинговать в Перестройку, потерять нехитрые свои сбережения в 1992 году и многие – возненавидеть за это младореформаторов, привычно подсчитать сотни процентов, на которые подорожал батон хлеба, поделить на них пенсионные копейки и прийти в ужас от всенародного обнищания, некоторые усомнились в демократических идеалах и почти все – в желании и способности правительства, расстреливающего парламент, этим идеалам следовать.

Не успевшие выговориться на перестроечных митингах, накопившие с тех пор много горьких размышлений, они прежде всего принялись обмениваться именно этими размышлениями, порой облекая их в оболочку научной терминологии, а порой и не затрудняясь этой операцией вежливости.

Как вспоминает теперь Юрий Александрович, два сюжета пользовались особой популярностью в те первые сессии. Один – о необходимости немедленно отказаться от «шокотерапии» гайдаровского образца и перейти к постепенным реформам экономики. Причем «постепеновцами» выступали, можно сказать, недавние экстремисты, авторы сверхлиберальных статей в газетах и толстых журналах, такие, например, как соавтор знаменитой «Лукавой цифры», похоронившей всю советскую производственную статистику, новосибирский экономист Г. Ханин. Его идеологию полностью разделяли мои соседи, а также учителя, врачи, рабочие по всей стране.

«Вряд ли можно представить себе исторические обстоятельства, не только в России, – пишет Левада, вспоминая эту весьма распространенную на первом этапе трансформаций тоску по постепенности, – когда сторонники реформ имели бы в запасе десятки лет и смогли бы сохранить за это время собственный реформаторский потенциал, солидарность и т.д. Реальный ход событий последних лет еще раз показал, что в нашей стране общественные процессы приобретают одну из двух форм: либо «застой», либо «обвал», причем обе формы оказываются трудны как для понимания, так и для управляющего воздействия».

К концу девяностых эта идея увяла. Второй сюжет оказался долговечнее: он был связан с неизбежностью для России периода авторитаризма.

Об этом на первой сессии сказал наш автор тех лет Евгений Стариков, сразу же признавшись, что не он первый «ставит этот вопрос»; зато первый высказался во всей полноте страхов и сомнений, с этим связанных: «Наш генералитет отличается дубовитостью и в проблемах экономики разбирается, как свинья в апельсинах, госбезопасность – не лучше, а МВД – это импотенция в действии плюс тотальная коррумпированность снизу доверху. И сам собой напрашивается скорбный вывод: нет в России политических групп, обладающих не только силой, но и интеллектом, и способных работать на то, чтобы Россия в будущем стала демократической и либеральной. И все же… Готового ответа я не имею: обречены ли мы фатально на авторитаризм, работающий лишь на консервацию себя самого, а следовательно, и того энтропийного болота. в которое мы попали. Или у нас, вопреки всему, все же возможен просвещенный, патриотический авторитаризм.., чтобы послужить переходной формой, а потом сознательно уйти..?». Как видим, сомнения связаны лишь с характером грядущего авторитарного режима, но никак не с его неизбежным приходом.

Собственно, выбор одного из вариантов Старикова и разделил тогда социологов, политологов и политиков: одни опирались на знаменитую ленинскую формулу «нация рабов, снизу доверху все рабы» и ничего хорошего от авторитаризма не ждали, другие надеялись на авторитаризм просвещенный и ссылались на переход к демократии через Пиночета и Франко.

Наверное, ничего плохого в аналогиях нет; по крайней мере, они означают категорический отказ от идеи полной уникальности собственной истории. И кроме того, предполагают хотя бы знакомство с опытом стран, уже преодолевших тяжкий путь от централизованного патерналистского государства к демократическому. Но в рецептах «по аналогии» не больше науки, чем в ленинской формуле. Зато она вполне соответствует народному тяготению к твердой руке и наведению порядка.

Понадобились усилия серьезных специалистов по Латинской Америке, чтобы показать относительность всяких аналогий и сложность, неоднозначность конкретной истории. Однако мифы живут не по законам научного знания.

Миф о «сильной руке» оказался очень долговечным в обществе и обеспечил всенародную поддержку ныне действующему президенту. А вот мифологический период в жизни научного сообщества, объединенного симпозиумом, после первых сессий пошел на убыль, как пошли на убыль и споры о том, что лучше – капитализм или социализм.

Наверное, самим ученым пройти через этот период было необходимо. История советского обществоведения – отдельная тема, на мой взгляд, необычайно интересная. Я и до сих пор не понимаю, как общественная наука могла существовать в качестве именно науки в идеократическом государстве; знаю только, что, тем не менее, существовала – не протестная, диссидентская, такой она становилась вынужденно, но «кухонная», семинарская, осторожно проникающая в официально проводимые исследования, ориентированная на мировую науку и стремящаяся стать ее частью. Но незримый колледж тех лет был очень невелик, замкнут и вряд ли сумел наработать так много, чтобы оказаться вооруженным научным знанием перед лицом такой глубокой трансформации общества.

Во всяком случае, к обществоведам в полной мере относилась горькая шутка, адресованная всей советской интеллигенции: «Свобода слова есть, а слова – нет». И несмотря на призывы Татьяны Ивановны Заславской работать, по возможности «отбросив старые и новые мифы, минимизировав политические пристрастия», несмотря на то, что именно в этом зале собрались все, кто мог внять этому призыву, необходимо было время для того, чтобы суметь ответить на обличительную реплику женщины: «Как вы можете спокойно обо всем этом говорить, когда в Чечне гибнут люди?!».

«На втором этапе эволюции российского постперестроечного обществоведения, – по мнению Юрия Александровича Левады, – обществоведы занялись особенностями российских трансформаций, изучением их механизмов, кризиса социальных институтов и роли неформальных практик во время такого сокрушительного кризиса».

Иными словами, занялись как бы более научной работой, чем обсуждение непосредственных политических прогнозов. Хотя, разумеется, и на первом этапе были сугубо научные доклады, и на втором звучали чисто политические лозунги, все же зал симпозиума больше не воспринимался как продолжение митинга в НИИ или на знаменитой московской интеллигентской кухне, где обсуждалось все то же самое. Впрочем, уже и не обсуждалось в прежних масштабах: люди бросились искать работу и приработок, привычно скрывая последний от официальных органов и столь же привычно ужасаясь официальным цифрам всеобщей бедности. Помню, как поразилась аудитория докладу Евгения Головахи, сравнившего уровень благосостояния семей в 1985 и 1995 годах, как его тут же заподозрили чуть ли не в подлоге: оказалось, что число автомашин и дач за эти 10 лет так сильно возросло, что списать их лишь на ограбивших народ олигархов не было никакой возможности…

Не признаваясь пока в этом, общество, кажется, приняло к сведению, что время и страна действительно и бесповоротно изменились. Подросли те, для кого этого вопроса и вовсе не существовало: они ничего толком не знали о возможной альтернативе. Вели себя эти новые молодые русские совершенно непривычно: серьезный социолог Владимир Магун доложил на одной из сессий симпозиума, что произошла «революция притязаний» молодых – они хотели много большего, чем их сверстники лет 15 – 20 тому назад, но и готовы были много работать, чтобы получить профессию, востребованную на рынке труда и потому хорошо оплачиваемую.

На этом этапе выяснилось, что многие участники симпозиума, поспорив о социализме и капитализме, уходили из зала, чтобы заняться своим делом: следить за трансформацией общества, пытаться ее объяснить и предугадать дальнейшие события.

Помню сессию, львиную долю которой заняли доклады об огромном исследовании трансформации российской деревни, проведенном под руководством одного из организаторов и сопредседателя симпозиума английского профессора Теодора Шанина. Докладчики говорили о захватывающе интересных вещах: деревня самоорганизовывалась для выживания, приспосабливая к новым своим нуждам старые советские формы, вроде колхозов и совхозов, и порождая новые формы сотрудничества на обочинах официальных институтов, за их рамками. Центр жизни явно смещался в сторону крестьянского двора, но коллективное или государственное хозяйство оставалось необходимым и как хозяин всей деревенской инфраструктуры, и как распорядитель привычно даровых ресурсов.

Это было по-настоящему новое знание, добытое по всем правилам науки. Оно и работало против политической мифологии как сторонников левых идей, провозглашавших крах всего сельского хозяйства страны с падением колхозов и совхозов, так и сторонников правых идей всеобщей немедленной фермеризации сельского хозяйства как единственного и достаточного условия для его подъема и расцвета…

Конечно, оно было не одно, такое исследование, хотя по масштабам мало какое могло с ним сравниться. Из сессии в сессию другой организатор и сопредседатель симпозиума, академик Татьяна Ивановна Заславская делала очередной доклад о сдвигах в структуре российского общества, опираясь как на статистику, так и на собственные исследования. Всероссийский центр изучения общественного мнения не только предлагал аудитории все новые и новые «Мониторинги общественного мнения» – самый интересный и содержательный сегодня журнал о трансформации взглядов и представлений наших соотечественников, он еще и выставлял на обсуждение каждый раз новый, неожиданный аспект этой трансформации. Да простят меня те, кого вот так, «навскидку» сейчас не вспомню, я обо всем этом уже писала в свое время.

Освободиться от политических пристрастий оказалось не так просто; порой о них заявляли прямо, как делал это ученый с мировым именем, утверждая ценности социализма с человеческим лицом, поруганные Сталиным. Или другой ученый, демонстративно признавшийся перед лицом аудитории в любви к Путину; признание было встречено вежливым молчанием.

Политические пристрастия, как и раньше в советской науке, часто проникали в саму ткань исследования, предопределяя его результаты и делая рассказ о них иллюстрацией некоего простенького тезиса: прежде это было, например, утверждение, что платить рабочим хорошо лучше, чем платить им плохо; теперь – что платить им намного лучше, чем не платить вообще. Наверняка этот тезис был бы горячо поддержан самими рабочими, профсоюзами и прочими заинтересованными лицами; но оставалось не ясно, какое все это имеет отношение к науке.

Ну, а почему не помочь хорошим людям и справедливому делу? Вся заводская социология с шестидесятых годов, когда ее начали заводить, занималась в основном тем, что снабжала директоров статистическими и как бы научно сформулированными доводами в битве с Госпланом, Госснабом, ЦК КПСС за ресурсы, зарплату и всяческие льготы. Кажется, некоторые долго еще продолжали видеть свою полезность обществу все в том же самом и только сердились, что начальство теперь к ним не прислушивается.

Практически каждый год на симпозиуме торжественно закапывали левые (не коммунистические, Боже упаси, но именно в западном смысле слова левые) идеи социального государства и тут же не менее торжественно их откапывали. Одни мрачно повествовали о тяжкой жизни Германии, изнывающей под бременем непосильных социальных налогов. Другие не менее мрачно живописали тяготы жизни российских граждан, вовсе брошенных государством, которому еще предстоит стать социальным. Одни рассказывали об упадке наук, искусств, образования и здравоохранения и приводили сногсшибательные цифры «упущенной выгоды». Другие приводили не менее сногсшибательные цифры крайне нелепого использования бюджетных средств теми, кто стремится дать всем сестрам по серьгам, а в результате дает богатым больше, чем бедным, и многим бедным вообще ничего не дает.

И те, и другие были чрезвычайно убедительны, и все приводили огромное число данных. Поскольку один из выступавших был заместителем министра труда и социальной зашиты, было совершенно непонятно, кому все это адресовано…

Юрий Александрович Левада считает, что теме «субъекта действия» в постсоветской России на симпозиуме не повезло, хотя искали этих самых субъектов все время, а последние сессии были подчинены этому практически полностью (одна так и называлась – в отличие от всех остальных: «Кто и куда стремится вести Россию»). Субъекта перемен искали среди политической и экономической элиты, в нарождающемся среднем классе, в молодежи. Даже среди бандитов искали, особенно среди тех, кто ушел в респектабельную бизнес-элиту прямо на глазах изумленного исследователя.

Все мы любим поговорить о властителях, бандитах и бизнесменах, точно также путая мотивы и объективные последствия их действий, как и многие докладчики. Мудрейший принцип разделения намерений и последствий был сформулирован Отто Лацисом еще на первой сессии симпозиума: «Я не согласен, что в западных странах сотни лет строили капитализм. Там не строили капитализм – никогда и никто. Там решали практические задачи. А такая вещь, как капитализм, вырастала в ходе этого естественным путем». Но многие обществоведы, не вняв ему, продолжали с упоением обсуждать, насколько предприниматели, политические деятели или молодежь преданы идее дальнейшего развития страны и как бы научить их служить этой идее правильно и эффективно…

И все-таки симпозиум все больше работал на самоосознание общества, причем самоосознания средствами науки.

Величайший социолог нашего времени Талкотг Парсонс главную задачу своей науки для непосвященных сформулировал примерно так: описать и понять, каким образом разные социальные системы интегрируются в единое целое – в общество. Или не интегрируются, и тогда почему. Эта центральная задача порождает много столь же крупных задач, так сказать, второго порядка: каковы способы связи открытых социальных систем с другими; как устроена каждая из них; как работает система поддержания образцов, которая и обеспечивает в конечном счете интеграцию общества на уровне каждого конкретного человека.

Парсонс – американский социолог, то есть он изучает самую, по его же мнению, стабильную социальную систему в мире. Опираясь при этом на мировую и американскую традиции социологии. И все равно он, разумеется, считает эту социальную систему принципиально открытой, то есть постоянно развивающейся, следовательно, и дело его бесконечно. Социология обязательно входит в курс обучения политиков и общественных деятелей, бизнесменов и организаторов социальных служб, так что опосредованно картина социального мира, созданная социологами, формирует представления и стратегии действий всей элиты американского общества.

Бывали случаи прямого вмешательства обществоведов в управление государством, практически всегда – в роковые и переломные для него моменты: экономисты и социологи стояли за спиной Рузвельта, выволокшего страну из Великой депрессии. Само понятие социального государства и экономические механизмы его существования были созданы с опорой на весьма практическую теорию Кейнса, развиты и реализованы специалистами, стоявшими за спиной поднимавшего Германию из руин Эрхарда.

Возможно, со временем мы признаем и даже напишем в своих учебниках, что переход нашей страны из одной общественно-экономической формации в другую и постепенное выползание ее из глубочайшего кризиса прошли без гражданской войны, без умирающих с голоду, без предсказанных многими миллионных толп безработных на улицах благодаря и тому, что за спиной Горбачева, Ельцина, Путина стояли сегодня проклинаемые экономисты-реформаторы, что историки и социологи вышли когда-то на политическую трибуну и вся страна их слушала и читала, принимая на вооружение принципиально новый язык, новые понятия.

И все же не в этом главная работа обществоведа.

Наши обществоведы имеют дело, по терминологии Парсонса, с совершенно не интегрированным обществом, да еще на этапе длительного перехода из одного состояния в другое. Связи открытых социальных систем с их окружающими устанавливаются на наших глазах, рвутся, завязываются каким-то иным способом, снова рвутся и так до бесконечности, пока из этого хаотического движения не выступит наконец некая цельная конструкция. Для общества сегодня актуальнее система порождения новых образцов, а не поддержания старых.

Да и сами наши обществоведы – не инопланетяне. Это часть нашего общества, начинающего осознавать себя средствами науки. Они не могут опереться на отечественную социологическую и экономическую традицию, которая давным-давно была подменена идеологией. Они пытаются, конечно же, опираться на мировую науку, но большинству из них, пожалуй, пока не удалось стать ее органической частью: это очень трудно для тех, кого другому учили.

И все-таки постепенно из разрозненных кусочков их исследований начинает складываться картина нового мира.

Когда-нибудь ее, эту картину мира социального, новые поколения будут усваивать так же, как сегодня усваивают картину мира физического, и не тратят талант, силы на создание вечного двигателя в надежде обмануть закон сохранения энергии. Правда, есть подозрение, что с социальными законами дело обстоит посложнее: страсть и интересы всегда сумеют поставить их под сомнение. Обществоведам останется объяснять, как же такое могло приключиться.

Все же в любом случае знать такие законы очень даже полезно. Это у нас семьдесят лет советской власти вся система высшего образования только и делала, что выпускала дикое число инженеров. Они в конце концов нами и правили, упорно представляя себе страну огромной фабрикой, людей – «человеческим ресурсом» сродни ресурсам сырьевым или энергетическим, и искренне изумлялись, когда «ресурс» вел себя как-то не так и вообще как-то себя вел. В странах развитых, за которыми мы все эти годы тщетно гнались, экономистов давным-давно выпускают гораздо больше, чем инженеров, а политическая элита рекрутируется в основном из |уманитариев.

О том, как создается знание о нашем – именно нашем – обществе для будущих инженеров, политиков, учителей и бизнесменов, можно узнать именно здесь, на этих ежегодных симпозиумах. Это здание социологических знаний строится странно – одновременно работа идет на всех его этажах, и порой краеугольные камни появляются позже конкретного фрагмента картины. Университетский преподаватель экономики, студенты и аспиранты которого часто покидают страну, чтобы работать в лучших условиях, чем наши, как-то сказал мне: «Я могу задержать их только одним: нигде в мире они не найдут подобный объект для изучения и подобный материал для создания новых теорий». Это в полной мере относится и к социологам. В каком-то смысле им повезло: они могут лично наблюдать и анализировать общество во время коренных сдвигов в его структуре, в представлениях и поведении людей.

Именно этим они и заняты, этим и интересны нам, не профессиональным потребителям добытого ими знания. За которым я обязательно отправлюсь и в десятый раз на юбилейную сессию. С достаточным запасом веры, чуть приправленной скепсисом.

Александр Зайцев

В последние годы перед вручением Нобелевской премии в области физиологии и медицины неизменно ожидалось, что в числе лауреатов бу7 дет британский ученый СИДНЕЙ БРЕННЕР. Наконец, ожидания сбылись. Сидней Бреннер, а также его коллеги ДЖОН CAJ1CTOH (Великобритания) и РОБЕРТ ГОРВИЦ (США) получили премию за решающий вклад в исследование генетических механизмов, управляющих развитием органов тела и отмиранием отдельных клеток.

Еще в 1960-е годы, когда молекулярные биологи только начинали изучать механизмы, которые управляют жизненными процессами у бактерий, Сидней Бреннер надеялся, что удастся исследовать, как работают подобные – несравненно более сложные! – механизмы у высших животных.

Тогда его мечты казались утопическими. Те же подопытные мыши обладали таким количеством разных типов клеток, тканей и органов, что понять механизмы, стоящие за их взаимодействием, считалось для многих делом безнадежным.

Именно в это время Бреннера осенила неожиданная идея: выбрать в качестве объекта многоклеточный, но при этом очень примитивный организм – ленточного червя Caenorhabditis elegans (см. подверстку). Бреннер решил понять, какие механизмы управляют каждым этапом жизни этого червя и что заставляет оплодотворенную яйцеклетку постепенно превращаться во взрослую особь, наделенную различными органами тела. Этот червь был удобен для исследований еще и потому, что он прозрачен. Под микроскопом хорошо видны любые мутации его организма. Кроме того, он быстро размножается, принося до трехсот потомков. От откладывания яиц до появления червей проходит три дня. Живет он всего две недели.

Бреннер воздействовал на ДНК червя разными химикатами. Мутации отдельных генов неожиданным образом меняли организм животного. По этим переменам можно было понять назначение отдельных генов и узнать, за развитие каких органов они отвечают. Расшифровка генома ленточного червя растянулась на десятилетия.

По отзывам коллег, Бреннер, как никто другой, обогатил молекулярную биологию новыми идеями и методами работы. В то же время он очень строго и въедливо критиковал некоторые скороспелые идеи молодых ученых, притязавших на «громкую сенсацию».

Джон Э. Салстон

Родился в 1942 году в Великобритании. После нескольких лет роботы в калифорнийском Salk-Institute работал в Великобритании, в Medical Research Council С1992 года – директор Sanger Centre в Кембридже,, где внес существенный вклад в расшифровку человеческого генома.

Джон Салстон был участником проекта Бреннера. В частности, он анализировал судьбу всех дочерних клеток эмбриона, возникшего из оплодотворенной яйцеклетки. Всего у эмбриона насчитывалось 1090 дочерних клеток, однако у взрослого червя их число уменьшалось до 959. Значит, 131 клетка неизменно гибла в процессе эмбрионального развития. Салстон доказал, что отмирание этих клеток – явление закономерное. Так он сделал открытие, лаконично сформулированное: «Без смерти нет жизни». Процесс добровольного отмирания клеток называется «апоптозом».

Этот процесс играет важную роль в развитии эмбриона. Благодаря ему исчезают некоторые рудиментарные органы, появившиеся у зародыша.

Так, человеческий эмбрион утрачивает перепонки между пальцами, жабры и хвост. Особенно впечатляет формирование перьев и пальцев у различных видов животных. Клетки отмирают буквально штабелями, и лишь после их гибели упомянутые части тела обретают привычный вид.

Без постоянного отмирания клеток невозможна жизнь любого взрослого организма. Он должен все время обновляться. Мириады клеток отмирают и образуются вновь. Они гибнут, потому что выполнили свои задачи или перестали отвечать неким требованиям. Например, гибнут иммунные клетки, потерявшие способность защищать организм. Нарушение этого механизма может привести к серьезному заболеванию. Именно Джон Салстон первым определил генетический механизм, который управляет запрограммированной клеточной смертью.

Чтобы понять, как протекает апоптоз, Роберт Горвиц исследовал этот процесс опять же на примере червя. Он отыскал более полутора десятков генов, отвечавших за отмирание различных типов клеток червя, а также обнаружил генетический механизм, способный защитить от апоптоза. Особенно поразительно было то, что те же самые гены и протеины управляли отмиранием клеток в организме человека. Очевидно, процесс апоптоза протекает по аналогичной схеме вот уже полмиллиарда лет. В геном человека вписаны те же строки, что и в геном червя.

Роберт X. Горвиц

Родился в 1947 году в США. Некоторое время работал в Гарвардском университете. В1978 году перешел в Массачусетский технологический институт.

Открытие запрограммированной клеточной смерти стало одним из ключевых событий молекулярной биологии за последние десятилетия. Уже сейчас оно нашло практическое применение. Но прежде чем говорить об этом, скажем еще несколько слов о механизме апоптоза.

Планомерное отмирание клеток следует отличать от их патологической гибели, от некроза. В этом случае выделяются вещества, которые вызывают иммунную реакцию, и тогда ощущается боль.

Наоборот, апоптоз протекает совершенно безболезненно. Ядро клетки распадается. Сама она сжимается, рассыпаясь на несколько бляшек, окруженных мембраной. Соседние клетки поглощают и переваривают их. Так, каждый день в организме человека гибнут миллиарды кровяных клеток, и мы не замечаем этого.

Клетки, обреченные отмереть, получают команду двояким способом. Во-первых, некоторые клетки автоматически гибнут, если к ним не поступает сигнал от соседних клеток. Так, в развивающемся головном мозге отмирают нервные клетки, оказавшиеся в изоляции, то есть не установившие связь со своими соседями. Эта стратегия использована и в кровеносной системе. Некоторые клетки сами должны «напоминать себе», что им надо жить.

Во-вторых, приказ об отмирании клеток может поступить извне. Для этого используются различные сигнальные молекулы. Как только сигнал принят, внутри клетки поочередно активизируются особые ферменты (каспазы). В конце концов, протеины и ДНК разрушаются. Клетка гибнет.

Известны различные стратегии апоптоза. В одних случаях главный удар наносится по клеточным органоидам – прежде всего по митохондриям, своего рода «электростанциям», питающим клетку энергией. В других – объектом атаки становится клеточное ядро.

Довольно долго ученым не удавалось идентифицировать «вестника смерти» – сигнальную молекулу, вызывающую апоптоз. Впоследствии выяснилось, что, например, иммунные клетки выделяют так называемую молекулу FAS-Ligand. В принципе, ее действие обращено против клеток, инфицированных вирусами. Получив этот сигнал, те должны бесследно исчезнуть.

Если же в этом механизме происходит какой-то сбой и сигнальная молекула не достигает цели, то зараженная клетка продолжает расти. Так бывает при некоторых формах лейкемии, когда у больных клеток отсутствуют «антенны», с помощью которых они могли бы принять приказ о самоубийстве.

Процесс апоптоза играет важную роль в механизме развития многих заболеваний.

Так, при инфаркте миокарда, когда питание сердечной мышцы нарушено, начинается массовая гибель ее клеток, то есть типичный апоптоз. Сердечно-сосудистая деятельность ослабевает, а то и прекращается.

При рассеянном склерозе происходит массовое и невосполнимое отмирание нервных клеток.

Инсульт также связан с процессом апоптоза.

Сидней Бреннер

Родился в 1927 году в Южной Африке. В1954 году переехал в Великобританию и поступил на роботу е Оксфордский университет. Вскоре он выдвинулся в число ведущих молекулярных биологов страны.

На протяжении двух десятилетий он делил свой рабочий кабинет с Фрэнсисом Криком, одним из открывателей структуры ДНК. В настоящее время он работает в США,, в Беркли, в Molecular Science Institute.

Даже такое заболевание, как артериосклероз – сужение кровеносных сосудов, – вероятно, вызвано апоптозом: ошибочным отмиранием клеток, выстилающих внутреннюю поверхность сосудов.

Массовая гибель клеток, очевидно, вызывает и такие недуги, как хорею, болезнь Альцхаймера и болезнь Паркинсона.

Во всех этих случаях исследователи пытаются найти механизм, блокирующий гибель клеток и, значит, останавливающий развитие недуга. Очевидно, это можно сделать с помощью определенных лекарств. Их поиск – задача ученых и врачей.

Очень важную роль процессы апоптоза играют при возникновении раковых заболеваний. Для защиты от них в организме имеется особый протеин «р53». Именно он реагирует на появление злокачественных клеток; он отдает команду, и эти клетки гибнут. Если данный механизм работает безупречно, то раковые клетки могут прожить в организме человека всего пару часов. Затем они «добровольно» гибнут. Но иногда протеин перестает реагировать на мутации. Тогда больные клетки сохраняются в организме. Развивается рак.

В основе известного метода химической терапии рака лежит именно апоптоз. Лекарства стимулируют образование сигнальных молекул, приказывающих раковым клеткам отмереть. Однако зачастую это не помогает, потому что у клеток опухоли имеются дефекты в системе приема сигналов об апоптозе. Эти клетки, вопреки отданным командам, не отмирают. Лекарства оказываются бесполезными.

Так что в этой области медицины многое еще предстоит открыть. Лишь зная, как работают молекулярные «переключатели», замедляющие или ускоряющие апоптоз, можно управлять этим процессом, а значит, сдерживать развитие многих недугов. Несомненно одно: нобелевские лауреаты 2002 года – Бреннер, Салстон и Горвиц – заложили основы методики, позволяющей найти новые способы лечения болезней, от которых страдает человечество.

Адреса в интернете

Процессы, происходящие в клетке во время апоптоза biochem.roche.com/apoptosLs/scinfo1.htm

Форум «Апоптоз-онлайн» www.apopnet.com/

Швейцарский биофизик Курт Вютрих (64 года) удостоен Нобелевской премии по химии. Он разработал метод магнитной резонансной спектроскопии для определения трехмерной структуры белковых молекул. Эта технология может быть использована и при лечении коровьего бешенства.

Как вы узнали о своем награждении?

ВЮТРИХ: Я проводил семинар со своими студентами, когда вбежал коллега и сказал, что меня срочно зовут к телефону.

Сейчас разговоры о «коровьем бешенстве» мало-помалу стихли. Почему вы не перестаете твердить об опасности?

ВЮТРИХ: Пока слишком рано успокаиваться. С помощью разработанного мной метода я могу доказать, что прионы крупного рогатого скота и человека очень похожи по своей структуре, а это значит, что такие болезни, как «коровье бешенство», могут легко передаваться от одного вида животных к другому. В настоящее время мы исследуем также птиц и рептилий. Могу заверить вас: впереди еще немало сюрпризов.

Почему вы хотите переехать в США? Вам разонравилась Швейцария?

ВЮТРИХ: Ничуть. Мне бы хотелось и дальше здесь работать. Здесь созданы лучшие условия для исследований. Никогда за всю мою карьеру мне на работалось так удачно, как здесь. Но ведь мне уже 64 года, а по законам Швейцарии в 65 лет я не имею права больше работать. Поэтому я оборудовал лабораторию в Ла-Джолле (Калифорния) при Институте Скриппса. Там я продолжу свои исследования.

Вас огорчает необходимость отъезда?

ВЮТРИХ: Я думаю, что подобный закон надо менять. Что же касается отъезда, то я ведь собираюсь не на край света. Мы уже сейчас сотрудничаем с коллегами из Калифорнии. У нас даже создан общий банк данных.

Главная Тема

Астрофизик, писатель, администратор, драматург, в молодости – вундеркинд, в старости – затворник; невероятно плодовит на идеи, статьи и книги, но безразличен к публичной славе… Рассказывая о профессоре Хойле, постепенно начинаешь сомневаться, что все это – об одном человеке.

После встречи с Хойлом один из журналистов написал: «Он имел вид основательного и общительного рабочего». Хорошо сказано: тут и уровень английского рабочего, которого можно принять за профессора, и неброская внешность кембриджского аристократа (сэр Фред!); и весьма точное наблюдение – настоящего профессора не разглядишь в толпе. Пенсне и бородка – это для кино и для неудачников. А истинный профессор – просто работник высшей квалификации, настоящий рабочий в науке.

Очкарик с мясистым носом, Фред Хойл не исключение; многих других английских астрофизиков экстракласса мы также не угадали бы в толпе. Удостоенные всех мыслимых званий и наград, они так и не обзавелись золотым пенсне и бабочкой под смокинг. Объединяет их что-то едва заметное: время от времени на их немолодых лицах мелькает странное выражение, как у мальчишки, которого на секунду оторвали от «Таинственного острова» Жюля Верна. Да это просто восторг от любимого занятия! С возрастом ощущение счастья уходит вглубь, но сила его лишь возрастает.

Мне не посчастливилось лично познакомиться с Хойлом. Когда я входил в науку, он уже перестал посещать конференции, считая это слишком суетным занятием. Но его работа и личность притягивали меня; приятно было ощущать себя его современником. Постоянно я узнавал о Хойле что-то новое. И вот наступил момент, когда о нем можно рассказать все. Все, что знаю я. Потому что недавно, в возрасте 86 лет, он умер. Фред Хойл уже не сделает ничего нового, но мы еще долго будем наслаждаться тем, что он успел сделать.

Итак, позвольте представить…

Сэр Фред Хойл родился 24 июня 1915 года в местечке Бингли графства Йоркшир, в семье торговца шерстью. В 10 лет Фред заинтересовался звездами и стал изучать небо. Окончив школу, он продолжил обучение в колледже Эммануэля в Кембридже, отдавая предпочтение точным наукам. Физике он учился у великого Поля Дирака, предсказавшего антивещество. В 1939 году Хойл окончил университет с отличием по математике.

В годы войны Хойл работал над системами радиолокации. В тот период он познакомился с математиком Германом Бонди и астрономом Томасом Голдом, которых гитлеровская оккупация заставила эмигрировать из Австрии в Англию. Это сотрудничество оказалось плодотворным. В 1944 году вышла из печати работа Бонди и Хойла о падении межзвездного вещества на поверхность звезд, заложившая фундамент теории аккреции, чрезвычайно востребованной в современной астрофизике. А в 1948 году Бонди, Голд и Хойл опубликовали знаменитую теорию стационарной Вселенной, дискуссии вокруг которой не утихали несколько десятилетий.

Буквально за несколько лет Фред Хойл стал одним из ведущих теоретиков: он создал теорию гравитационной фрагментации разреженного вещества, объясняющую рождение звезд и галактик, а также интенсивно разрабатывал стационарную модель Вселенной. Совместно с Мартином Шварцшильдом он изучил заключительные этапы эволюции звезд. Разрабатывал теории различных процессов, происходящих в звездах. Перечислять не буду; скажу лишь, что для астрофизики каждая из его работ была пионерской и очень важной.

Было бы странно, если бы ученый с такими заслугами оказался незамечен. Карьера Хойла выглядит весьма успешной; не было разве что Нобелевской премии, но об этом речь ниже. Впрочем, Шведская академия наук не забыла Хойла: в 1997 году его вместе с американским астрофизиком Эдвином Солпитером наградили премией Крэфорда «за пионерский вклад в исследование звездной эволюции и ядерных процессов в звездах». Эта малоизвестная у нас премия учреждена в 1980 году супругами Крэфорд за достижения в математике и астрономии, биологии и науках о Земле, одним словом – за фундаментальные исследования в тех областях, которые не отмечаются Нобелевской премией. В денежном выражении Крэфордская премия ненамного уступает Нобелевской.

Завершилась жизнь сэра Фреда 20 августа 2001 года в Борнмуте, на юге Англии, где все последние годы они с женой жили в высотном многоквартирном здании. Он оставил после себя не только десятки интереснейших книг и сотни статей, но и многочисленных детей и внуков.

Такова вкратце история жизни Фреда Хойла. Казалось бы, безукоризненная биография крупного ученого. Почему же его называли «самой белой из всех белых ворон»? Почему Нобелевскую премию получил не он, а его соавтор? Почему, в конце концов, так не любили Хойла философы- марксисты?

Вселенная – рожлаюшая себя

Наибольшую известность среди профессионалов принесла Хойлу модель стационарной Вселенной, созданная в противовес теории Большого Взрыва – Big Bang. Кстати, именно Хойл мимоходом назвал так конкурирующую теорию; хотел пошутить, а оказался крестным отцом. Сегодня теория Большого Взрыва общепризнана, но так было не всегда.

Многие физики и философы не хотели принимать идею о рождении Вселенной, ведь при этом неизбежно встает вопрос: «А что было до того?». Кроме этой мировоззренческой проблемы имелся и чисто технический парадокс: до 1950 года расстояния до галактик недооценивались, что приводило к завышенному значению постоянной Хаббла и малому возрасту Вселенной, меньшему возраста Земли. В рамках модели Большого Взрыва это противоречие казалось неразрешимым.

Хойл с коллегами предложил выход из этого тупика. Они сказали: «Расширение Вселенной происходит, но начала у него не было. Оно происходит вечно!». Как это понимать? Если расширение происходит вечно, то пространство должно быть пустым. Чтобы объяснить присутствие вокруг нас звезд и галактик, Бонди, Голд и Хойл предположили, что в пустоте постоянно происходит самопроизвольное рождение вешества с такой скоростью, что средняя плотносгь Вселенной всегда остается одинаковой. Из этого вещества постепенно формируются новые звезды и галактики, заполняющие промежутки между разлетающимися старыми. Согласитесь, очень красивая теория, полностью отвечающая принципу Коперника: нынешнее положение Человека не только в пространстве, но и во времени перестает быть исключительным.

Однако творение вещества для классической физики выглядит диковато. Впрочем, для любой научной теории, какой бы сумасшедшей она ни казалась на первый взгляд, главное, чтобы ее выводы согласовывались с фактами, причем со всеми надежно известными фактами. В космологии 1950-х годов таких фактов было немного, поэтому теория Бонди-Голда-Хойла вполне конкурировала с теорией Фридмана-Леметра. В 1960-е ситуация резко изменилась: было открыто реликтовое излучение, предсказанное теорией Большого Взрыва, и большинство астрофизиков потеряли интерес к теории стационарной Вселенной. Но не сам Хойл!

Он весьма изобретательно находил новые возможности для поддержки своих взглядов на историю Вселенной, чем в немалой степени стимулировал работу «бинг-бэнговцев». Последняя книга Хойла по космологии, написанная совместно с Джефри Бербиджем и Джаянтом Нарликаром, вышла в 2000 году в издательстве Кембриджского университета. Она называется «Иной подход к космологии: от Статической Вселенной через Большой Взрыв к Реальности». В ней модель стационарной вселенной представлена в обновленном виде: Вселенная Хойла теперь вечно пульсирует, а новое вещество рождается в ядрах галактик.

Кроме чисто астрофизических проблем, современная космология несет в себе изрядный запас мировоззренческих вопросов: чего стоят, например, различные трактовки популярного ныне антропного принципа! Нужно признать, что именно с космологией философы-марксисты попали в наиболее трудное положение: как ни крути, ни одна из космологических моделей не удовлетворяла строгим правилам идеологического отбора. Не могу удержаться и не процитировать «Краткий очерк истории философии» (М.: Мысль, 1971): «…Идеалисты продолжают утверждать, что, наблюдая «красное смещение», астрономы лицезреют «продолжающееся творение мира богом». Несколько более замаскированно идеалистические выводы содержались в космологической теории, выдвинутой в 40-50-е годы представителями кембриджской школы астрономов (Ф. Хойл, Г. Бонди и др.). Для того чтобы объяснить сравнительно постоянную плотность вещества при расширении Вселенной, эти ученые предложили принять постулированное ими непрерывное творение материи из ничего… Нетрудно понять, что подобное объяснение широко открывает двери для религии. Поскольку «творение из ничего» противоречит основным законам физи-ки – законам сохранения, эта теория тоже провалилась».

Так Хойл попал в немилость к советским философам, выражавшим официальную идеологию и «линию партии». Тем более удивительно и приятно, что в те же самые годы наши астрономы и физики отзывались о Хойле с большим уважением. В предисловии к книге Хойла «Галактики, ядра и квазары» известный физик ДА Франк-Каменецкий пишет: «Автор этой книги – один из виднейших представителей современной астрофизики, зачинатель многих ее направлений. Он выделяется смелостью и оригинальностью мышления. Вся его научная деятельность – это блестящий фейерверк смелых идей. Пусть они не всегда прочно входят в науку, но, во всяком случае, они всегда способствуют ее прогрессу, вызывая острую дискуссию, а в борьбе мнений, как известно, рождается истина».

Звезды рождают атомы

Развивая свою модель стационарной Вселенной, Хойл столкнулся с проблемой происхождения химических элементов. В те годы считали, что почти все вещество Вселенной сосредоточено в звездах. Сегодня мы знаем, что это не так: привычное нам вещество, действительно сосредоточенное в звездах и планетах, составляет около 4 процентов массы Вселенной; еще около 30 процентов приходится на какое-то темное вещество неизвестной пока природы; это то, что обычно называют «скрытой массой галактик». Остальные почти 70 процентов наполняющей Вселенную материи вообще не поддаются пока определению: одни ученые считают, что это неизвестный ранее атрибут вакуума, другие думают, что это новая форма космической материи, которую предлагают называть квинтэссенцией.

Олнако в середине XX века о таких сложностях еще никто не подозревал. По представлениям тогдашних астрономов, мир состоял из звезд, имеющих весьма простой состав: 75 процентов водорода, 23 процента гелия и около 2 процентов всех прочих элементов Периодической таблицы. От теоретиков требовалось объяснить, почему состав нашего мира именно таков.

Хойл и решил проблему как теоретик: он использовал эксперименты, поставленные самой природой, ведь каждая звезда – это термоядерный реактор. По известной распространенности элементов в природе Хойл восстановил ход реакций в звездах. Иной раз логика его работы граничила с манипуляциями фокусника. Именно эти хитроумные рассуждения позволили Хойлу в 1953 году предсказать важный энергетический уровень ядра углерода-12, и эксперименты физиков подтвердили его прогноз!

А изучение звездных недр с помощью листа бумаги и механического арифмометра продолжается. Фред Хойл напряженно работает вместе с астрономами Маргарет и Джефри Бербидж и физиком Уильямом Фаулером; в 1957 году они завершают большое исследование термоядерного синтеза химических элементов в ядрах звезд. Результаты опубликованы в виде одной большой статьи, и этот труд сразу стал классическим. Многие десятилетия, вопреки принятым правилам библиографии, специалисты ссылаются на него не иначе как B2 FH.

Эта работа возвестила о рождении ядерной астрофизики. Спустя три десятилетия, в 1983 году, Нобелевский комитет присудил свою ежегодную премию двум астрофизикам – Субраманьяну Чандрасекару (Чикагский университет, США) «за теоретические исследования физических процессов, ответственных за структуру и эволюцию звезд», и Уильяму Фаулеру (Калифорнийский технологический институт, США) «за теоретические и экспериментальные исследования ядерных реакций, формирование химических элементов во Вселенной».

А как же B2 FH? Ну что же, по-видимому, Нобелевский комитет не любит белых ворон (а супруги Бербидж оказались почти такими же «альбиносами», как и сам Хойл).

Вот что говорил сам Хойл: «Фаулер вернулся из Стокгольма и рассказал мне историю. Я уж и неэдаю; звучит это очень необычно. Он сказал, что у них есть железное правило: если кто- то критиковал их, то не видать ему никогда премии. Вообще-то это правда, что я не особенно учтиво отзывался о них после той истории с премией за пульсары». Именно пульсары были в центре предыдущего прокола Нобелевского комитета. В 1967 году кембриджская аспирантка Джоселин Белл открыла первый радиопульсар, а в 1974 году за это дали Нобелевскую премию… ее научному руководителю.

«История с Джоселин Белл выглядела очень плохо, – соглашается Джефри Бербидж. – Фред решил, что это несправедливо; так же думали и многие другие мои коллеги». В результате Хойл написал протест, который опубликовала лондонская «Таймс». И хотя сам Хойл и другие астрономы относились к этому протесту иронически, вероятно, именно он и стоил Хойлу премии.

Как бы там ни было. Нобелевская премия 1983 года разорвала старую дружбу между Фаулером и Хойлом. «Чертовы шведы» – говорил Фаулер в 1993 году. Но Хойл к тому времени уже смирился с этим решением. «Все это уже быльем поросло, – говорил он. – Я оставляю это на их совести. Если только у них она есть».

Жизнь порождается жизнью

В одной из публикаций о Хойле он был назван «Великим инакомыслящим». Уверен, что сэр Фред не стал бы спорить с таким определением.

В автобиографии он пишет: «Чтобы в процессе исследования достигнуть чего-то действительно стоящего, необходимо пойти против мнения коллег. Но чтобы это было не простое сумасбродство, а нечто серьезное, требуется тонкий анализ, особенно в тех вопросах, над решением которых бьются уже давно». В своем инакомыслии Хойл всегда был чрезвычайно серьезен. Впрочем, кто у нас не знает, что инакомыслие – дело серьезное.

Как любой естествоиспытатель, Хойл не мог не интересоваться биологией; но к оригинальным идеям в этой области его привела… астрофизика.

В начале 1970-х Фред Хойл вместе со своим бывшим студентом, выходцем с Цейлона, Чандрои Викрамасингом изучал свойства межзвездного вещества. Помимо газа, там присутствует что-то еще: оно поглощает свет далеких звезд и само испускает инфракрасное излучение так, как будто бы это микроскопические твердые частицы, за что их и называют пылинками. Но что это на самом деле, с полной определенностью не известно до сих пор. А 30 лет назад об этом можно было только гадать.

Долго не удавалось найти на Земле вещество, которое поглощало бы свет так же, как космические пылинки: в какой-то степени подходили и графит, и кремний, и железо, и лел. В 1974 году Викрамасинг заметил, что инфракрасные спектры космической пыли очень похожи на спектры органического вещества, в частности – сухих бактерий! С этого и началось увлечение Хойла и Викрамасинга идеей панспермии – заселения планет органическим веществом из космоса.

Именно эти работы принесли Хойлу скандальную популярность. Идею панспермии отвергали и астрофизики, и биологи. За нее уцепились теологи. Но Хойл и Викрамасинг спокойно развивали свои взгляды. У них не было причин переживать за свою репутацию: научные заслуги Хойла были уже несомненны, а Чандра Викрамасинг помимо панспермии занимался и другими интересными темами, став ныне профессором и главой факультета прикладной математики и астрономии в одном из лучших английских университетов.

Размышляя над возможностью зарождения жизни в космосе, Хойл и Викрамасинг пришли к удивительным заключениям. Чего стоит, например их гипотеза о космическом происхождении эпидемий гриппа! Хойл подверг критике даже идеи дарвинизма, точнее, его современной, генетической интерпретации, известной как неодарвинизм. Такому повороту взглядов знаменитого ученого очень обрадовались сторонники библейской гипотезы сотворения жизни – креационисты. «Рано радуетесь, – ответил им Хойл. – Ваша гипотеза еще менее убедительна».

Хойл весьма глубоко проанализировал количественную сторону биологической теории эволюции и пришел к выводу, что ее скорость слишком мала, чтобы за несколько миллиардов лет создать совершенство жизни. Возможно, вы слышали его «притчу о боинге».

Представьте, что на огромной свалке в беспорядке разбросаны части авиалайнера «Боинг-747», разобранного до последнего винтика. И вот налетел ураган, прошелся могучим смерчем по свалке, перемешал и закрутил весь этот «металлолом». Велики ли шансы, что после такой «мясорубки» на свалке будет стоять полностью собранный «боинг», готовый отправиться в полет? Так вот – они не меньше, чем шанс случайно собраться простейшему живому организму из разрозненных химических «кирпичиков». Это со скрупулезной точностью подсчитал Хойл, выяснив, что уровень сложности простейшей живой клетки сопоставим с количеством деталей авиалайнера.

Эта притча впервые была опубликована в 1983 году в книге Хойла «Разумная Вселенная». Он и до этого вмешивался в дискуссии эволюционистов и креационистов, например, своими книгами «Эволюция из космоса» (1981) и «Почему неодарвинизм не срабатывает» (1982). А его последний труд на эту тему – «Математика эволюции» (1999), оказался наиболее вызывающим. Многие биологи обрушились на эту книгу с холодным презрением. А в одном из отзывов было сказано примерно так: ««Последняя книга Фреда Хойла «Математика эволюции» – это его лучшее научно- фантастическое произведение’ со времен «Черного облака»». Думаю, Хойл воспринял эту насмешку как комплимент.

«Черное облако» и другие

Хойл-ученый неотделим от Хойла- популяризатора и литератора. По окончании Второй мировой войны англичане осознали, что над их великим островом столкнулись самые высокие военные технологии того времени и что, в конце концов, их спасла наука. Только против Великобритании фашисты применяли суперсовременное оружие – крылатые и баллистические ракеты Фау-1 и Фау-2. Защищались англичане от бомбардировок не менее современным и секретным изобретением тех лет – радиолокатором. Лучшие инженеры и ученые были привлечены к этой работе; из их числа вышли и знаменитые ныне «инженер-фантасты» – Артур Кларк и Фред Хойл.

Широчайшая эрудиция Хойла не могла удержаться в рамках чисто научной работы и учебных лекций; ей требовался выход «в массы». Хойл написал много блестящих научно-популярных книг. На русском языке мы имеем пока лишь одну: «Галактики, ядра и квазары». Думаю, издатели поймут мой намек. Было бы очень интересно прочитать и автобиографию Хойла, озаглавленную весьма поэтично: «Ноте is Where the Wind Blows» («Дом, где гуляет ветер»); в ней много любопытного и о самом Хойле, и о других великих ученых и «неученых» XX века.

Живой ум и колоссальная энергия нашего героя проявились и в беллетристике. Как писатель Хойл творил в традициях Жюля Верна; сегодня это называют «твердой НФ». В значительной мере ему удалось объединить литературу с наукой. В романе «Черное облако» он описал появление вблизи Земли гигантского межзвездного облака, наделенного разумом, способностъю к целеустремленному движению и бессмертием. Это живой организм размером с орбиту Венеры и массой, почти равной массе Юпитера. Процессы жизнедеятельности в облаке определяются электромагнитными силами, а мыслит оно, посылая радиосигналы от одной своей части к другой. Его визит в окрестности нашего Солнца вызван необходимостью периодически пополнять запасы энергии, поглощая излучение звезды, в данном случае – Солнца. Облако открывает, что на одной из планет Солнечной системы есть разумные существа, поскольку им удается установить радиосвязь с облаком, которое сообщает им массу интересных фактов о Вселенной… Стоп! Что было дальше – не расскажу. Замечу только, что это не «фэнтези», а настоящая НАУЧНАЯ фантастика.

Кстати, насколько она научная, я понял, когда писал вполне академическую книжку о гигантских межзвездных облаках: то, о чем фантазировал Хойл в «Черном облаке», спустя четверть века оказалось реальностью или почти реальностью. Обычно я скептически отношусь к литературным эпиграфам в научных произведениях, но в данном случае был вынужден каждую главу предварять строками из «Черного облака» – по многим научным вопросам Хойл своей фантастикой «попал в десятку».

Можно ли назвать кого-то еще, кто бы на высочайшем профессиональном уровне занимался ядерной физикой и космологией, читал радиолекции и публиковал литературные произведения, выдвигал новые идеи в биологии, вошедшие во все современные энциклопедии? А мы еще не рассказали про археологические работы Хойла, ведь он одним из первых исследовал обсерваторию каменного века Стоунхендж. А еще он серьезно размышлял над эволюцией культуры, отразив свои мысли в книгах «Люди и материализм» (1956), «Происхождение Вселенной и происхождение религии» (1993). А еще были приключенческие и детские книги, мемуары «Малый мир Фреда Хойла» (1986). Теперь я понимаю тех биологов, которые считают, что мозг среднего человека загружен работой лишь на 4 процента. Им есть по кому устанавливать 100-процентную отметку.

Фред Хойл самозабвенно отдавался творчеству в той области, которая увлекала его в данный момент, и не относился чересчур серьезно к тому, что уже сделано. Я уверен, он останется в нашей памяти отнюдь не как человек, который чуть не получил Нобелевскую премию. Думаю, мы запомним его как одного из талантливейших творцов XX века; он был – по гамбургскому счету – одним из лучших.

* С 1958 г. Хойл – профессор Кембриджского университета; с 1969 г. – профессор Королевского института Великобритании, затем – почетный профессор Манчестерского и Кардиффского университетов.

* У теоретика Хойла обнаружилась и практическая жилка: в 1967-1973 гг. он директор созданного им же Института теоретической астрономии; в 1972 этот институт слился с обсерваториями университета и образовал Институт астрономии Кембриджского университета.

* В 1957 г. Хойла избирают членом Лондонского королевского общества, пост вице-президента в котором он занимает в 1970-1971 гг. В 1972 г. он посвящен врыцари; в 1971-1973 гг. – президент Лондонского королевского астрономического общества.

* В эти же годы Хойла преследуют высокие награды: премия Калинги от ЮНЕСКО за популяризацию науки (1968)г Золотая медаль Лондонского королевского астрономического общества (1968), высшая астрономическая награда – медаль им. К. Брюс Тихоокеанского астрономического общества (1970), Королевская медаль Лондонского королевского общества (1974).

Александр Волков

Профессор, академик РАЕН Евгений Николаевич Панов заведует лабораторией сравнительной этологии и биокоммуникации Института проблем экологии и эволюции РАН. Среди сотен его публикаций есть и статьи в журнале «Знание – сила» о поведении животных. Евгений Николаевич передал нам свою новую книгу «Бегство от одиночества», посвященную биосоциальности. Коллектив, группа, общество – эти слова мы привыкли слышать только в приложении к человеку. Но оказывается, все живые существа – от простых до самых сложных – пребывают где-то посредине между статусом коллективным и индивидуальным, между одиночеством и… (какой же антоним?) ну, скажем, компанейством. Поговорим об этом, исходя из содержания книги.

Единица – кому она нужна?

Разнообразие, поразительное разнообразие – в рисунках на обложке и на форзацах, в неисчислимых примерах, иллюстрирующих всевозможные модели коллективизма в биологическом мире. Такое впечатление производит массивная (640 страниц) книга Е.Н. Панова «Бегство от одиночества» (М.: Лазурь, 2001). Ее содержание доказывает, как зыбка граница между особью и группой. Что важно, ведь у живой природы нет «единых схем», всегда найдутся исключения, варианты, парадоксальные и почти невозможные комбинации.

Открывая дверь в биологию, приходится отбрасывать многие обыденные представления. И даже такое священное понятие, как организм – читай особь, биологический индивид, оказывается вещью редкой и необязательной. Приставив к глазу увеличительное стекло, повсюду наблюдаешь, как особи сливаются в «сиамских близнецов» или в колонии-суперорганизмы, или сбиваются в социальные группы. Но и внутри индивида, на первый взгляд единого и цельного, обнаруживаются клетки, которые гуляют сами по себе, или организуют клеточные автономии, а то даже – как утверждает автор – монархии и демократии…

Оказывается, объединения клеток так же разнообразны, как союзы людей – есть там империи, государства, общины, временные альянсы, свои жертвы и хищники, лентяи и труженики. Пример последних – наши собственные клетки печени, гепатоциты, которые постоянно заботятся о благе всего организма, ибо поддерживают нужный уровень «горючего» – глюкозы в крови путем постоянного производства и расщепления запасов гликогена.

Что же такое многоклеточный организм? И каково его происхождение? Согласно одной теории, «в начале начал» лежало объединение клеток – колония. Альтернативная теория повествует о том, что некогда гигантская многоядерная клетка сумела разделиться перегородками на множество ячеек, и в каждой оказалось по ядру. Такой способ дробления вовсе не чудо – он встречается среди инфузорий или грибов. Впрочем, чаша весов пока склоняется в пользу колониальной теории.

В природе немало примеров сложных колоний, способных на координированные действия и обладающих «разделением труда» между клетками. Это не только хорошо известная водоросль вольвокс, чьи сферические колонии плавают в воде, но и, например, миксобактерии. способные путешествовать посуху и выращивать из аморфной массы плодовые тела, напоминающие деревца. А еще – удивительные сушества. открытые в 1947 году русским микробиологом Б.В. Перфильевым, который назвал невиданного ранее монстра «хищной бактериальной сеткой» или диктиобактером. Эти существа захватывают микроорганизмы и переваривают их, действуя как своеобразный желудок. Но не следует сразу переходить к сенсационным обобщениям: «вот такой-то бактериальный желудок и был нашим предком»… Пока ясно одно: понятия «организм», «колония», «индивид», «группа» не имеют четких разграничений.

Голос единнцы тоньше писка

Какой же тогда ключевой критерий индивида? Может быть, единая генетическая программа? В этом случае «бороться за самоопределение» начнут митохондрии и пластиды, имеющие собственную ДНК. А может, единство – это непрерывность покровов и полостей тела? Тогда индивидом можно назвать целый коралловый риф размером с добрый остров или грибницу, оплетающую дссятки квадратных километров почвы.

Ученые облегчили эту задачу, подразделив организмы на унитарные и модулярные. Различия меж ними легко представить, сравнив комара (существо унитарное, цельное и подвижное) с клубникой, распустившей во все стороны усы с молодыми растеньицами-модулями. Кстати, в живой природе преобладают не унитарные особи, как можно было бы подумать, а как раз модулярные организмы – это водоросли, деревья, кораллы.

…За миллионы лет своего существования они создали из материалов своих отмирающих тел нечто вроде гигантских подводных городов, идеально приспособленных для существования последующих поколений самих строителей, а также множества прочих существ… – такими словами говорится в книге о весьма скромных беспозвоночных – коралловых полипах, мшанках и губках. Скромных по строению, но не по значимости для жизни на Земле, где они выступают создателями «лесов моря». Впрочем, гораздо раньше, буквально на заре эволюции геологический лик Земли уже изменяли другие колониальные организмы – цианобактерии, образовавшие огромные каменные подушки, строматолиты.

Колонии, порой фантастического вида, образуют и далекие родичи позвоночных – оболочники. Представьте себе мерцающее фосфорическим светом змеевидное тело длиною в несколько метров, движимое неведомой силой сквозь морские пучины… Члены подобных колоний связаны настолько тесно, что еще в 1866 году выдающийся биолог Эрнст Геккель предложил называть их не особями, а зооидами, подразумевая, что их обособленность выделяется нами интуитивно, на обыденном уровне.

Читая книгу Е. Панова, не без удивления узнаешь, что среди колоний встречаются «содружества свободных и равноправных зооидов» (как у гидроидных полипов), «монархии», когда один из зооидов разрастается, получает львиную долю питательных веществ и, соответственно, возможностей для размножения (как у мшанки лихенопоры), и даже «бюрократии», где господствуют не зооиды, а ткани общего для колонии «постамента». Есть и свободолюбивые зооиды, получившие в конце концов вольную, – это медузы.

И все-таки, есть ли граница у организма? Неужели придется отказаться от такой удобной, общепризнанной и даже вошедшей в школьную программу схемы «уровней организации живой материи»: клетка, организм, сообщество… Очевидно, нет. Но стоит признать, что эти уровни суть уровни коллективизма, а не индивидуализма. И очень удачным кажется предложенное Е. Пановым сочетание «коллективный индивид». Таковым видится и семья общественных насекомых, и колония, где зооиды выступают скорее в роли органов, нежели организмов, и даже отдельная особь, внутри которой хозяйничают, сотрудничают и конфликтуют клетки. А клетка? Так ли уж едина? Да ведь в ней запрятано целое товарищество митохондрий и разных симбионтов. И даже внутри ядра – еще одна «партячейка», где гены, плазмиды да вирусы, по словам Р. Докинза, один другого эгоистичнее, ведут неумолчный спор…

Кто его услышит? – разве жена

Две главные выгоды даст жизнь в группе – более успешное воспроизводство и защиту. Социальные животные лучше обороняются или отпугивают хищников и тратят меньше сил и времени на поиск партнера. И даже для самых ярых индивидуалов наступает день, когда они вынуждены становиться группой. Ну хотя бы парой! Понятно для чего – создать «союз двух любящих сердец» (а может, иных органов). Репродуктивным союзам посвящен смысловой центр книги «Бегство от одиночества», включающий главу «Родители и дети» (это тоже объединение, имеющее свой предел прочности). И здесь немало откровений.

Кого, например, мы привыкли считать примерными родителями? Может быть, львов – благодаря мультфильму «Король-лев»? Но настоящие львы о детенышах почти не заботятся, а при случае могут их даже съесть. В книге же рассказано о семье, действительно достойной подражания. Вот ее портрет с подписью: «Супружеская пара пустынных мокриц около своей норки. Их детенышу, показавшемуся на пороге своего жилища, нет еще и двух месяцев». Этакая идиллия. А ведь действительно: семья мокриц постоянно трудится над благоустройством норки глубиной до метра, создавая сносные условия существования в жаркой пустыне, где влаголюбивым рачкам вроде бы делать нечего. В норку пускают только своего малыша, чужих изгоняют. Трудно поверить, что речь идет о мокрицах – всем известных «броневичках», которые сворачиваются в шарик, едва их положишь на ладонь! Не менее заботливы и верны друг другу оказываются жуки, причем с не слишком престижными специальностями: короеды, навозники или могильщики.

А вот парадоксальный пример из жизни самцов: казалось бы, содержать гарем под силу только сильнейшим мужам. Но на самом деле, огромный сивуч, родственник тюленей, способен удержать свой небольшой гарем всего около недели, да и то путем постоянных битв. Тогда как скромная летучая мышь копьенос опекает в гареме десятки самок в течение нескольких лет.

Но если в партию сгрудились малые

Биолог-лектор или создатель научно-популярных фильмов знает: если хочешь удивить аудиторию – рассказывай про общественных насекомых.

Ибо, наверное, нет ничего более удивительного в живой природе. Поведение насекомых, объединенных в единую семью, порой становится настолько сложным, что хочется сказать о нем: «культура». Все эти величественные коммунальные постройки, сложные технологии производства пищи, заботы о потомстве, изощренные способы ведения поисковых и разведочных работ, охоты и боевых действий. Они используют домашних животных и рабов на строительстве циклопических сооружений… Неужели все эти слова применимы к каким- то букашкам? Обладателям примитивных инстинктов? Их сообщество словно переходит какую-то грань и приобретает «коллективный разум», обладающий универсальностью. Ибо этот «разум» возникает независимо в разных группах насекомых – муравьев, термитов, пчел (у которых внутри семейства есть вполне «безмозглые» родственники). И в зависимости от условий он создает совершенно разные стратегии выживания.

Возьмем наугад несколько фактов из книги Е. Панова. …В центре зимнего клубка даже в сильнейшие морозы пчелы удерживают температуру порядка 24-28 градусов, в чем им могут позавидовать даже крестьяне, отапливающие свои избы дровами. Фуражиры большой семьи пчел в пору богатого взятка преодолевают в сумме расстояние от Земли до Луны. Раздутый муравей, выполняющий роль «медовой бочки», может обеспечить пищей сотню рабочих муравьев в течение месяца. Муравьи-листорезы очищают и утаптывают трассы длиной до 250 метров и шириной 30 сантиметров…

Раздутые муравьи есть, а ют раздутого бюрократического аппарата не имеется. Это, пожалуй, единственная услуга населению – администрирование, – которая у общественных насекомых отсутствует. Управление, повиновение и отчасти идеологическую подготовку осуществляют феромоны – нейроактивные молекулы, выделяемые как царицей, так и всеми особями семьи. А теперь представьте себе, что город с населением в десятки миллионов управляется химическими законами, которые поступают… из заднего конца брюшка у мэра. Таков термитник!

У социальных насекомых обнаружена сложная коммуникация, устойчивые иерархические отношения, а пребывание в коллективе для них – жизненная необходимость. Все это признаки социума. И все же их не считают истинной социальной группой. «Лет десять назад, – пишет Е.Н. Панов, – меня пригласили прочесть лекцию о социальном поведении животных в одном из биологических институтов Москвы. Тема эта в то время у нас в стране была для многих новой, и присутствующие буквально засыпали меня вопросами. Подробности дискуссии давно уже стерлись из моей памяти, но один из вопросов я запомнил навсегда. «Но почему же, – воскликнул маститый седовласый зоолог, – вы называете животных «социальными»? У них же нет денег!…»

Критерий социальности, конечно, заключен не в наличии денег (хотя и они никогда не помешают), а в каких- то других признаках. Отчасти они названы абзацем выше. По-видимому, еще один важный признак социальности – наличие особых поведенческих реакций, направленных только на общение с себе подобными. А еще – врожденная потребность в этом общении, в постоянном «выяснении отношений», некое тяготение друг к другу. Подобные – «настоящие» социальные отношения присущи млекопитающим и птицам, где они, видимо, развились как продолжение стратегии заботы о потомстве.

У некоторых млекопитающих социальные группы превращаются в настоящие коммуны. Например, у гиеновых собак, которые всегда, даже в период бескормицы, делятся добытым мясом друг с другом и особенно с кормящей самкой и детенышами. Причем в ходе постоянных обменов пищей путем отрыгивания создается определенный «баланс сытости». Все поровну! А необычный грызун голый землекоп вообще назван «млекопитающим с повадками термита». Огромная семья землекопов прогрызает лабиринт нор в плотном грунте южноафриканских пустынь. Основным источником корма служат гигантские клубни растения, родственного бересклету, – они очень редки, поэтому, чтобы наткнуться на клубень, надо грызть и грызть. Этим занимаются молодые землекопы, образующие особую касту рабочих. Став постарше, они переходят в касту «ленивых рабочих» – делают все то же самое, но без прежнего рвения, а еще старше – в касту солдат. Несмотря на «рабский труд», ни у кого из рабочих не возникает побуждения взбунтоваться или покинуть семью.

Оказывается, в такой «коммуне» тоже правят химические законы. Как у гиеновых собак, так и у землекопов ес единство поддерживает альфа-самка – «царица». С помощью своей агрессии и выделений, содержащих феромоны, она добивается исключительного права рождать и выкармливать детенышей. Остальные самки бесплодны.

А насколько социален человек? На первый взгляд кажется, что уж он-то – самое социальное существо. Однако коллективизм землекопов или, скажем, термитов представляется значительно большим. Человек – последняя глава книги «Бегство от одиночества». О нем автор говорит не слишком охотно – больше этнологии, нежели этологии: племенные обычаи, ритуальные отношения родства. Вместе с тем одно из заглавий кажется удачным' символом: «Галактика этносов, галактика культур». Опять – разнообразие.

Человеческое общество содержит такое разнообразие, будто вознамерилось реализовать все возможные модели коллективизма. В нем встречаются самые странные комбинации родоплеменных и брачных отношений (от многоженства до многомужества). Есть причудливая стратификация населения на касты, конфессии и иные объединения. Найдутся группы и с жесткой иерархией, и с нарочитой свободой, возведенной в культ, причем независимо от уровня экономического развития. Встречаются коммуны и анонимные скопления (толпы), открытые и закрытые общества…

Поэтому социальность хомо сапиенса – понятие неуловимое, множественное, не поддающееся описанию в рамках четкой, «единственно верной» модели. Это «галактика» – ее телескопирование живо избавляет от искушения считать одни общества прогрессивными, а другие отсталыми, один строй неудачным, а другой успешным и даже, не дай бог, венчающим исторический процесс… Коллективизм человека и сам предстает не единицей, а целым коллективом.

Институт человека

Геннадий Аксенов

Начало см. в № 1 за 2003 год.

Конверсия кооператива в команду

В январе 1992 года, когда Зимин вернулся из Чикаго, область сотовой телефонии в России вовсе не выглядела золотой жилой. Когда он сказал своим соратникам по конверсионному кооперативу, чем предлагает заняться, один из них, по преданию, сочувственно посмотрел на шефа: «Дима, ты что, охренел?! Тут жрать нечего, а ты «сотовая связь»!.,». Именно в январе 1992 года правительство России «освободило» цены, и те рванулись в рыночном направлении, когда их величина определяется не решением начальства, а старым как мир способом – соотношением спроса и предложения.

В Москве 1992 года спрос на сотовые телефоны не просматривался. Во всяком случае, если смотреть глазами среднего обитателя РТИ. Цены на предметы первой необходимости рванулись вверх слишком круто, чтобы думать о чем-то другом.

Впрочем, тогда в окружении Зимина о спросе и предложении, в сущности, не говорили, и слово «маркетинг» было еще совсем иностранным. Они были инженеры-конструкторы и, делая приемник спутникового телевидения, не заботились заранее как-то выяснить, каков может быть спрос на их интересное радиоизделие. Примерили к себе, вот и весь маркетинг. Этого хватило, чтобы убедить завод начать производство – завод-то социалистический, но не хватило, чтобы найти себе место под солнцем капитализма.

Предложение сотовой связи в России-92 выглядело еще менее благоприятно: Зимин и его товарищи не были первыми.

Прежде всего, оставалась мобильная радиосвязь эпохи социализма. Тогда спрос на радиотелефон был лишь у самых главных советских людей – руководителей партии-и-правительства. Спрос удовлетворили, и руководители могли звонить прямо из своих черных спецмашин. Таких спецабонентов было немного, и для их радиотелефонной связи на всю Москву хватало одного приемопередатчика (радиокоммутатора). По законам радиофизики, такого рода централизованная станция могла обслужить лишь ограниченное число абонентов – порядка тысячи. После отмены социализма услугами этой спецсвязи мог уже пользоваться каждый, кому не лень было возить с собой спецтелефон-чемодан и не жаль платить за это круглую сумму. Желающих было немного.

Современная же мобильная – сотовая – связь пришла в Россию в 1991 году. Пришла с Запада с телефонами карманного размера и с потенциально неограниченным числом абонентов. Первые в России сотовые телефоны зазвонили в сентябре в Санкт-Петербурге и через несколько месяцев в Москве.

На рынке сотовой связи команда Зимина оказалась третьей. И, можно сказать, третьей лишней. Когда Зимин огляделся, чтобы сделать первые конкретные шаги, он обнаружил, что шагать-то, собственно, некуда. Из многих существовавших в мире стандартов сотовой связи в России выбрани два и утвердили их на высшем правительственном уровне – NMT-450 (распространенный в Скандинавии) и GSM-900 (принятый в Западной Европе). По тогдашним российским правилам в одном стандарте могла работать только одна компания.

И Министерство связи уже выдало лицензии на оба стандарта двум компаниям в Москве. В одну из этих компаний Зимин постучался с желанием предложить помощь высококлассных радиоинженеров РТИ. Но дверь ему не открыли.

Значит, надо было действовать самостоятельно. В каком направлении, подсказала жизнь.

Первым американским вкладом в проект стала базовая станция сотовой связи, сделанная на фирме Фабелы. Летом 1992 года эту станцию установили на высотном здании МИДа, что на Смоленской плошади, и мобильная телефонная связь – в экспериментальном режиме – начала работать в радиусе нескольких километров. Первая сота, созданная радиоинженерами РТИ.

Первая сота потребовала усилий не столько инженерных – на фоне противоракетной радиотехники сотовый телефон не выглядит чудом науки-техники, – сколько организаторских. Организовать весь комплекс необходимых инженерно-технических работ, обеспечить вход в городскую телефонную сеть, поставить свою радиотехнику на чужом и высокопоставленном здании, добиться разрешения на экспериментальный выход в эфир. Наконец, 15 сентября 1992 года официально зарегистрировать закрытое акционерное обшество «Вымпел- Коммуникации», или, кратко, «ВымпелКом».

И все это без надежды перейти от экспериментов к реальной работе? Ведь оба стандарта сотовой связи – NMT-450 и GSM-900 – в московском радиоэфире были уже заняты компаниями МСС и МТС. Изменить федеральный закон «один стандарт – один оператор» не по силам начинающему предпринимателю. Зимин пошел другим путем – прибавить еще один стандарт. Задача тоже не из простых, но зато имелись свои резоны. Аппаратура, привезенная Фабелой из Америки, предназначалась для главного тогда в США стандарта AMPS-800. Можно было ее перенастроить и на другой стандарт, но зачем?

Пора сказать, что цифры 450,900 и 800 стоят в названиях стандартов не для пущей важности, они, в мегагерцах, означают радиочастотный диапазон, в котором идет радиосвязь. Простым телезрителям и радиослушателям бывает нелегко понять, как это разные радиотелепередачи, распространяясь в одном и том же пространстве, не мешают друг другу. Эта реальная проблема возникла на заре радиовещания, и со временем, по мере появления все большего числа радиопередатчиков самого разного назначения, заслужила у радиоспециалистов даже название проблемы века. Решение ее – в соблюдении правил эфирного движения. Эти правила давно стали предметом международных соглашений, к которым, хоть и с большим опозданием, присоединился Советский Союз.

У каждой страны остается некоторая автономия, когда речь идет о внутренних радиоделах. В Советском Союзе, где львиная часть экономики контролировалась оборонными надобностями, столь же львиная доля радиоэфира была под контролем военных – радиолокация, авиа- и космическая навигация, правительственная связь. Противоракетный радиолокатор Зимина относился к тому же военному радиомиру. К военным первым делом и отправился Зимин. Он знал, чего хочет, – кусочек радиодиапазона в районе 800 мегагерц, и понимал, что военные без ущерба для обороноспособности страны могли отдать этот кусочек на мирные цели. У него были убедительные аргументы: правительство объявило курс на конверсию оборонных отраслей, они в Радиотехническом институте нашли отличную конкретную возможность, и чтобы развернуться, им только нужна полоска в несколько мегагерц.

За Зимина ходатайствовало то, что он был свой, – многие годы жизни вложил в обороноспособность страны, он говорил с военными радиоспециалистами на одном языке.

Но главное, что этим языком Зимин отлично пользовался. Убедительный напор разумных аргументов и личное обаяние сделали дело. Военные дали бумагу, что не возражают выделить на благое гражданское дело пару своих военных мегагерц.

Этой бумаги хватило, чтобы начать экспериментальную фазу, но было совершенно недостаточно, чтобы начать реальную работу. С этой бумагой Зимин записался на прием к замминистра связи.

Ждать ему пришлось полтора месяца. Ни его военно-промышленные знакомства, ни его научно-технические заслуги не могли ускорить ход событий, имя его пока ничего не говорило министерскому начальству. Но, попав на прием к замминистра, он говорил сам и к уже нам известным аргументам добавил, что вот и военные пошли навстречу, что же отдавать им обратно их мегагерцы, что ли?!

Менять федеральные установления ради какого-то Зимина никто не стал, но его настойчивость и напор в конце концов расшевелили министерскую фантазию. Наряду с двумя федеральными стандартами 450 и 900 ввели региональный стандарт 800. Очень может быть, просто чтобы отвязался этот неуемный Зимин, все равно у него ничего не получится.

Отличие регионального стандарта от федерального только в том, что лицензию на региональный давали по ходатайству региональных властей. Это приоткрыло Зимину дверь в деловой мир сотовой телефонии. И в эту дверь он вошел со всей своей командой.

11 января 1993 года компания «ВымпелКом» получила первую свою лицензию – на создание и эксплуатацию сотовой сети стандарта AM PS в Москве. Операторскими услугами населению должна была заниматься компания «Евронет» во главе с Фабелой. Все, как хотелось: инженеры занимаются своими инженерными делами, а коммерцией занимаются другие.

Год огромных усилий увенчался, казалось, полным успехом. Появились первые абоненты. Хотя советский социализм с его всевозможными дефицитами остался в прошлом, новая телефонная услуга оказалась чрезвычайно дефицитной. Желающих заполучить техническую новинку было гораздо больше, чем позволяли технические возможности новорожденной сотовой телефонии. Рыночный регулятор спроса и предложения установил вступительный взнос каждого нового абонента в пять тысяч долларов! Эта мена уже действовала, когда «ВымпелКом» появился на рынке – третьим. Так потекли первые живые деньги с рынка сотовой телефонии, и деньги немалые.

И сразу же, весной 1993 года, появилось противоречие между трудом и капиталом, если выражаться шершавым языком марксизма. Если же обойтись без марксизма, то – противоречие между российским инженером и американским капиталистом. Капиталист Фабела, получая в своем «Евронете» деньги с абонентов «ВымпелКома», не спешил вкладывать их в развитие дела. Вероятно, он, уже вложивший начальный капитал в виде завезенного оборудования, хотел прежде всего вернуть это вложение. Но Зимина в условиях конкуренции с двумя уже работавшими компаниями это совершенно не устраивало.

Время не ждет, ажиотажный начальный спрос на сотовые телефоны по 5000 за штуку скоро насытится. Придя на рынок третьим, «ВымпелКом» не имеет права топтаться на месте. Конкуренция идет по всем статьям, но прежде всего – область покрытия. Пока их мобильная связь действует лишь в окрестностях Смоленской площади, и так абонента не удержишь. Надо ставить новые базовые станции – создавать новые соты, стремясь охватить все территорию города. А каждая базовая станция – это сто тысяч долларов. Нужны деньги на развитие.

Это был единственный, но очень серьезный кризис в отношениях людей № 1 и № 2 «ВымпелКома». Фабела не хотел выпустить из своих рук контроль за начавшимся притоком живых денег. А Зимин все яснее понимал, что казавшееся ему правильным соотношение инженерного и коммерческого не работает. Но переход от одного соотношения к другому – это почти что фазовый переход. как переход из твердого состояния в жидкое. На это требуются энергия и какое-то время. Это было время трудного выбора.

Одна из компаний-конкуренток, та самая, что год назад не открыла Зимину двери, теперь, увидев, насколько дееспособна его инженерная команда, решила ее заполучить себе. Эмиссары предложили Зимину должность и весьма завидную для апреля 1993 года зарплату. Но он уже вкусил чувство экономической свободы и простора действий, чувство успеха. Отказываться от этого не хотелось. Он составил «апрельские тезисы», в которых лаконично, жестко, но внятно обрисовал свое видение их взаимоотношений и ближайших шагов компании. Фабела, поразмыслив, принял эти условия, он успел оценить предпринимательский потенциал своего старшего (по возрасту), хоть и безденежного партнера. С того времени, с лета 1993 года, инженерная и коммерческая составляющие в деятельности компании соединились, подчиняясь логике развития бизнеса, а лучше сказать по-русски – подчиняясь интересам Дела.

Фабела вложил в основание этого дела начальный капитал, около миллиона долларов. Зимин внес человеческий капитал, накопленный им за три десятилетия работы в Радиотехническом институте. Помимо денег, Фабела принес с собой здравый смысл и опыт потомственного предпринимателя, а Зимин – способность этот опыт быстро освоить и совместить со здравым смыслом бывалого советского инженера-менеджера, употребляя тут несоветское слово. В создании «ВымпелКома» пригодился весь организационный капитал Зимина: и способность к лидерству, и личное знакомство с военноралиопромышленным комплексом, и понимание российской жизни. Пригодилось даже то, что так отравляло жизнь Зимину в советские времена, – строгорежимный характер родного РТИ. Когда капитализм в России стремительно вошел в бандитскую фазу и под натиском московских флибустьеров рухнула не одна компания, вымпелкомовпы укрылись за родными и государственно охраняемыми стенами РТИ.

Летом 1993 года имелся тщательно разработанный бизнес-план в десять этапов, и осуществлялся он таким боевым темпом, что в «ВымпелКоме» начали выпускать еженедельный «боевой листок». Именовался он информационным бюллетенем «Командный дух», начинался с заводной фразы предводителя, лаконично сообщал об успехах, неудачах и ближайших целях, а кончался грифом «Строго конфиденциально, только для служебного пользования». На том же листе изображался большой термометр, на шкале которого десять этапов строительства бизнеса обозначены символами, понятными лишь посвященным. Столбик служебного термометра от выпуска к выпуску поднимался все выше, а последняя – десятая – метка обозначала точку кипения, там маячил строго конфиденциальный фонтан из долларов.

Первая очередь – из четырех базовых станций – должна была заработать 15 сентября. Счет шел на дни, и в случае если бы все было готово к 13 сентября, каждый из команды получал вознаграждение в размере месячного оклада, если к 14 сентября – три четверти месячного оклада, к 15 сентября – половину оклада.

В выпуске от 13 августа под рубрикой «Точка зрения» всего одна фраза Зимина, но какая:

«Господа!

Еще одно усилие – и мы докажем всем (в первую очередь самим себе), что мы способны, занимаясь профессионально добропорядочным бизнесом, дать Москве современный вид связи, при этом обеспечив себя и свое окружение достойным уровнем жизни».

А в рубрике «Наши успехи» один из успехов: «Продано 10 телефонов».

27 августа Зимин сообщил о ситуации – безо всякого низкопоклонства перед Западом:

«Господа!

Крайне обидные срывы наших планов за последнюю неделю имеют, тем не менее, одну положительную сторону: мир един – бардака у американских компаньонов никак не меньше, если не больше, чем у нас. Одна необязательность AT amp;T чего стоит! Но эта схожесть сторон вместе с тем укрепляет наш командный дух и дает уверенность, что уж на этой-то неделе наша система заработает».

Почему бардак у американцев укрепляет командный дух русских, не ясно, однако факт налицо: система заработала. К октябрю 1993 года, когда сотовая сеть с новым названием «Би Лайн» официально объявила о себе, у нее было всего несколько сотен абонентов, но знающие люди поняли: родилось здоровое дело. И, значит, в этом здоровом деле был здоровый командный дух.

Ветераны команды подтверждают то, что видно из сохранившихся боевых листков «Командный дух», – главным создателем этого духа был командир. Лидерство Зимина было настолько неоспоримо, что ему не приходилось думать об укреплении своего авторитета, все силы шли на укрепление команды, на укрепление дела.

В 1992-1993 годах вся команда могла поместиться в одной комнате. Но ситуация стала неуклонно меняться. Особенно заметно после выхода «ВымпелКома» на Нью-Йоркскую биржу в 1996 году. Теперь это была не команда, а компания. В десятки раз выросло число сотрудников. Появилась четкая структура. Во главе компании был по-прежнему Дмитрий Зимин. Уже миллионер. В газетах его стали причислять к олигархам.

Как это произошло и что это значит?

Как стать миллионером?

В мае 2001 года в истории «ВымпелКома» произошло событие стратегического значения, которое эксперты окрестили «сделкой года». Одним из элементов этой сделки была почетная, даже триумфальная, отставка Дмитрия Зимина и продажа части его акций на сумму 27 миллионов долларов. На что надо умножить эту величину, чтобы получить личное состояние Зимина, газеты не сообщали, но ясно, что речь идет о многих миллионах.

Эти миллионы Зимин заработал за неполные девять лет руководства «ВымпелКомом». Как? Средний нынешний россиянин уверен, что честным трудом таких денег не заработаешь.

В советские времена средний россиянин в подобном случае сказал бы: «Не артист же он знаменитый или писатель, не Главный Конструктор космических кораблей..!». Явная уникальность достижений снимала вопрос о размере справедливого вознаграждения за него. Почему, скажем, изобретение водородной бомбы заслуживает особой Сталинской премии размером в сорок годовых зарплат врача, а не в тридцать или пятьдесят? Тогда было все ясно: так решил вождь страны или правительство, или ЦК КПСС и Совет Министров.

Что такого особенного сделал Зимин за девять лет? Он сконструировал команду «ВымпелКома», вместе с которой создал не космический корабль или водородную бомбу, а живой работоспособный организм. Организм этот, состоявший из радиотехники и управляющих ею менеджеров и инженеров, работает, приносит пользу людям. Случай особенно ясный для послесоветской России, поскольку весь этот организм вырос в послесоветское время. Если «ВымпелКом» и владеет сейчас зданиями советской постройки, то компания их купила на деньги, заработанные в послесоветское время.

Каков размер справедливого вознаграждения за эту социально-инженерную конструкцию, решал не вождь страны, а ее население: два с лишним миллиона абонентов «Би Лайна». Поскольку они сами выбрали именно эту компанию для доступа к сотовой телефонии, то можно сказать, что справедливость вознаграждения определил глас народа.

Впрочем, это все довольно общие слова. Остается конкретный и жгучий вопрос: как Зимин стал миллионером? Чтобы ответить на него, нам придется проследить за основными вехами на пути «ВымпелКома». При этом кое-что все равно останется необъяснимым, например, как Зимин подбирал новых членов команды и как выбирал следующую веху, он и сам вряд ли сможет объяснить, – это составляющие его предпринимательского таланта. Талант предпринимателя – такая же редкость, как талант балерины, музыканта или физика. Быть может, Зимин процитирует Эйнштейна: «Никакого особого таланта, только собачий нюх и упорство мула». Но именно талант или комбинация указанных двух «нечеловеческих» качеств сделали Зимина миллионером.

В мире свободного предпринимательства известна ехидная фраза: «Я готов вам рассказать о всех моих миллионах. За исключением самого первого». Зимин этого исключения может не делать, его первый миллион появился вместе со вторым и с третьим.

Начнем с того времени, когда миллионами и не пахло, но впервые запахло делом. В начале 1992 года из своей первой поездки в Америку Зимин привез намерение заняться сотовой телефонией. Для этого он своему кооперативу придал надлежащее юридическое лицо: создал компанию, точнее, закрытое акционерное общество – «КБ-Импульс», чтобы легче было вступать в самостоятельные экономические отношения, прежде всего с фирмой Фабелы. Сама акционерная форма узаконилась в России за год до того. Дело не хитрое, в общем – бумажное: собрать учредителей, написать устав и зарегистрировать. Акционерная «закрытость» означает, что учредитель может передать (продать) свои акции кому-то только с согласия других акционеров. При этом начальная величина уставного капитала и, соответственно, стоимость акций могли быть – и были – совсем небольшими, в сущности, символическими.

Учредителями Зимин вписал хорошо ему знакомых людей, прежде всего руководителей РТИ, благожелательное отношение которых к его делу ему хотелось обеспечить. Поскольку от учредителей ничего особенного не требовалось и они прекрасно знали будущего генерального директора и в деле, и в личном общении, то и подписи учредителей собрать было нетрудно. Кооператив Зимина выделялся в лучшую сторону среди других ростков свободного предпринимательства РТИ. Другие «ростки» свою творческую энергию тратили в первую очередь на придумывание благовидных – чисто бумажных – способов утечки государственных конверсионных денег в свои карманы. А у Зимина что-то явно делалось и доводилось до продажи: приемник спутникового телевидения, антирадар.

Поэтому для «КБ-Импульса» предоставили одно из лучших помещений РТИ – бывший кабинет парткома. Тут помогла история страны, по воле которой незадолго до того парторганизации были высланы за пределы предприятий.

Так в самом штабе научного социализма – в масштабах РТИ – появился зародыш капитализма, хотя об этом и трудно было тогда догадаться. Радиоинженеры, которые собирались в бывшем парткоме вокруг Зимина и горячо обсуждали проект сети сотовой связи, выходя в коридор, уже ничем не отличались от других сотрудников РТИ. Отличие появилось к лету, когда Фабела привез первую базовую станцию. Где ее установить, чтобы площадь охвата была наибольшей и поближе к центру города? Решили, что хорошо бы на высотном здании МИДа. А еще надо было обеспечить соединение сотовых телефонов с обычной проводной телефонной сетью. Но кто и как это позволит? Зимин это взял на себя, нашел достаточно высокопоставленного обитателя высотного здания и не последнего человека в городской телефонной сети и предложил им войти в число учредителей-акционеров.

Потом Зимин сожалел, что действовал столь тяжеловесно, можно было просто арендовать маленькое помещение. Да, за аренду надо было платить живыми деньгами, а включить в число учредителей и наделить каким-то числом акций денег не стоило. Не стоило тогда, когда акции воспринимались еще не вполне всерьез. Когда еще многие думали, что вообще весь этот капитализм понарошку. Зимин так не думал, он слишком ясно понимал, что такое была экономика социализма, и удивлялся, как это она могла держаться так долго. Но и для него новые формы организации капиталистического труда со всеми их бумажными обрамлениями были слишком новыми, чтобы к ним с самого начала относиться с полным уважением. Да и не лежала его душа к «крючкотворству».

Поэтому он с облегчением принял в свою команду человека, который предложил взять на себя все бумажное делопроизводство. Это был первый сотрудник не РТИшного происхождения, но и не совсем со стороны. Он работал в администрации «Вымпела» и тяготился своей службой. Тем более что по долгу этой службы знал о команде Зимина. Он пришел к Зимину и прямо сказал: «Я – чиновник. Хороший чиновник. В вашем деле такой тоже потребуется». Зимин, скептически смотревший на эту профессию, тут же предложил ему подготовить назревшую деловую бумагу. Назавтра тот принес готовый текст. Деловитость произвела впечатление на Зимина, и он взял в свою команду нового человека.

Человек этот оказался больше, чем просто хорошим чиновником, он стал правой рукой Зимина и, по Зимину, обеспечил себе место среди шести главных фигур истории «ВымпелКома». Присвоим ему № 4, следуя принятому ранее способу. Дружное руководство командой «ВымпелКома» привело в октябре 1993 года к рождению «Би Лайна». Тем драматичней станет – спустя пять лет – уход Человека Ке 4 из компании. За эти годы компания добьется триумфального успеха, все трое ее руководителей станут богатыми людьми. В устройстве компании почти все изменится, кроме ее торговой марки. И эта всем известная теперь марка «БИ ЛАЙН» с пчелкой для связи между короткими английскими словами – заслуга Человека № 2.

Продолжение следует.

Размышления у книжной полки

Б, М. Давидович и его паства

Прошедшие полтора десятилетия (1987 – 2002) имеют шанс войти в историю отечественного образования как совершенно уникальный период, отчасти подобный только периоду гражданской войны. С совершенно нехарактерным для нашей страны легкомыслием средняя школа, то есть система самого массового образования, была фактически пущена на самотек – в школе начался период безудержного эксперимента…

Как грибы, возникают новые типы учебных заведений и учебных пособий. Появляется огромное разнообразие подходов к процессу обучения и воспитания, и очень много людей, имеющих университетское образование, идут в преподаватели. Эти люди становятся все заметнее в школе.

Поначалу среди «педагогических новаций» можно было обнаружить самые необычные явления. Простейшие из нововведений шли под лозунгом «ставим с головы на ноги». Подразумевалось, что в советское время все в школе было порочно, результат образования ужасающий, а раз так, то давайте возьмем советскую систему и сделаем все наоборот, тогда полученный результат будет блестящим.

Еще один поразивший меня реформатор (не историк) пытался преподавать вместо устаревшего курса отечественной истории творческий курс экспериментальной истории. Дети разрабатывали курсы возможных историй, полностью опровергая постулат о невозможности в истории сослагательного наклонения. К сожалению или к счастью, но этот романтический период закончился под давлением обязательной государственной сертификации, пройти которую очень непросто даже самому стандартному учебному заведению.

В девяностые годы в обществе нарастал вал критики в адрес средней школы, так что постепенно стало признаком хорошего тона проповедовать школьникам уклонение от уроков. Но затем появились и набрали солидные тиражи высококачественные печатные издания для серьезных, думающих подростков. В русском языке появился и даже получил широкое распространение термин «ботан», обозначающий чересчур заинтересованного в знаниях человека.

Круг издательств, работающих на школу, сейчас заметно расширился, появилось много не только новых учебников, но и новые их типы. Один из примеров ответов социума на разгром образования – новая книга Сергея Георгиевича Смирнова «Задачник по истории науки. От Фалеса до Ньютона». Это, с одной стороны, продолжение его оригинальной серии сборников задач по истории, с другой – совершенно новый подход к преподаванию школьного курса истории. Правда, такой курс вряд ли реально, даже в лучшие годы нашего образования, сделать общеобязательным. Для этого надо иметь астрономическое число учителей с двойным высшим образованием. Кроме того, книга предназначена не для любого старшеклассника, а для хорошего, – это учебник для «ботанов». И еще. Для учебника издание имеет крохотный тираж – десять тысяч экземпляров в очень плохом для современного учебника исполнении: мягкая обложка, нет иллюстраций, только тексты, вопросы, ответы, краткие справки. Партизанское издание, одним словом. Но, говоря так, я не имею в виду непрофессионализм этих текстов.

С моей точки зрения, книга принципиально отличается от вышеупомянутого курса «творческой истории». История «по Смирнову» – это не попытка отрицать имеющуюся историческую науку или полностью переписать то, что есть. Это – дополнительное пособие, еще один инструмент, чтобы усвоить материал учащимися, еще одна попытка взглянуть на старый предмет с совершенно неожиданной стороны. Новая книга дает учителю массу дополнительных возможностей. Но, напомню, мы говорим о книге, предназначенной для немногих учеников – тех, кто хочет учиться, и тех учителей, которые не отчаялись кого-то чему-то научить.

Последний десяток лет мне приходится по большей части работать с классами от сильных до отборно сильных. Нам пришлось отказаться от привычной учительской установки «работать на среднего». Ориентация идет в первую очередь на умных и трудолюбивых. При выигрыше мы получаем класс, в котором возникает нечто вроде водоворота, втягивающего в учебу не только «середнячков», но и слабых по стартовым возможностям детей.

В специальных классах чаще всего собираются дети-диссиденты, «ботаны». Для многих из них учеба – важнейшая часть их жизни. Конечно, существует и другой вариант, при котором только родители хотят, чтобы ребенок учился, а сам он хотел бы заниматься чем-то другим, но и это явление становится постепенно редкостью. Однако даже существующее у детей желание учиться вовсе не означает, что им одинаково интересны все предметы. Например, в гуманитарный класс стремятся попасть те, кто хотел бы меньше заниматься математикой, а дети из математического часто с подозрением относятся не только к литературе и истории, но и к биологии. Это умные, серьезные люди; они, конечно, способны выучить неприятные им или не вполне понятные темы, но сейчас ведь есть другие возможности!

Один за другим появляются различные варианты учебников для спецклассов, и эти книги очень нужны: математика или физика для будущих гуманитариев или биологов должна отличаться от канона, видимо, уже на школьном уровне, это многим очевидно. Здесь, разумеется, есть проблемы, которые отнюдь не носят узко специального характера. Один из возможных путей решить их – показать аналогии между гуманитарным и математическим мышлением. Подобные попытки делались неоднократно. Наиболее удачными в средней школе они оказались в шестых-седьмых классах при изучении античной истории и средневековья, но в конечном итоге все же захлебнулись. Для старших классов подход, при котором ученик знакомится с логикой науки через ее историю, более органичен, к этому возрасту накапливается некоторый культурный багаж.

Это одно из возможных применений курса истории науки, создаваемого С. Смирновым, – помочь гуманитариям понять математику, находя аналогии в их любимых дисциплинах. Здесь уместно вспомнить один из важных тезисов С. Смирнова: «Современные университеты (даже лучшие из них, как МГУ) не оправдывают свое древнее название. Они не дают студенту полноценного общенаучного образования, ибо давно распались на отдельные факультеты, согласно стихийному ветвлению наук в последние триста лет. 6 этом отношении школа находится в лучшем положении. В ней необратимое разделение родственных наук (физики и химии, геометрии и алгебры, географии и истории) наступает довольно поздно. Но все же оно происходит. Больше всего от этого страдают самые способные и энергичные дети, которые поступают в профильные классы с углубленным изучением отдельных наук».

Итак, примирить юных гуманитариев с математическим мышлением можно, изучая историю науки. Меня очаровывает математическая строгость идей Смирнова, хотя мой собственный опыт аналогичного изложения биологии гуманитарному классу оказался в свое время недостаточно подготовленным. Имея до этого малый опыт преподавания в специальных классах, я решил, что для этих детей курс теории эволюции интереснее и проще воспринять через вековой спор между дарвинистами и ламаркистами. Однако эта часть истории не была согласована с основным курсом истории, а потому скорее отвлекала детей, чем помогала им.

Проект Смирнова носит совершенно иной характер: думаю, он очень эффективен для гуманитарных классов, хотя сам Сергей Георгиевич пишет, что «включение школьников- гуманитариев в общенаучную культуру оказалось самым сложным делом».

Иначе с гуманитарными дисциплинами для негуманитарных классов. Многие дети, прошедшие через сито селекции в маткдасс, обладают характерным, особым мышлением: формулировки и постулаты гуманитарных дисциплин часто кажутся им нелогичными и недостаточно четкими. Да и по возрасту учащиеся маткласса часто на два, а то и на три года моложе – ведь отбирались они прежде всего по способности искать решения определенных задач! А как трудно с ними обсуждать вопросы литературы! Даже при преподавании биологии здесь можно столкнуться с очень неожиданными выводами или вопросами: «А почему мозг человека устроен так нелогично? Ведь его строение могло бы быть значительно проще, а работа эффективнее!».

История для математиков может представлять не меньшую сложность. С. Смирнов выбрал форму задачника в качестве учебного пособия, видимо, имея в виду прежде всего детей со склонностью к физике и математике. Столкнувшись с привычной формой деятельности – решением задач, таким детям легче примириться с непривычным содержанием.

Для детей, чьим постоянным интересом являются приключения идей, зачастую именно история появления различных, не обязательно только математических представлений и их развитие может послужить той осью, на которую нанизывается затем вся история человечества. Это не совсем привычный взгляд, но он не противоречит преподаванию стандартного курса, а создает мощное подкрепление для его усвоения. Да, с этой точки зрения, не Улугбек – внук Тимура, а Тимур – дед Улугбека; важным кажется не то, что Сципион разрушил Карфаген, а то, что он стал покровителем греческого заложника Полибия, это в свою очередь позволило появиться на свет первой истории Римской державы. Это тоже самая настоящая история! Правда, ее трудно привязать к одной стране или региону: ведь наука развивалась в постоянном, не всегда синхронном диалоге разных цивилизаций и культур. Что-то в таком подходе есть от «Игры в бисер» Г. Гессе. В такой истории, например, Китай и Индия не выглядят дальними и второстепенными провинциями Европы.

Конечно, для преподавания такого курса историку надо много и увлеченно работать, знакомясь не только с привычным кругом литературы и сотрудничая с преподавателями почти всех предметов. А все же мне кажется, что это увлекательная задача! На моих собственных уроках биологии дети давно вынудили меня прибегать к тому же – использовать историю, поэтому приходится постоянно обращаться и к философам, и к историкам. И это еще один шанс, который позволит привлечь на свою сторону умных детей, чтобы они вырастали более образованными и понимающими, чем мы.

Возможно, что в нынешний полупод польный период существования отечественной школы удастся написать и опубликовать курсы, которые адресно созданы для каждого возраста и каждой группы внутри этого возраста. Самым странным образом, задним числом выясняется, что такие книги (учебники, задачники, рабочие тетради и т.д.) оказываются интересными для очень многих.

Катя Панина сдает экзамен по математике

Учительница литературы М. Шапиро довольна своей ученицей

Общий смех после экзамена (в центре – С Смирнов)

Екатерина Панина (9 класс, школа № 57)

На столе тускло горят две оплывшие свечи. Сегодня пламя почему-то особенно режет глаза и отдается тупой, бесконечной болью в голове. Наверное, уже первый час. Надо писать, но мысли не клеятся; фразы рассыпаются, путаются, образуя в голове бессвязный хаос. Теперь все не так, как раньше, когда он мог за ночь исписать кипу бумаги, ответить на все письма, подготовить речь. Что это, старость? В 34 года? Нелепая мысль: он пережил Христа… Но если это не старость, то что? Почему его по ночам вместо блестящих идей посещают образы мертвых друзей: Дантона, Демулена, Марата?.. Марат! Сегодня именно он не дает покоя его одурманенной, тяжелой голове.

Друг Народа никогда не был таким близким другом Робеспьера, как Камилл или Дантон. Но Робеспьер хорошо помнит их первый откровенный разговор в начале 92-го, когда он бросил Марату упрек: тот сам уничтожил громадное влияние своей газеты на Революцию! Нельзя макать перо в кровь своих врагов: он же компрометирует якобинцев своими кровожадными призывами к террору!

Тут Марат взорвался. Боже! Ему никогда не забыть этого лица! «Всякий раз, когда кто-либо позволяет себе покушение на слабых и обездоленных, я спешу поднять народ против недостойного законодателя!». Марат был в ярости – и он, Робеспьер, ужаснулся при мысли о том, какая мощь сосредоточена в руках этого страшного человека. Не обладая громовым голосом Дантона, завораживающей речью Мирабо, блистательным остроумием Демулена, он умел держать в своих руках весь Конвент. Почему так?

(А! Здравствуй! Вот и ты приплелась, старушка-зависть…)

Потому что он умел предвидеть! Господи, как ему это удавалось? Он все предсказывал: измену Дюмурье, бегство короля, исчезновение хлеба… Кассандра Революции! По злой прихоти судьбы он в точности повторил путь греческой прорицательницы. Так почему мы не слушали его? Почему мы с Дантоном защищали Дюмурье вто время, как Марат его неуклонно разоблачал? Боже, как он был прав, твердя, что следует убить сто тысяч французов, чтобы по-том не погиб миллион невинных! Нам бы прислушаться к нему и кончить дело еще 14 июля…

Но почему он не сказал нужных слов в сентябре 91-го, когда после закрытия Учредительного собрания власть оказалась в руках контрреволюции? Он должен был кричать, призывать, громить! Тогда революция победила бы гораздо раньше и не было бы этого серого законодательного болота! Ну да, в нем были Эро де Сешель, Карно, Кутон, и все же…

Как болит голова! Вся беда Марата в том, что он, ясно видя главную цель Революции, не смог направить к ней несведущий народ. У него же не было собственной партии! Он не пользовался влиянием в Собрании; его ненавидели парламентские вожаки, и в итоге, несмотря на доверие и любовь Коммуны, он не мог управлять Революцией!

Вижу, как он усмехается: «У меня был народ – больше мне никто не нужен! Я презираю этих ничтожных мышей из Собрания и Конвента, которых водит за нос кучка ловких ораторов!».

Да, мыши, а ведь они уже подгрызли подножие моей трибуны…

Единство… Нас тогда было много, мы были вместе, а теперь я один. Один! Где ты, Марат? Революция победила благодаря террору. Даже это ты смог предвидеть! Но ведь одного террора мало… Надо дать народу цель, надо зажечь его идеей! Смог бы ты это сделать сейчас, Марат? И вообще – на чьей стороне ты бы выступил сейчас ?

Да, сейчас мне необходим Марат 93-го года. Но кто знает, какой путь проделала бы за это время его неугомонная мысль? Пожалуй… Боже, я не хочу думать об этом! Но мне кажется… что ты вовремя погиб, Марат!

Робеспьер встал из-за стола, задул свечи и распахнул окно. В душный полумрак комнаты ворвался терпкий ночной воздух. В измученной голове мелькнула странная мысль: а ведь сейчас весна! Наверное, уже цветут каштаны..

Екатерина Панина (9 класс, школа № 57)

К сожалению, начало и конец этой занимательной беседы были утеряны. Увы! Четыре века – это вам не четыре недели…

К. – Все, что вы говорите, сударь, прекрасно. Но позвольте заметить: все- таки лютеранство устраивает далеко не всех ваших последователей, особенно вне Германии.

Л. – Да, но в Германии…

К. – А что в Германии? Там вы попросту подчинили свою церковь князьям, которым, понятно, было выгодно слушать ваши пламенные речи и втихомолку расхищать монастырские земли!

Л. – Но зато…

К. – Простите, что еще раз прерываю вас! Но по поводу ваших замечательных князей позвольте напомнить вам 1529 год: Карл V вновь призывает искоренить ваше учение, государи-католики его поддерживают, а вы с кроткой улыбкой заявляете: «Будем молиться и ждать, что Господь пошлет свет в сердце императора!».

Разве ваши князья послушали вас в тот момент? Как только они поняли, что смогут грабить дальше и без вашей помощи, что союз с королем гораздо выгоднее, нежели с бунтарем-проповедником, в тот же миг 14 князей-лютеран заявили, что они вас не знают и знать не хотят!

Л. – Но позвольте: если бы не князья, меня уже в 1521 году не было бы на свете! Один из них помог мне тогда бежать…

К. – Не слишком ли дорогой ценой вы заплатили за побег? Восстание вышло из-под вашего контроля; каждый бродячий проповедник переиначивал ваши идеи, как хотел, а некоторые вообще утверждали, что вслед за властью пап неплохо бы уничтожить также всех графов, князей и баронов! Знаете ли, я никогда не мог понять, почему вы придаете столь малое значение устройству Церкви? Ведь большинство бед идет оттуда! Это понимал еще Григорий VII (ни дна бы ему, ни покрышки)!

Л. – Позвольте, но это неправда! В свое время я серьезно размышлял над проблемой связного и последовательного вероучения.

К. – И что же?

Л. – Я пришел к выводу, что Церковь не является посредницей между Богом и человеком. Ее функция только в том, чтобы объяснять верующим смысл Библии и других священных книг, научить людей читать их… Ведь главный смысл молитвы в том, что человек возносит к Богу порыв своей веры, а в ответ Бог наделяет его своей благодатью. Но благодатью исключительно духовной! Ни о чем материальном тут речь не идет! Вспомните пророков, на которых снизошло Слово Божие: большинство из них были бедняки!

К. – Но ведь в Писании сказано: «Тако да воссияет пред людьми ваш свет!». Люди-то могут увидеть свет богатства, славы, знатности, но не больше!

Л. – Зато люди могут почувствовать свет души!

К. – О, Боже мой, скажите: вы всерьез верите своему учению?

Л. – Конечно! А вы разве нет?

К. – Да поймите: не имеет значения, во что я верю, а во что не верю! Важно, что устройство моей Церкви очень гибко. Благодаря этому она может одновременно вести борьбу и против папистов, и против людей, которым все равно, во что верить.

При этом, заметьте, моя Церковь осталась независимой. А все почему? Потому что я, в отличие от вас, уважаемый Лютер, создал такое устройство Церкви, которое может приспособиться к условиям города-коммуны (взгляните на Женеву!), но также и к порядкам сильного королевства (возьмите хотя бы Францию!). Отсюда (согласно учению Макиавелли) извлекается двойная выгода…

Л. – Сударь! Да вы никак учить меня вздумали! А я и папу не послушал!

К. – Но я…

Л. – Хватит, сударь! Я довольно терпел, но больше не желаю слушать ваши дерзкие речи! Да знаете ли вы, что я недавно разговаривал с самим великим Фридрихом?

К. – К-как??

Л. – Да-да! С Фридрихом II Гогенштауфеном! Я скажу больше: Бог являл мне знамение в лице своего ангела, чтобы утвердить меня на пути истинном! И после этого мне унижаться, слушая вас? Нам не о чем больше разговаривать!

Олег Буткоеский, 9 «В»

В этом году исполняется 191 год со дня рождения Исаака Зингера, изобретателя и крупнейшего производителя первых ручных швейных машин. Он родился в городе Освего, в штате Нью-Йорк, восьмым ребенком в семье немецкого иммигранта. Став самостоятельным человеком, перепробовал ряд занятий: был бродячим актером, канавокопателем, столяром-мебелыциком.

В цветущем возрасте 38 лет он занял 40 долларов в банке и начал возиться с тем, что позже станет первой в мире швейной машиной. Будучи увлекающимся человеком, он работал над своим изобретением всего год. Его новинку мог и хотел приобрести любой семьянин. Выпущенная на рынок в 1850 году, эта машина сначала ручная, потом с ножным приводом, а позже с электроприводом имела необыкновенный спрос и успех. Имя владельца и изобретателя машины – помощницы любой швеи обрело популярность на всех континентах. Зингер стал благодетелем человечества в буквальном смысле слова. Но сам он в силу своего характера снисходительно относился к своей славе. Вот его собственные слова: «Меня ничуть не интересует мое изобретение. Звонкая монета – вот что оно принесет мне».

Однако не только простые люди, особенно многодетные, думали совсем иначе. Махатма Ганди называл созданную Зингером машину «одним из полезнейших изобретений за всю историю». Адмирал Ричард Берд возил семь зингеровских машин в Антарктику, чтобы обшивать офицеров и матросов. Русский царь Александр III приказывал службе тыла использовать эти машины для изготовления четверти миллиона палаток для всей армии. Наконец, основанная в 1851 году фирма «Зингер» оказалась в числе первых транснациональных корпораций.

Разбогатев на продаже идущих нарасхват швейных машин, Зингер частично потратил скопленные им 13 миллионов долларов на воспитание своих двадцати четырех детей от двух жен и по меньшей мере трех любовниц. Скончался Исаак Зингер в возрасте 64 лет в Англии, в собственном доме, стоившем полмиллиона долларов, который он в шутку называл «вигвамом».

Фирма, созданная им 150 лет назад, ныне полностью преобразована.

Традиционным выпуском швейных машин занимается теперь новая компания, принадлежащая прежним акционерам. Ее дирекция имеет право выпускать изделия под собственной маркой. Такие современные модели, как, скажем, «Ультра анлимитед», больше похожи на панель управления современного авиалайнера, чем на стандартную машинку. Она работает на базе компьютера по заданной программе, делая множество разнообразных стежков, вышивок и узоров по выбору.

Сама же фирма «Зингер» первоочередным бизнесом для себя считает авиакосмическую продукцию, создаваемую в организованном ею 33 года назад отделении. Как правило, американские фирмы, чтобы удержаться на хорошем счету на рынке, должны ориентироваться на разнообразную номенклатуру изделий. Так поступила и фирма «Зингер». Указанное подразделение осуществляет сборку и выпуск имитаторов полета, тренажеров для пилотов, оборудования для создания электронных помех, а также навигационных систем для самолетов и наведения ракет.

«Преуспеяние кустарной промышленности есть дело не малое; сие дело великое» – был убежден в начале XX века председатель Кустарного комитета князь Ф-С- Голицын. Но, судя по всему, в соседней Германии это понимали гораздо лучше, чем в самой России, где, по неуточненным данным, кустарными промыслами было занято свыше десяти миллионов человек.

Немцы не только присылали письменные заказы в Россию на изготовление определенных кустарных изделий. Через своих агентов они производили отбор замечательных русских игрушек на лейпцигских ярмарках и непосредственно в московском Кустарном музее. Кстати, этот многофункциональный музей был устроен специально в помощь «младшему брату» российской промышленности (так в прошлом называли наших кустарей). Мало того. Немцы открывали у себя даже маленькие фабрики, специализировавшиеся на подделывании русских кустарных изделий. И наконец, за несколько месяцев до начала Первой мировой войны все те же немцы предоставили возможность нашим кустарям продемонстрировать свое мастерство в Германии, да не как-нибудь, а «вживую».

Речь идет о выставке- продаже русских кустарных изделий, устроенной в одном из самых престижных европейских магазинов прошлого – берлинском универсальном магазине братьев Вертгеймов. Свое умение изготавливать удивительные вещи тогда прямо на месте показывали резчик по дереву из Сергиева Посада, две ковровщицы- мусульманки и ювелир- кавказец. Экспонаты расходились с неимоверной быстротой. Рядом, в том же помещении, была организована выставка немецкого народного творчества. Но, как отмечал один российский наблюдатель, она «поражала своим убожеством». Трудно обвинить его в предвзятости, если вспомнить, что:

– в старые добрые времена из Европы в Россию поступали дорогостоящие заказы на из готовление нашими кустарями полной квартирной обстановки;

– в царской России для кустарей издавали специальные журналы «Домашний ремесленник» и «Игрушечное ело»;

– в селе Павлове Нижегородской губернии выделывали до ста сортов замков разной величины и формы, включая замки с секретом.

Дальновидные немцы не зря делали ставку на нашего кустаря, который был способен изготовить не только «чайную машину» (так они называли русский самовар), но и швейную и завоевать своими произведениями заграницу.

Рассказы о животных и не только о них

Александр Голяндин

Жизнь морских обитателей нам мало доступна. Вот и знаем мы их очень плохо. Попробуйте перечислить пару десятков рыб, населяющих океан, наверняка недосчитаетесь. Скаты, акулы, сардины… Однако морских коньков вспомнят все. Назовут и улыбнутся. Эта забавная рыба была известна еще в античности. Однако от имени до биографии – море неведения. Лишь в последние годы, когда поголовье морских коньков заметно поредело, появилась первая обширная работа, посвященная их поведению. Авторами ее стали зоологи из Канады и Великобритании Аманда Винсент и Хэзер Дж. Халл. Порой приводимые ими факты так странны, что напоминают скорее жизнь персонажей Страны чудес, в которой побывала Алиса.

Когда зоолог не в духе

Альфред Брем писал, что жизнь морских коньков «скучна и бездушна». Однако при всем уважении к великому зоологу придется признать, что в день, когда его рука выводила строки этого приговора, он был явно не в духе. Ученые, наблюдающие за повседневной жизнью морских коньков, не могут на них надивиться.

Морской конек – одна из самых необычных рыб на свете. Уже облик его удивляет. Начнем с того, что плавает он наперекор всем – держась в воде отвесно. Вид у него такой, будто его мял в руках какой-нибудь раздраженный зоолог: голова пригнута к животу, хвост закручен спиралью. Голову он держит так грациозно, что, глядя на него, как не вспомнить лошадку? В подводном мире, населенном хищниками или лупоглазыми чудищами, морской конек кажется игрушкой.

Тело его покрыто не чешуей, а костными пластинами. Однако в своем тяжелом панцире он легок и быстр; он буквально парит в воде, переливаясь всеми красками от оранжевой до сизо-голубой, от лимонно-желтой до огненно-красной, от черной до коричневой. По яркости расцветки впору сравнить эту рыбу с попугаем.

Область ее обитания обширна. Морские коньки населяют прибрежные воды тропических и субтропических морей. Встречаются даже в Северном море, например, у южного побережья Англии. Выбирают местечки поспокойнее; бурное течение им не нравится.

Среди них есть карлики длиной с мизинец, а есть великаны, вымахавшие сантиметров на тридцать. Самый крохотный вид – Hippocampus zosterae (карликовый морской конек) – встречается в Мексиканском заливе. Его длина не превышает четырех сантиметров, а организм очень вынослив. Эта малютка выживет даже в воде, прогретой до 36 1радусов или же слишком пресной.

В Черном и Средиземном морях можно встретить цлинномордого, пятнистого Hippocampus guttulatus. Его длина достигает 12-18 сантиметров. Наиболее известны представители вида Hippocampus kuda, обитающего у берегов Индонезии. Именно морские коньки этого вида (их длина – 14 сантиметров) окрашены особенно пестро, да еще и разрисованы в крапинку или полоску. Самые крупные морские коньки – Hippocampus ingens. Они водятся близ Австралии.

В любом случае, будь они карлики или великаны, их не спутать ни с кем. Все морские коньки схожи между собой: у них глаза-пуговки, доверчивый взгляд, капризные губки и тонкая мордочка, часто украшенная рожками. Хвост их загнут крючком к животу. Их ближайшие родичи, колюшка и игла-рыба, выглядят вполне обычно и потому не так привлекательны.

Как протекает беременность у самцов?

Даже сейчас зоологи затрудняются сказать, сколько всего видов морских коньков насчитывается. Ученые полагают, что их примерно 30 – 32 вида. Впрочем, они согласны, что цифра эта неточна. Морских коньков трудно классифицировать. Уж слишком переменчив их вид. Да и прятаться они умеют так, что иголка, брошенная в стог сена, позавидует.

Когда в конце восьмидесятых Аманда Винсент из Монреальского университета Макгилла начала изучать морских коньков, она была разочарована: «Поначалу я не могла заметить этих субчиков». Они – мастера мимикрии. В минуту опасности они меняют свою окраску, повторяя колорит окружающих предметов. Поэтому их легко принять за водоросли. Многие морские коньки, словно гуттаперчевые пупсики, умеют даже тело изменить. У них появляются небольшие наросты и желваки. Некоторых морских коньков, например, с трудом можно отличить от кораллов.

Эта пластика, эта «цветомузыка» тела помогают им не только морочить врагов, но и прельщать партнерш. Немецкий зоолог Рюдигер Ферхассельт делится своими наблюдениями: «У меня в аквариуме был розово-красный самец. Я подсадил к нему ярко- желтую самочку в красную крапинку. С первой секунды самец стал ухаживать за новенькой рыбкой и через несколько дней окрасился в тот же цвет, что и она, даже красные крапинки появились». Псистине если бы эти «подхалимы» умели разговаривать, они бы только и клялись своим избранницам: «Ты – мое второе я!»>.

Чтобы наблюдать за их немыми клятвами и картинными признаниями, надо отправляться под волу рано поутру. Лишь в предрассветные сумерки (впрочем, иногда и в закатные часы) морские коньки парочками разбредаются по подводным зарослям – водорослям, свившимся в леса. В своих объяснениях они следуют давнему этикету: кивают головой, приветствуя свою половину, асами хвостиком цепляются за соседние растения. Нередко замирают на месте и начинают «целоваться». Или кружатся в бурном любовном танце, при этом самцы то и дело раздувают живот. Становится видна складка на животе, напоминающая сумку.

Наконец, партнеры расстаются и расплываются в стороны. Адью! До следующей встречи! Морские коньки обычно живут моногамными парами, влюбляясь друг в друга до фоба, который у них часто бывает сплетен из сетей. После смерти партнера его дражайшая половина скучает, но уже через несколько дней или недель вновь в кого-то «влюбляется». Подмечено, что морские коньки, поселенные в аквариуме, особенно сильно страдают от потери партнера. Часто бывает, что они умирают друг за дружкой не в силах перенести разлуку.

В чем секрет их привязанности? В родстве душ? В любви? Вот что поясняют биологи: регулярно прогуливаясь и ласкаясь друг с другом, морские коньки синхронизируют свои биологические часы. Это помогает выбрать самый подходящий момент для продолжения рода. Тогда их встреча затягивается на несколько часов, а то и дней.

Они светятся от возбуждения и кружатся в танце, понемногу сближаясь. Наконец, складка на животе самца широко раскрывается. Самка откладывает туда икру. В этой выводковой сумке та оплодотворяется. Живительно, но у морских коньков потомство вынашивает самец. Он, можно сказать, становится беременным.

Подобное поведение не так экзотично, как кажется. Известны и другие виды рыб, у которых икру выводят самцы. Но только у морских коньков мы имеем дело с «настоящей» беременностью. Ткань на внутренней стороне выводковой сумки утолщается, как и в матке млекопитающих. Эта ткань становится своего рода плацентой; она связывает организм отца с эмбрионами и питает их. Управляет этим процессом гормон пролактин, стимулируюший у человека лактацию – образование материнского молока.

С началом беременности прогулки по подводным лесам прекращаются. Самец все время держится на одном месте – на участке площадью около одного квадратного метра. Чтобы не отнимать у него добычу, самка отплывает в сторону.

Через месяц-пол тора наступают «роды». Морской конек прижимается к стеблю водоросли и старательно надувает живот. Часто бывает, что лишь на следующий день из сумки выскальзывает первый малек. Потом детеныши выбираются парами, и лишь когда их число перевалит за сорок и отверстие выводковой сумки расширится, они начнут выплывать десятками. Численность их стайки очень разнится: так, некоторые виды морских коньков выводят более 1600 малышей, а у лигмейного морского конька их всего два. Порой «роды» бывают такими трудными, что самцы умирают от истощения. Кроме того, если эмбрионы гибнут, то погибает и самец, вынашивавший их.

Если же «роды» прошли успешно, то мальки оказываются предоставлены сами себе. Отцовские обязанности кончились, и уже наутро самец снова отыскивает партнершу. Жизнь продолжается.

Почему вымирают морские коньки?

Чем занимаются морские коньки, если не флиртуют и не ожидают потомства? Одно можно сказать наверняка: успехами в плавании они не блещут, что немудрено при их конституции. У них всего три маленьких плавника: спинной помогает плыть вперед, а два жаберных плавника поддерживают вертикальное равновесие и служат рулем. В минуту опасности морские коньки могут ненадолго ускориться, взмахивая плавниками до 35 раз в секунду (некоторые ученые называют даже цифру 70). Гораздо лучше им удаются вертикальные маневры. Меняя объем плавательного пузыря, эти рыбы движутся вверх- вниз по спирали.

Однако большую часть времени морской конек неподвижно висит в воде, зацепившись хвостом за водоросль, коралл или даже шею сородича. Такое ощущение, что он готов болтаться без дела весь день. Впрочем, при видимой лени он успевает наловить немало добычи – крохотных рачков и мальков. Лишь недавно удалось наблюдать, как это происходит.

Морской конек не бросается за добычей, а ждет, пока она сама не подплывет к нему. Тогда он втягивает в себя воду, проглатывая неосторожную мелюзгу. Все происходит так быстро, что простым глазом этого не заметить. Однако любители подводного плавания говорят, что, приблизившись к морскому коньку, слышишь порой причмокивание. Прожорливость этой рыбы поразительна: едва появившись на свет, морской конек успевает за первые десять часов жизни проглотить около четырех тысяч миниатюрных креветок.

Всего же ему суждено прожить, если повезет, четыре-пять лет. Хватит времени, чтобы оставить после себя миллионы потомков. Кажется, что при такой численности процветание морским конькам обеспечено. Однако это не так. Из тысячи мальков выживают в среднем всего два. Все остальные сами попадают к кому-то в пасть. Однако в этом вихре рождений и смертей морские коньки держатся на плаву вот уже сорок миллионов лет. Лишь вмешательство человека может погубить этот вид, пустить его ко дну.

По сообщению Всемирного фонда дикой природы, поголовье морских коньков стремительно сокращается. В Красную книгу внесены тридцать видов этих рыб, то есть почти все виды, известные науке. Виновна в этом прежде всего экология. Мировой океан превращается во всемирную свалку человечества. Его обитатели вырождаются и вымирают.

Еше пол века назад Чесапикский залив – узкая, длинная бухта у побережья американских штатов Мэриленд и Виргиния (ее длина достигает 270 километров) – считался сущим раем для морских коньков. Теперь их там почти не найдешь. По оценке Элисон Скаррат, директора Национального аквариума из Балтимора, за эти полвека в бухте погибло девяносто процентов водорослей, и вызвано это загрязнением воды. А ведь водоросли и были естественной средой обитания морских коньков.

Другая причина убыли – массовый отлов морских коньков у берегов Таиланда, Малайзии, Австралии и Филиппин. По словам Аманды Винсент, каждый год добывают не менее 26 миллионов этих рыб. Крохотная часть их попадает потом в аквариумы, а большинство гибнет. Например, из этих милых рыбешек, высушивая их, изготавливают сувениры – броши, брелоки, пряжки для ремня. Кстати, красоты ради им выгибают назад хвост, придавая телу форму буквы S. На самом деле, у взрослых морских коньков такого не увидишь.

Однако большая часть пойманных морских коньков, – по оценке Всемирного фонда дикой природы, около двадцати миллионов, – попадает к фармацевтам Китая, Тайваня, Кореи, Индонезии и Сингапура. Крупнейшим перевалочным пунктом по продаже данного «медицинского сырья» является Гонконг. Отсюда его продают в тридцать с лишним стран, в том числе в Индию и Австралию. Здесь килограмм морских коньков стоит около 1300 долларов.

Из этих высушенных рыб, измельченных и смешанных с другими веществами, например с корой деревьев, приготавливают снадобья, столь же популярные в Японии, Корее, Китае, как у нас аспирин или анальгин. Они помогают при астме, кашле, головной боли и, главное, при слабом «почечном огне» – импотенции. В последнее время эта дальневосточная «виагра» стала популярна и в Европе.

Впрочем, еще античные авторы знали, что из морских коньков можно готовить лекарства. Так, Плиний Старший писал, что при выпадении волос надо смешать сушеных морских коньков, майорановое масло, смолу и сало. В 1754 году английский журнал «Gentlemen's Magazine» советовал кормящим матерям принимать экстракт из морских коньков «для лучшего истечения молока». Конечно, старинные рецепты могут вызвать улыбку, но проводит же сейчас Всемирная организация здравоохранения исследование «целебных свойств морского конька».

Тем временем Аманда Винсент и ряд биологов выступают за полное запрещение добычи морских коньков и торговли ими, пытаясь покончить с их хищнической ловлей, как это было сделано в свое время с китобойным промыслом. Дело в том, что в Азии морских коньков отлавливают в основном браконьеры. Чтобы покончить с этим, исследовательница создала еще в 1986 году организацию «Project Seahorse», которая пытается защитить морских коньков во Вьетнаме, Гонконге и на Филиппинах, а также наладить цивилизованную торговлю ими. Особенно удачно дела обстоят на филиппинском островке Хандаян.

Жители местной деревеньки Хандумон веками добывали морских коньков. Однако всего за каких-то десять лет, с 1985 по 1995, их уловы снизились почти на 70 процентов. Поэтому программа спасения морских коньков, предложенная Амандой Винсент, была для рыбаков едва ли не единственной надеждой.

Для начала решено было создать заповедную зону общей площадью тридцать три гектара, где полностью запретили ловить рыбу. Там всех морских коньков пересчитали и даже пронумеровали, надев на них ошейник. Время от времени ныряльшики заглядывали в эту акваторию и проверяли, не уплыли ли отсюда эти «ленивые домоседы», морские коньки. Договорились, что за пределами заповедной зоны не будут отлавливать самцов с полными выводковыми сумками. Если они попадались в сеть, их снова бросали в море. Кроме того, экологи старались вновь насадить мангровые заросли и подводные леса из водорослей – естественные укрытия этих рыб.

С тех пор численность морских коньков и других рыб в окрестности Хацдумона стабилизировалась. Особенно много морских коньков населяют заповедную зону. В свою очередь, в других филиппинских деревнях, убедившись, что у соседей дела пошли на лад, тоже следуют этому примеру. Созданы еще три заповедные зоны, в которых разводят морских коньков.

Выращивают их и на специальных фермах. Однако здесь есть свои проблемы. Так, ученые до сих пор не знают, какой рацион питания лучше всего подходит для морских коньков.

Впрочем, в некоторых зоопарках – в Штутгарте, Берлине, Базеле, в Национальном аквариуме в Балтиморе и в Калифорнийском аквариуме – довольно успешно разводят этих рыб. Возможно, их удастся спасти.

Адреса в Интернете:

www.seahorses.dewww.ifm.uni-kiel.de/0zean0nline

Мы так серьезно относимся к сочинениям академика Фоменко! Во-первых печатаем тысячными тиражами, во-вторых, читаем, злясь и негодуя, в-третьих, пишем разгромные статьи, выпускаем антифоменковские сборники. А на самом деле, нет такого академика! Да и человека такого тоже нет! Вот какая неувязочка вышла! Читаем справочник «Российская Академия наук», 1999, «Наука». Смотрим на букву Ф – и, конечно, никакого академика Фоменко там нет и в помине! Однако не стоит обвинять критиков «академика» – справочник имеет гриф «ДСП», то есть «Для служебного пользования»… Вот и конец первого мифа. А вот и разоблачения второго!

Дело в том, что не существует… и вообще никакого Фоменко!

В «Словаре фамилий славянских народов» (Институт древнерусского языка и литературы РАН) после «Фоменадзе» сразу следует «Фоменян». Совершенно ясно: перед нами мистификация, аналогичная знаменитым подпоручику Киже, Козьме Пруткову и математикам Бурбаки. И эту блестящую мистификацию удалось разоблачить, увы, не отечественным, а германским исследователям. Слависты Мунх, Хаузе и Энн убедительно показали, что фамилия Фоменко – не что иное, как кириллизованное «For Man Со», то есть «Компания для людей». Полностью присоединяясь к германским исследователям и к комментариям в газете «Известия» (от 22 ноября, № 42), редакция журнала «Знание – сила» печатает время от времени результаты деяний этой компании. Что, во-первых, подтверждает всякий раз правоту талантливых германцев и, во-вторых, расширяет опорную и доказательную базу, из коей их выводы следуют.

Итак, посмеемся вместе со всеми, кому ведомо чувство юмора и кто не склонен зверски серьезно относиться к печатному слову, кем бы оно не было написано, и в первую очередь тем, кого нет в ряду Homo sapiens (человек разумный).

Эпохи смут, распадов государств и страшных бедствий народных – лучшее время для процветания бесчисленных шарлатанов. В эти эпохи никто не мешает им заниматься своим привычным делом. Глубина нынешней российской смуты нашла неожиданное отражение в том, что теперь в шарлатаны полезли даже… академики из РАН.

Сейчас на книжных развалах и даже в лучших книжных магазинах постоянно натыкаешься на «научные труды» академика РАН А.Т. Фоменко, математика из МГУ, который решил перекроить всю мировую историю, а также историю России. В числе главных «научных открытий» А.Т. Фоменко – утверждение о том, что все события прошлого надо «омолодить» примерно на тысячу лет. Древняя Греция, Древний Рим, Вавилон, Ассирия, Иудея и т.д. существовали, оказывается, в X – XIII веках новой эры. Знаменитые египетские пирамиды построены в XVI веке русско-татарской ордой в память о великой монгольской империи, а слово «пирамида» происходит от русского «пир». Золотой саркофаг Тутанхамона сделан на Руси в XVII веке, в эпоху династии Романовых… Иисус Христос жил в XI веке, был распят в Царьграде и являлся не Сыном Божиим, а просто-напросто римским папой Григорием VII (Гильдебрандом).

«Научные изыскания» А.Т. Фоменко и его разросшейся команды показали также, что Древний Рим находился в… Египте и представлял собой Александрию, а под «вторым Римом» надо понимать одновременно Трою, Константинополь и Иерусалим.

«Ученые достижения» Фоменко привели к тому, что история России превратилась в набор чудовищной бессмыслицы. Киевский князь Ярослав Мудрый «оказывается» лихим атаманом по прозвищу Батя, ханом Батыем, литовским князем Гедимином, ханом Узбеком и даже… Иваном Калитой. Чингисхан (несмотря на то, что история его войн с татарами, чжурдженями, китайцами, а также детальнейшая биография «Сокровенное предание» была написана вскоре после его смерти китайскими историками) «оказался» варягом Рюриком, а также основателем Москвы князем Юрием Долгоруким, а заодно – святым Георгием Победоносцем!..

На фоне этого безумия уже спокойнее воспринимаются дальнейшие «откровения» ученого академика о том, что Великий Новгород – это Ярославль и одновременно ставка хана Батыя Сарай, что Иван Грозный умер в молодости и был канонизирован, что Бориса Годунова на русском престоле вообше не было, а под его именем скрывался сын хана Симеона, который «оказался» одним из сыновей Ивана III…

Но самое главное «открытие» Фоменко, пожалуй, факт, что никакого татаро-монгольского нашествия на Русь не было и в помине, как не было никакого «ига» и освобождения от него, наоборот, существовала единая братская русско-монгольская Великая орда…

Продолжать эту галиматью можно без конца, но даже краткое изложение «идей» Фоменко вызывает у нормального человека изумление и возмущение.

За зарубежную науку и зарубежную общественность можно не беспокоиться. Для них «труды» Фоменко и его «школа» не представляют ни малейшего интереса и вызывают смех. Но вот с Россией – дело серьезнее. Сейчас, в эпоху массового ниспровержения былых авторитетов, «труды» академика РАН, да еще из МГУ, многим кажутся «откровением», на мой же взгляд, идет целенаправленное и преступное уничтожение русского национального исторического сознания, мощного пласта исторической памяти народа. Интересно, как оценили бы англичане свою «вечную свободу», если бы им стали втолковывать, что римляне или англосаксы никогда не завоевывали Англию?.. Или вдруг болгар стали бы учить, что четыреста лет турецкого ига – чистейший миф?..

На чем же базируются исторические «прозрения» академика? Какую небывалую ошибку обнаружил он в науке, весьма далекой от круга его профессиональной деятельности?

Главное «теоретическое» обоснование всех этих благоглупостей базируется на… данных астрономии: Фоменко пришел к выводу и пытается всех убедить в том, что первый обширный звездный каталог «Альмагест», составленный знаменитым астрономом II века Клавдием Птолемеем, датируется X веком, и все даты истории человечества надо, соответственно, «омолодить» примерно на тысячу лет.

Известно, что в «Альмагесте» приведены координаты (долгота и широта) для 1020 звезд; астрономы знают, что долгота звезд увеличивается на 1 градус за каждые 72 года, и это позволяет по современным координатам вернуться к «начальной точке отсчета», отвечающей времени создания звездного каталога. Современные расчеты по координатам долгот звезд, перечисленных в «Альмагесте», указывают на I век. Небольшие расхождения объясняются вполне естественными для того времени «техническими» ошибками Птолемея при массовых замерах координат. Но Фоменко пользуется расчетами не по долготам звезд, что дает точные результаты, а лишь по широтам, где точность вычислений очень мала.

По мнению профессора Ю.Н. Ефремова, заведующего отделом Государственного астрономического института имени Штернберга при МГУ, А.Т. Фоменко, чтобы избежать расчетов по долготам звезд, пошел на прямую фальсификацию данных Птолемея и заявил, что в «Альмагесте» якобы нет указаний на точку начала отсчета долгот. Однако достаточно открыть седьмую часть одиннадцатой книги «Альмагеста», чтобы прочитать точное указание на Овен как на первый знак Зодиака в системе координат по долготе. Более того, иной вариант просто невозможен, поскольку точка весеннего равноденствия проходит 12 знаков Зодиака за 26 тысяч лет, и сдвиг датировки возможен лишь на 2160 лет в расчете на один знак (26000 : 12 = 2160 лет). Поэтому если координаты звезд «Альмагеста» не привязать к Овну, то следующая ближайшая дата его составления… – XXIII век!

Отбросив расчеты по долготе, Фоменко произвольно выбрал из 1020 звезд каталога всего 8, для которых заметные ошибки в определении широты дают возможность для совершенно необоснованных манипуляций и самой бесчестной подгонки под X век. Как известно, расчеты только по широте настолько неточны, что можно подобрать сочетание звезд, при котором окажется, что Древний Рим существовал в прошлом веке! Между тем вычисления, проведенные астрономами более чем для 500 звезд «Альмагеста», дают четкую датировку времени его создания: 1 – П века.

Профессор Ю.Н. Ефремов отмечает также, что расчеты по склонениям звезд, даюшие точность до десяти лет, позволяют определить время наблюдения этих звезд великими астрономами древности. Установлено, например, что Тимохарсис наблюдал звезды примерно в 290 году до новой эры, Гиппарх – в 130 году до новой эры, Птолемей – в 130 году и т.д. Эти годы вполне совпадают с известными по другим данным годами жизни этих астрономов. В хрониках и летописях отмечаются также затмения Солнца и Луны, появления комет и сверхновых звезд – по ним также датируются события прошлого. Например, войско князя Игоря наблюдало затмение Солнца на берегах Донца именно вечером 1 мая 1185 года, и эта дата, как и сотни более древних, давно проверена астрономами и историками. Поэтому Ю.Н. Ефремов считает, что все без исключения «хронологические труды» академика А.Т. Фоменко являются плодом его необузданной фантазии и бессовестной подгонки под «нужный результат», и это позор для Российской академии наук и для МГУ.

До наших дней дошла знаменитая «астрономическая» поэма «Явления», написанная греческим поэтом Аратом в III веке до новой эры, сохранились и комментарии к ней, написанные во II веке до новой эры великим астрономом древности Гиппархом. Анализ поэмы, проведенный независимо современными астрономами Англии, Германии и России, привел к ошеломляющему выводу: поэма содержит информацию о положении созвездий в древнейшую эпоху – 2500 лет назад до новой эры! (Имеются и более поздние вставки, сделанные в эпохи античности и эллинизма.) Эти данные свидетельствуют о том, как велик был интерес древних к астрономии, становятся понятными огромные усилия, затраченные на создание такой грандиозной «обсерватории», как Стоунхендж в Англии, датировка которой радиоуглеродным методом дает XVIII век до новой эры.

Умопомрачительны выводы фоменковцев, основанные на сходстве звучания древних имен, названий государств и так далее. Например, утверждается, что «Сирия = Ассирия = Ашур», а если читать наоборот, то получим «Русь = Россия – Раша». Отсюда делается вывод: Русь – это Ассирия! Кирасиры – это «кир-ассиры», воины ассирийского царя, но они же – «сар-руссы», царские руссы, и т.д. Полный, законченный бред!

Классическим образцом дикого невежества является «критика», которую провел «академик», радиоуглеродного метода датирования, автор которого У.Ф. Либби еще в 1960 году получил Нобелевскую премию. Фоменко снисходительно пишет: «Метод, возможно, является более или менее эффективным лишь при анализе чрезвычайно древних предметов, возраст которых достигает… сотен тысяч лет». Между тем любой студент- физик знает, что период полураспада радиоуглерода – всего 5730 лет, а через десять периодов полураспада все радиоизотопы полностью исчезают. Поэтому любое вещество на Земле с возрастом в «сотни тысяч лет» радиоуглерода вообще не содержит, этот изотоп давным-давно вымер, и анализировать предметы с возрастом более 60 тысяч лет методом радиоуглеродного анализа бессмысленно, это может делать лишь безграмотный честолюбец.

С такой легкостью и «обоснованностью» расправился он и с другими важными физическими методами определения возраста – термолюминесцентным и палеомагнитным.

Фоменковцы норовят «ошарашить» читателей неожиданной постановкой вопроса. Например: «Знаете ли вы, что знаменитый и якобы античный «Лаокоон» сделан из искусственного мрамора, открытого лишь в средневековье?». Но при этом они умалчивают, что знаменитая скульптурная группа была найдена при раскопках развалин дворца императора Тита на глубине 6 метров в 1506 году в виде восьми обломков, которые были позже соединены цементом, и только руки и многие утраченные детали фигyp отлиты из искусственного мрамора знаменитыми скульпторами, в том числе и Микеланджело, по приказу римских пап…

А вот как делаются грубейшие фальшивки. Фоменко пишет, что некоторые растения, найденные в гробнице, не росли в Египте, и в подтверждение приводит якобы «цитату» из книги Г. Картера «Гробница Тутанхамона»: «Василек, мандрагора, олива не были местными египетскими растениями». Но в действительности у Картера написано: «Василек не был местным египетским растением, но попал в Египет из Малой Азии или материковой Греции… Мандрагора, несомненно, проникла в Египет в древние времена из Палестины. Олива выращивалась в садах верхнего Египта». Таким враньем переполнены «научные труды» фоменковцев.

Исследователи античности Г. К. Кошеленко и А.П. Маринович приводят в своих работах сотни примеров грубейших фальсификаций из этих «трудов». Их вывод: «Безнаказанно действует наглый обманщик, фальсификатор, торгаш, которого принародно хватают за руку, как карманного вора. Страшно подумать, что в кабинете великого Колмогорова сидит чудовище, позоряшее нашу науку и нашу страну на весь мир, заставляющее хохотать Запал над этими русскими дураками, которые терпят подобное».

Мне довелось беседовать со многими историками-профессионалами из МГУ, из Московского исторического музея, из Московской исторической библиотеки и других научных организаций, изучающих проблемы истории. Их мнение однозначно: Фоменко – типичный шарлатан, появление которого четко сочетается с общественной смутой, распадом великого государства и подменой русской исторической школы лживыми и разрушительными для русского национального исторического сознания «новациями», не имеющими под собой никакой научной основы. Его «бессмертные творения» напоминают труды героя известного рассказа Марка Твена, который взялся редактировать сельскохозяйственную газету и сообщал изумленным читателям: «В настоя щее время, когда близится жаркая пора и гусаки начинают метать икру…»

Особенно опасны «идеи» Фоменко для современной молодежи. Российский фонд фундаментальных исследований выделил солидную сумму для дальнейшего развития тематики Фоменко. Иные учителя в школах уже знакомят учащихся с «новыми открытиями» в мировой и русской истории; радиостанция «Свободная Россия» долгими часами целый год пропагандировала фоменковские бредни.

Интересно, что А.Т. Фоменко не оригинален в своих измышлениях, у него были предшественники. В XVII веке с пересмотром хронологии всего человечества выступил знаменитый английский ученый Исаак Ньютон. Он приступил к этой деятельности на склоне лет, совершенно забросив прославившие его математику, физику, астрономию и переключившись в основном на богословие. Биографы отмечают, что после пятидесятилетнего юбилея И. Ньютон заболел загадочной и странной болезнью, которая выражалась в том, что ученый потерял сон и аппетит, стал терять память, затем начались мания преследования и тяжелейшая депрессия. И. Ньютон никого не принимал, жил в самоизоляции, писал письма к Богу и пересматривал хронологию.

Потеря интеллекта была очевидна, но причина болезни оставалась загадочной вплоть до 1979 года, когда высокочувствительным нейтронно-активационным методом были проанализированы сохранившиеся пряди волос ученого. Оказалось, что в них содержится чудовищно высокая концентрация одного из самых ядовитых металлов – ртути! Ее содержание было в десятки тысяч раз выше нормы! При таком ртутном отравлении человек просто сходит с ума, и мозг его перестает нормально работать.

Другим предшественником А.Т. Фоменко был известный революционер Н.А. Морозов. Он тоже посвятил массу времени пересмотру хронологии человечества. Однако следует помнить, что Н.А. Морозов провел более четверти века в одиночном заключении, в обитой войлоком – для звукоизоляции – камере царской тюрьмы! Психологи считают, что необратимые изменения в психике человека происходят уже после десяти лет одиночного заключения, а нередко – гораздо раньше.

Историографы Запада снисходительно «забыли» о заблуждениях тяжело больного Исаака Ньютона, мозг которого, как оказалось, был разложен ядовитой ртутью. Советские ученые тоже понимали, что у НА Морозова жизнь была несладкой, и соответственно оценивали его труды по истории: они не имели никакого общественного звучания. Но с А.Т. Фоменко все иначе: его «исторические» фальшивки выходят массовыми тиражами, на них лежит «печать качества» МГУ и РАН, их субсидирует Российский фонд фундаментальных исследований. Что происходит? Кому это выгодно? Кто дает «зеленую улицу» массовым тиражам? Страшный вред, наносимый такой пропагандой национальному историческому сознанию и всей России, вполне очевиден.